Платье леди Анны Маргарет, безусловно, шло ей больше, чем бесформенное одеяние сиделки Маргарет. Накинутая шаль прикрывала формы, которыми он восхищался утром.

— У меня накопилось так много вопросов, — сказал Эш.

— Полагаю, вам хотелось бы узнать о причинах, побудивших меня ко лжи.

Эш стоял и смотрел на нее. Теперь, когда он знал, кто она, вечная грусть в ее глазах была вполне объяснима. Она рассказала о причине своей ненависти к нему. Маргарет никогда не лгала ему. Он сам не хотел слышать правду.

— Полагаю, — начала Маргарет, — после того, что между нами произошло, вы имеете право знать обо всем, что мы планировали и начали воплощать в жизнь несколько недель назад, когда…

— Не надо ни о чем рассказывать, Маргарет. Меня это не интересует. Единственное, что важно, — она была вашей матерью. Не герцогиней, не хозяйкой. И она умерла. Во всем произошедшем вы обвиняете меня. И по праву.

Маргарет замолчала на полуслове. Она продолжала шевелить губами, но не произнесла ни звука. Затем она потерла виски, собираясь с мыслями, и заговорила:

— В ту ночь, когда я бросила в вас ком земли… Оранжерея была ее любимым местом. Мне было необходимо почувствовать себя ближе к ней. А потом появились вы и все испортили.

— Вы носите по ней траур.

Маргарет рассеянно оглядела темное платье.

— Я была в сером все время нашего знакомства, Эш.

— Я не имею в виду одежду, я говорю о состоянии души.

Она горько вздохнула:

— Эш, вы многое понимаете. Но, простите, что вы можете знать о трауре по матери?

Он чуть повернулся назад, условно хотел удостовериться, что бдительный взгляд горничной не сможет уловить происходящее, если он переместится на диван, где сидела Маргарет. Эш опустился рядом и положил руку ей на колено. Этот жест показался ей не интимным, а скорее дружеским, с целью поддержать ее.

Эш склонился ближе и перешел на шепот:

— Моя мать была сложным человеком, много болела, а в конце жизни совсем помешалась. Но это не мешает мне вспоминать те моменты нежности и любви, когда она оставалась еще в здравом рассудке. Тогда она была моим ангелом-хранителем. Поэтому ее безумие было таким пугающим. Не из-за побоев и болезней. Я помнил ее такой, какая она была раньше, и все ждал, что тот человек вернется. Вместо этого она удалялась все дальше в одной ей понятный мир.

Маргарет не сводила с него удивленных глаз.

— Возможно, — продолжал Эш, — именно это и послужило причиной того, что я так рано занялся делом. Мне казалось, если я достигну большего, она точно будет мной гордиться, начнет ценить меня, если я добуду благосостояние для семьи. Если братья будут учиться в Итоне, она будет знать, что им помог в этом я. Я ждал, когда ее материнские инстинкты возьмут верх.

Маргарет погладила его по ладони.

— Но — увы. Мечтам не суждено было сбыться.

— Я уверена, что когда-нибудь, где-нибудь ваша матушка оценит все, что вы сделали. И пусть она не призналась в этом при жизни, она понимала — понимает, — как многого вы достигли.

— Я так плакал, когда ее не стало. Только не говорите братьям — не хочу признаваться в слабости. Потом понял, что мамы, которую я любил, уже давно нет. Тогда я убедил себя в том, что матушка — моя настоящая матушка — просто спряталась куда-то. Прошли годы, прежде чем я привык к мысли, что она сейчас там, где ей хорошо. Даже сейчас я иногда просыпаюсь среди ночи с ощущением пустоты в душе от невосполнимой потери. У вас еще не было времени прочувствовать все до конца.

— Вы всегда так поступаете, Эш? — резко спросила Маргарет. — Позволяете пользоваться собой и прощаете при этом людям их грехи? Я солгала вам, Эш. Вы обязаны меня презирать.

— Вы, должно быть, не заметили, что я редко поступаю так, как должен. Это мой недостаток, и я надеюсь, вы меня простите. — Он прикоснулся губами к ее щеке. — И еще простите за то, что вам пришлось от меня выслушать. Неужели я действительно назвал вас жалким существом?

Маргарет кивнула.

