— Эш, — только и промолвил он.

Тот протянул руку и взлохматил волосы Марка. Он не дернулся и не посмотрел сердито, как мальчишка, считающий себя взрослым; и не подбоченился, как ребенок, довольный признанием старших. Он был лет двадцати четырех, одного возраста с одним из братьев Маргарет. В нем чувствовалось уважение к Эшу, не позволившее отмахнуться от его дерзкой выходки, взгляд при этом оставался слишком спокойным для человека его возраста.

Казалось, эти несколько жестов наполнены смыслом продолжительного диалога. Из-за такого отношения к младшему брату презрение Маргарет к мистеру Тернеру лишь возросло. Он не должен быть красивым. Не должен быть хорошим человеком. Он вообще не должен обладать хорошими качествами.

Единственное, что было очевидно: Эш Тернер станет для них всех досадной неприятностью.

Мистер Тернер продолжал доставлять Маргарет неприятности. Он следовал за ней вверх по широкой лестнице к комнате ее отца. Часть пути они проделали молча. Он лишь вертел головой по сторонам, обозревая внезапно обретенную собственность в виде стен и каменной лестницы, а затем, когда они вошли в галерею, и портретов предков. В его взгляде она не заметила жадности; это она могла бы простить. Однако он был захватчиком поместья Парфорд и смотрел на него взглядом пресытившегося покупателя — высматривал недостатки, чтобы ненароком не сказать слишком много комплиментов и дать тем самым основания поднять цену на следующем этапе торгов.

Он подошел к окнам в свинцовом переплете.

— Весьма привлекательно, — заметил он, любуясь открывавшимся видом.

Весьма привлекательно. Замок Парфорд был центром огромного поместья — пятьдесят акров прекрасного парка, разбитого на самых красивых холмах во всей Англии, окруженных процветающими фермами. Сад был плодом труда матушки, делом ее жизни, живым памятником женщине, воспоминания о которой уже стирались из людской памяти. А он считает это лишь весьма привлекательным?

Мужлан.

— Отлично сохранился, — сказал он, проходя мимо гобелена.

Маргарет вытаращила глаза, что, к счастью, осталось незамеченным, поскольку она шла впереди.

— Однако дом требует ремонта.

Маргарет замерла на месте, боясь даже повернуться в его сторону.

— Вы не согласны? Вся эта мрачная обшивка внизу. Долой ее — на стенах должны быть яркие обои. — Он поднял голову к потолку галереи. — Новая люстра — бог мой, как здесь, должно быть, темно зимним вечером. Вы об этом не думали?

Он совершенно невыносим.

— Галерея последний раз ремонтировалась под контролем самой герцогини, десятилетие назад. Мне бы не хотелось противопоставлять свои вкусы ее изысканной утонченности.

Его брови почти сошлись у переносицы.

— Разумеется, вы имеете право на собственное мнение.

— Разумеется. И только что его высказала.

Ее тон был излишне резким, в его глазах мелькнуло удивление. Конечно; сиделка не позволила бы себе быть столь смелой в высказываниях. Только не с наследником герцога. Даже не с успешным торговцем, от которого зависит, будет ли она служить в доме и дальше.

Он произнес лишь следующее:

— Итак, я хам, посмевший усомниться в выборе герцогини. Полагаю, я посягнул на древние традиции. Но только с добрыми мыслями. Только для того, чтобы сделать лучше.

Жизнь самой Маргарет вряд ли стала лучше, когда он объявил ее незаконнорожденной. Этого она, как известно, сказать не могла, поэтому просто вздохнула.

— Вы всегда так разговорчивы с прислугой?

— Только с симпатичной. — Он посмотрел на нее долгим пронзительным взглядом и усмехнулся: — Симпатичной и умной.

Внутри нее все сжалось, и девушка поспешила продолжить путь. До конца галереи, затем вниз и вновь прямо по длинному коридору. Вскоре она остановилась у массивной двери.

— Сейчас мы войдем в комнату, поэтому прекратите ваши заигрывания. Его светлость нездоров.

Мистер Тернер кивнул и принял строгий вид.

— Жаль. Я предпочел бы видеть его в кабинете, крепкого и бодрого. Победа над инвалидом не делает чести.

Маргарет взялась за медную ручку двери в комнату ее отца. Она не могла повернуться к мистеру Тернеру из страха, что он поймет правду по выражению ее лица. Медальон матери, висевший на толстой цепочке, внезапно стал невероятно тяжелым.

— Вы именно поэтому так поступили? Для этого добились, чтобы после тридцати лет брака герцог был признан двоеженцем, а его ни в чем не повинные дети объявлены бастардами и лишены наследства? — Голос ее дрожал. — Вы говорите, что честь не позволит вам домогаться женщины, которую некому защитить, но без стеснения одерживаете победу над… обладателем титула герцога?

Он выдержал долгую паузу.

— А вы всегда так разговорчивы с работодателями? Могу себе представить, что так повели бы себя Далримплы — мисс Лоуэлл же никогда. Я не намерен объяснять вам свою позицию по поводу наследников, «детей» и «неповинных», как было замечено, — поскольку эти эпитеты совершенно к вам не относятся.

— Я служила герцогине, когда она болела. — Чистая правда; все дни она проводила у постели больной матушки. — Она всегда была слаба, особенно последние годы, но, когда вы объявили на весь мир, что ее муж двоеженец, а она все тридцать лет была прелюбодейкой, этим погубили ее. У нее не осталось желания продолжать жить. Через несколько месяцев ее не стало. Крайне неприятно слышать, с какой легкостью вы рассуждаете об обстоятельствах, приведших к ее смерти.

Мистер Тернер ничего не ответил, и Маргарет осмелилась повернуться и взглянуть на него. Он смотрел на нее с полной серьезностью, губы сжались в тонкую полоску. Казалось, он действительно ее слушает, словно она сказала нечто очень важное. Возможно, это дало ей силы продолжить.

— Вам не приходилось заставлять ее есть. Вы не были свидетелем того, как затухал огонек в ее глазах, пока совсем не померк. Вы, мужчины, не способны предвидеть последствия своих поступков. Вас заботило лишь получение титула и имущества. Это бесчестно.

Снова долгая пауза.

— Вы совершенно правы, — произнес он наконец. — Это бесчестно. Это месть. Сомневаюсь, что вы понимаете всю сложность отношений в семье. Но, по крайней мере, я не желал герцогине смерти. Парфорд же… — Его пальцы сжались. — Не думаю, что Парфорд сказал бы то же о моей сестре, если бы вы поинтересовались. Что же касается тех, кого он называл сыновьями, честно говоря, из-за того, как они поступили с моим братом в Итоне, я желал бы им худшей участи.

— Ричард был сложным ребенком, но это не повод так поступать с его титулом.

— Ричард? Вы называете бывшего маркиза Уинчестера просто Ричардом?

Вместо ответа Маргарет толкнула дверь:

— Его светлость ждет.

Мистер Тернер бросил на нее испытующий взгляд. Сердце Маргарет трепетало. Несомненно, он поймет, что это была не просто случайная оговорка. Мужчина вскинул голову и прошел в комнату. Она вошла следом.

За последние месяцы Маргарет привыкла скрывать, как глубоко ранит ее состояние отца. Она понимала, что он тяжело болен. Но между ее посещениями — даже если интервал был не больше часа — его образ худого как жердь человека, закутанного в одеяло, никогда не оставался с ней надолго. Она помнила его здоровым и сильным, большим и более удивительным, чем небо. Воспоминания сплетались в ее воображении, не желая уплыть вместе с течением времени. В ее сердце отец навсегда останется прежним. Он мудрее ее и сильнее, он более грозен к врагам.

Действительность была сурова. Он сжался до размера полупрозрачной оболочки человека, цеплявшегося за жизнь с такой невероятной силой, какую тратил и на то, чтобы удержаться на кровати в сидячем положении. Он должен был лежать.

— Парфорд, — произнес мистер Тернер. Он сунул руки в карманы и стоял, сверкая глазами и осознавая, что весь задор от предвкушения разговора улетучивается. Эш застыл, глядя прямо перед собой, словно каменное изваяние. Эта суровость разительно отличалась от легкости, с которой он общался со слугами.