Раненный в драке Караваев был доставлен в больницу. А Толстобрюхов, Неверов и Сатарин не понесли за свое малодушие никакой ответственности, в то время как заслуживают морального сурового осуждения.
Некоторые граждане не только не помогают разоблачать вора или хулигана, но порой им сочувствуют. В одном из наших магазинов некто Баев вытащил из кармана гражданки Присяжнюк деньги. Работник милиции задержал его и попросил гражданку, как потерпевшую, пойти в милицию, но та категорически отказалась и сообщила о себе неверные сведения, в чем убедился работник милиции, как только проверил ее паспорт. Но когда гражданку Присяжнюк вызвали в суд в качестве потерпевшей, она заявила:
— Подумаешь, судите за мелочь такого славно парня.
Суд все же осудил вора. А этот девятнадцатилетний «славный парень» оказался уже судимым не впервые.
Если все мы, каждый советский гражданин, будем считать своим долгом решительно давать отпор всем хулиганам, преступникам, — они не посмеют появиться ни на улице, ни в клубе, ни в парке, ни в общежитии. Мы должны отстаивать честь родного города, заботиться о покое и безопасности его жителей. Это — наше с вами общее дело.
По окончании доклада выступали секретари партийных организаций, руководители предприятий. Многие честно признавали, что мало заботились о воспитании своих коллективов, не боролись с преступностью, ошибочно полагая, что это — дело милиции, судов и прокуратуры.
Собрание городского партийного актива предложило первичным партийным, комсомольским и общественным организациям обсудить вопрос о борьбе с преступностью, поднять общественность города на охрану порядка.
II
На другой день Лавров пришел на работу раньше обычного. Все эти дни он был занят подготовкой к докладу и отложил некоторые дела.
Когда появилась Мария Ивановна, Лавров предупредил ее, что будет занят до обеда, и попросил всех посетителей направлять к заместителю и помощникам.
Но не прошло и пяти минут, как Мария Ивановна вновь вошла в кабинет.
— Юрий Никифорович, там пришел какой-то гражданин, говорит, что ему нужны именно вы. Я ему сказала, что вы сегодня не принимаете, а он опять свое. Что с ним делать? Говорит, что приезжий.
Лавров готовился к выступлению в качестве государственного обвинителя. На его столе лежали выписки из показаний свидетелей, экспертов, какие-то записи на длинных полосках бумаги.
— Приезжий, говорите? — оторвавшись от дела, переспросил он.
Мария Ивановна утвердительно кивнула головой.
— Просите.
Вошедший появился в дверях и, исподлобья глянув на прокурора, нерешительно остановился у двери. Низкорослый, плечистый, с продолговатым лицом, он смущенно стоял у порога и рассматривал свою кепку так, будто видел ее впервые. Большие черные глаза глядели настороженно, на щеках проступил румянец. Мысли и ощущения как-то странно путались у него в голове. То казалось, что большого разговора с прокурором не получится, не будет того, что он вынашивал в душе; то вдруг все становилось ясным, простым и хотелось откровенно поведать Лаврову свои затаенные мысли.
В вагоне поезда он часами неподвижно лежал на полке, мысленно беседуя с прокурором. Как все тогда было просто! А вот сейчас, когда наступила эта решительная минута, он растерялся, не находил нужных слов и, казалось, не знал, зачем пришел. Злясь на свое смущение, он деланно кашлянул и от этого еще больше покраснел, почувствовал, как горят щеки, а лоб покрывается липким, холодным потом.
Лавров поднял голову.
— Вы ко мне? Проходите, пожалуйста…
Приезжий вытер тыльной стороной ладони лоб, шагнул к столу прокурора и, молча, протянул ему замусоленный конверт.
Лавров читал внимательно, долго. Это было письмо, которое он написал заключенному Леонидову. И странно, сейчас он перечитывал его с каким-то новым, непонятным чувством. Ему хотелось собраться с мыслями, продумать предстоящий разговор, но Леонидов стоял и ждал, терпеливо ждал, что же скажет прокурор. И его внутреннее волнение, видимо, передалось Лаврову.
Он встал, протянул руку, улыбнулся.