— Почему же вы пришли ко мне прошлым вечером после всего этого?

Глаза ее стали огромными от ужаса.

— Потому что вы заставили меня поверить, что если я просто исчезну, то буду очень страдать. И потому… потому что мне трудно долго вас не видеть.

— Так вы выйдете за меня замуж? — Эш затаил дыхание.

Маргарет не ответила, не сразу ответила. Но взгляд ее объяснил ему все. Руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Брат говорил с доктором. Они приняли решение, что отца можно перевозить, поэтому его необходимо отправить в Лондон к специалисту по апоплексическим болезням. Я еду с отцом.

— Прошу вас, не делайте этого. Останьтесь со мной. Завтра я пошлю прошение.

Маргарет подняла глаза:

— Эш, отец сделал своих детей бастардами, потому что всю жизнь эгоизм подталкивал его к исполнению лишь собственных желаний и наслаждениям. Если я выйду за вас — это повлияет на возможность братьев вернуть свои права, — я, в свою очередь, опять сделаю их бастардами. Я не хочу поступать так же, как мой отец.

Эш закрыл глаза и вздохнул. Ему необходимо время. Он сможет убедить ее побороть сомнения и выбрать его.

— Что ж. Могу ли я рассчитывать на должное прощание? — Он покосился на горничную, сидящую в дальнем углу комнаты, притворяясь, что не слышит их разговор. — Наедине.

Маргарет кивнула и понизила голос:

— Вы знаете где, верно? Не в вашем кабинете. За ним следят.

Нет, только не там.

— Я знаю где, — почти шепотом ответил Эш.

Эш знал, что будет ждать Маргарет в оранжерее.

Он постоянно покручивал колесико на лампе, стараясь увеличить фитиль и прибавить света, надеясь разогнать темноту ночи.

Ему это не удалось; желтый свет лишь украсил стены комнаты приземистыми тенями. Маргарет огляделась, стараясь найти его глазами, но единственное, что смогла увидеть, — взмах полы собственного халата, когда она пыталась запахнуть его. Тонкий шелк с затейливой вышивкой казался слишком мягким и элегантным после стольких недель ношения грубого сукна. Не самое подходящее одеяние, но в своде правил этикета не было рекомендаций, что надевать благовоспитанной женщине, собираясь на свидание с мужчиной в полночь.

Эш вышел к ней из темного закутка оранжереи, ступая так тихо, что звук шагов был едва уловим. Маргарет повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Она не знала, что сказать, колебалась, не представляя, с чего начать, и все сильнее чувствовала, что не способна произнести ни слова. Она указала рукой на горшок, в который несколько недель назад высадила ростки.

— Думаю, они приживутся.

Он молча положил руку на деревянный стол и присмотрелся. За прошедшее время мало что изменилось — маленькие ростки бодро зеленели над слоем земли.

— Ждать придется немало. Возможно, на зиму их лучше оставить в теплице. У садовника есть секрет, как сохранить саженцы.

Эш коснулся ее губ кончиком пальца, заставляя прерваться на середине фразы.

— Вы говорите так, словно раздаете указания.

— Этой зимой только один из нас останется в замке. И это буду не я.

Она говорила, и слова щекотали палец Эша, будто шептали о поцелуе.

Он приподнял ее голову.

— Когда я увидел вас впервые, мне сразу бросилась в глаза ваша грусть. Вы изо всех сил старались ее скрыть, вы слишком сильная, чтобы обнажать свои чувства. Ваша матушка покинула этот мир совсем недавно. Миссис Бенедикт как-то упомянула, что герцогиня любила розы.

Рана была слишком свежей, чтобы вновь бередить ее так безжалостно. Маргарет отвернулась.

Однако Эша это не остановило.

— Вашего отца уже больше ничто не волнует. Братья были слишком озабочены спасением собственной шкуры. У вас не было времени ее оплакивать, Маргарет?

Она отошла в сторону и принялась рассматривать стоящие на подоконнике банки.

— Она все еще здесь, — прошептала Маргарет. — Она так любила этот дом. Этот сад. И особенно розы. Мне кажется, я до сих пор слышу шаги за утлом. Вижу, как она одобрительно кивает, когда в доме все спокойно. До тех пор пока…