В самой верхней галерее, наиболее удаленной от арены, сидели женщины. Оттуда доносилось меньше всего криков в поддержку Аристоса. Большая часть женщин уже выла, оплакивая Ауриану, словно той не было в живых. Они сидели так далеко, что не могли толком разглядеть все, что творилось на арене. Тем самым их нежные чувства оберегались от ужасного вида крови, в изобилии проливаемой на песок арены. Впрочем, необходимость оберегать чувства женщин организаторы Игр сочли недостаточным аргументом, чтобы отказать в предоставлении хороших мест в нижнем ряду шести весталкам, сидевшим теперь неподалеку от императорской ложи. Женщины из рода Домициана пользовались такими же привилегиями.

— Хватит с нас страданий! — кричали многие женщины с верхней галереи и махали мокрыми от слез носовыми платками. — Освободите ее!

Не в состоянии более переносить это жестокое зрелище, наиболее чувствительные из них в знак протеста оставили свои места и покинули Колизей.

Ауриана и Персей находились вблизи от ложи Императора. Взгляды почти всей публики сосредоточились на Ауриане, хотя она этого не осознавала. Многие смотрели на нее с неудовольствием и даже ненавистью. Все ее движения были исполнены девичьей скромностью. Со стороны казалось, что она управляет эмоциями зрителей так же ловко, как опытный возничий перебирает поводья повозки, заставляя лошадей то пускаться рысью, то идти шагом. Ауриана походила на дрессировщика зверей, обладавшего даром успокаивать опасное животное прикосновением или взглядом.

Чтобы получше рассмотреть ее лицо, Домициан наклонился вперед.

«Ах, ты грязное, дикое отродье!» — подумал он.

Она была далеко не сломленной. Казалось, что она смотрит на пустой трон. Едва заметным движением руки Домициан подозвал к себе телохранителя. Шепотом он отдал распоряжение, которое тут же было передано наставникам. Он решил, что Ауриана должна сражаться без шлема. Так было легче наблюдать за ее лицом. Это было сродни половому акту, словно совершаемому на расстоянии. Оргазм эмоций Домициана наступал лишь тогда, когда на лице его жертвы он видел вместо спокойствия страх и покорность судьбе.

Марку Юлиану становилось все труднее сдерживать душивший его гнев. Ведь Ауриане и так было почти нечем защитить свое тело. Кожаная многослойная туника не могла противостоять острому мечу, а теперь у нее осталась открытой еще и голова.

Завывания водяного органа прекратились. Ауриана и Персей дружно продекламировали: «Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя!» Небольшая хрипота в голосе Аурианы возбуждающе подействовала на Императора, и его рука непроизвольно сжала плечо дурачка, сидевшего на полу у его ног. Мальчик удивленно взглянул на своего покровителя.

Затем обоим гладиаторам вручили мечи и щиты. Персей взял свой фракийский меч, длинный и кривой, как клык хищника. Ухватившись за рукоятку своего меча, Ауриана тотчас же заметила отсутствие там знака Водана.

Она обратилась к Глаукусу, помощнику наставника, стоявшему неподалеку. Между ними произошла резкая перепалка. Никто не хотел уступать. По рядам зрителей прокатился ропот удивления.

Марку Юлиану сразу стало ясно, в чем дело. «Стой на своем! Не сдавайся!» — призывал он ее в своих мыслях.

Глаукус, отчаявшись добиться чего-либо от Аурианы, подозвал Эрато, который, несмотря на хромоту, довольно быстро подбежал к ним. Однако Ауриана не стала дожидаться окончательного разбирательства. Неожиданно для всех она сделала шаг в сторону и, подняв высоко свой меч, сильно ударила им о барьер. Лезвие тут же отломилось от рукоятки. Ауриана повернула голову и посмотрела в сторону маленького зарешеченного окна, откуда, как она знала, за всем этим наблюдал Аристос.

Над Колизеем повисла зловещая тишина. Ауриана посмела прервать ритуал впервые в истории Игр. Это удивило и возмутило публику, так как подмена оружия считалась серьезным оскорблением в ее адрес.

Ауриана, сама того не подозревая, опозорила Домициана. По традиции за качество оружия нес ответственность сам Император через назначенных им людей. Зрители знали, что исход схватки решали боги и искусство гладиаторов, но не подлый, предательский расчет. Теперь они увидели, что перед ними должно было разыграться заранее подготовленное действие, роли в котором были уже распределены. Их нагло обманули. Из-за Аурианы Домициан оказался в дураках перед толпой, которая и без того его презирала. Лицо Императора побагровело от гнева.

— Пусть уведут мужчину, — приказал он преторианцу. — А на нее спустите собак.

Марк Юлиан молился духу своего отца, чтобы ему дано было хладнокровие в этой чрезвычайной ситуации. Затем он взял себя в руки.

— Какая низкая, животная хитрость, недостойная той любви, которую народ к нему питает!

Домициан уставился на него глазами, полными холодной ненависти, вообразив, что эти слова относились лично к нему. Марк Юлиан спокойно встретил этот взгляд. Выражение его лица осталось безмятежным, почти скучным. Монтаний со злорадством подумал: «А вдруг собакам бросят еще одну жертву?»

— О чьей животной хитрости ты говоришь, Марк? — спросил Домициан и сделал преторианцу знак остановиться.

— Я имею в виду Аристоса, кого же еще? — ответил Марк Юлиан.

Лицо Домициана не изменилось. Аристос был его любимцем, и задеть Аристоса означало затронуть достоинство самого Императора. Аристос и Император составляли как бы одно целое. В глазах Домициана появился звериный блеск.

— Так значит, и ты обратился против меня среди бела дня, в который празднуется мой триумф?

Дурачок испугался и начал поскуливать.

Марк Юлиан добродушно улыбнулся. Казалось, что его забавлял вид этого недалекого, но по-своему умного существа. Монтаний же про себя яростно молился: «О, Минерва, если ты только можешь повлиять на человеческие судьбы, сделай так, чтобы этот проклятый умник свалился наконец в пропасть!»

— По своему скромному обыкновению я всего лишь пытаюсь… — начал было Марк Юлиан.

— В тебе нет ни капли скромности и смирения!

— …объяснить тебе то, что ты тоже без сомнения знаешь. Семьи этой женщины и Аристоса смертельно враждуют на протяжении жизни двух поколений.

Глаза Домициана сузились. Откуда только Юлиану удается добывать эти заурядные, но подчас очень важные сведения?

— Мое возмущение не имеет никакого отношения к тебе, за исключением того, что Аристос, подменив этот меч, забыл о своем долге по отношению к тебе. Его стремление уничтожить смертельного врага превысило допустимые нормы, в результате чего ты оказался опозоренным на Играх в твою честь.

Домициан отвернулся и нахмурился, разозленный тем, что кто-то помимо него самого пытался убить Ауриану. И уж от Аристоса он никак этого не ожидал. Он почувствовал себя обманутым, словно его любимец ночью прокрался во дворец и украл ценные вещи.

— Кроме того, — продолжал Марк Юлиан, — если ты отдашь ее собакам, это будет именно то, что требует эта гнусная неуправляемая чернь. Она расценит это как твою уступку ей, как твою слабость. Разве ты кормишь упрямого зверя, если он кусает твою руку? Они думают так: «Если мы пошумим как следует, он сделает все, что мы хотим».

Взгляд Домициана был тупым и ничего не выражающим. Этот довод он никак не мог отвергнуть. Он погрузился в тяжелые раздумья, откинувшись на спинку своего огромного кресла. Чтобы спасти свой авторитет, он приказал герольду объявить, что какой-то злоумышленник подменил меч после проверки оружия и что он будет обязательно пойман и наказан. Потом он повернулся к Марку Юлиану.

— Эта сирийская девочка — она целиком твоя, если ты доволен ею. Я никогда не буду одалживать ее у тебя.

Марк Юлиан с трудом подавил улыбку. Он знал, что таким образом Домициан имел обыкновение выражать свои глубокие извинения.

С растущим нетерпением Ауриана ожидала, пока разыщут ее настоящий меч. Все эти проволочки начали изрядно раздражать ее. Ей хотелось настроиться на поединок. Когда же наконец принесли пропавший меч, то из этого устроили настоящее представление. Меч был передан для проверки самому Домициану. Император повернул в руках меч и тут же застыл в изумлении. От ужаса мурашки побежали у него по спине. Дело в том, что, взяв меч в руку, он увидел символ Водана. Взяв меч в левую руку, он взглянул на этот рунический знак с противоположной стороны.