— Так вот ты какой стал! Ну, здравствуй, — он крепко пожал его руку, кивнул головой. — Садись…
Леонидов опустился на стул.
— Освободился, значит? Теперь берись за ум. Думай… а то тюрьма, да тюрьма, она тебе, верно, домом родным стала.
Лавров, казалось, не знал, с чего начать разговор.
— Как дорога?
— Да так себе… Довезли, — пожал плечами Леонидов.
— С жильем устроился?
— Найду, — протянул Леонидов и шумно вздохнул. — Я освободился совсем… Вы не думайте… вот документы. — Голос его слегка дрожал. Торопливо сунув руку в карман, он вытащил бумажник. — Читайте. Все законно.
Лавров с минуту молча смотрел на Леонидова, затем сел и занялся его документами. В кабинете стало тихо. Леонидов кусал нижнюю губу, нервничал. А когда прокурор возвратил ему документы, Леонидов неторопливо уложил их в бумажник и поднялся.
— Я пойду, — глухо сказал он.
Лавров удивленно посмотрел на него, нахмурился.
— Как это «пойду»?
— Да так, ногами…
— Погоди. Садись, нам нужно поговорить.
— Не о чем! — грубо отрезал Леонидов и пошел к выходу.
У двери он остановился, глянул на Лаврова и твердо, спокойно произнес:
— Прощайте, гражданин прокурор.
Гулко хлопнула дверь. Лавров стоял у окна и задумчиво барабанил пальцами по подоконнику. «Психолог, черт бы тебя побрал! — мысленно издевался он над собой. — Обидеть, так обидеть человека!..»
Леонидов медленно шел по улице. На душе у него было тоскливо. Обидно, до боли было обидно, что вот так просто, как мальчишка, поверил письму Лаврова, приехал. Зачем, к кому приехал? К Лаврову! К тому самому Лаврову, что когда-то отдал его под суд! Сколько у него таких, как он, Леонидов! И почему он должен был встретить его иначе? Почему?
Занятый этими мыслями, Леонидов не заметил, как оказался у пивного ларька. Прищурившись, долго и зло читал вывеску «Пиво — воды», затем махнул рукой и побрел в сквер. В тени дерева, на скамейке сидела девушка. Он заметил лишь ее розовые щеки и длинные косы. Она, видимо, так увлеклась книгой, что взглянула на Леонидова только тогда, когда он, усевшись рядом, кашлянул. Метнув на него взгляд, девушка вновь погрузилась в чтение книги.
Мимо, лениво позвякивая, тащился трамвай. Он был пустой, и Леонидов с тоской подумал: «Вечером нагрузится… Люди с работы будут ехать… Домой… а я?» Он скрипнул зубами и мысленно выругался. Повернув голову, вдруг заметил девочку, которая, размахивая руками, ловила на мостовой большой красный мяч. Ей было не более четырех лет. Мяч выскользнул у нее из рук, она со смехом погналась за ним. Из переулка вынырнула груженая пятитонка. Девочка оказалась между машиной и трамваем. Леонидов замер, но уже в следующее мгновение бросился к девочке, выхватил ее почти из-под колес машины. Что-то острое кольнуло в плечо, ударило в ногу. Леонидов качнулся, но удержался. Девочка была у него в руках. Прижимая ее к груди, он медленно шел к скамейке. Девушка подбежала к нему, схватила за руку.
— Ой, да что же это!
Голос ее дрожал, лицо было бледное, широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели на Леонидова.
Он молча опустился на скамейку и, все еще не понимая, что произошло, прижимал ребенка к груди. Вокруг собралась толпа, все зашумели:
— Безобразие!..
— Что, что такое?
— Водитель пьян что ли, ребенка задавил.
— Милиция! Где милиция?
Сквозь толпу протиснулся водитель — высокий человек лет сорока.
— Что ребенок?.. — выдохнул он хриплым срывающимся голосом.
Со всех сторон посыпалось:
— Он еще спрашивает!
— Хулиган!
— Подлец!
— Да где же милиция?
Водитель повернул бледное, осунувшееся лицо к толпе.
— Товарищи, да я…
Его прервали, не дали говорить.
«Но он же не при чем», — подумал Леонидов и крикнул:
