Могла ли она придвинуть их остров к материку? Нет, не могла, и предчувствие

ужасной катастрофы томило отважную женщину. У ней явился

совершенно такой же инстинкт, как у тех животных, которые бродили

вокруг фактории. Все эти лисицы, горностаи, рыси, бобры, куницы, мускусные мыши и даже волки, которые, так много испытав, сделались

почти ручными,— все они больше и больше сближались с человеком, как

будто он мог их спасти! Это было словно безмолвным признанием превосходства

человека, но в таких обстоятельствах, когда это его превосходство

не могло ничего для них сделать!

Нет! миссис Барнетт не хотела видеть всех этих ужасных обстоятельств, и ее взор не отрывался от беспощадного моря с его горизонтом, который всюду сливался лишь с небом.

— Бедная моя Мэдж,—-сказала она однажды,—это я завлекла тебя

в эту ужасную катастрофу. Тебя, дружба и преданность которой заслуживали

гораздо лучшей участи! Простишь ли ты меня?

— Есть лишь одна вещь на свете, которой я не простила бы тебе

моя дочь,—отвечала Мэдж,—это если бы я не могла умереть вместе

с тобою!

— Мэдж, Мэдж!—воскликнула путешественница.—Если бы моя жизнь

могла спасти этих несчастных, я отдала бы ее без сожаления!

— Значит,—ответила Мэдж,— ты уже не надеешься больше?

— Нет!—прошептала Полина Барнетт, пряча свое лицо на груди

подруги.

Женская слабость проявилась, наконец, и в этой исключительной натуре.

Миссис Барнетт рыдала. Ее сердце было готово выскочить из груди.

Слезы лились из глаз.

— Мэдж, Мэдж!—сказала, наконец, она, подымая голову.—Не говори

никому, что я плакала!

— Нет,—отвечала Мэдж,—да они мне и не поверили бы. Это лишь

мгновенная слабость! Ободрись, ты наша всеобщая надежда. Вставай и будь

мужественной!

— Значит, ты еще надеешься?—воскликнула тогда Полина Барнетт, смотря в глаза своей верной подруге.

— Я всегда надеялась!—ответила просто Мэдж.

А между тем, можно ли было сохранить хотя бы луч надежды, когда

через несколько дней плавучий остров, пройдя мимо группы островов св.

Матвея, уже не будет иметь в виду никакой земли, к которой можно

было пристать в Беринговом море?

XX. В открытом море

Остров Виктории плыл теперь в самой широкой части Берингова моря, еще в шестистах милях от первых из Алеутских островов и больше чем

в двух стах милях от ближайших берегов. Его перемещение совершалось

с постоянно увеличивавшейся скоростью. Но, даже предполагая, что эта

скорость нисколько не изменится, ему все же пришлось бы плыть еще

не меньше трех недель, или даже месяца, чтобы достигнуть этого барьера

в Беринговом море—Алеутских островов.

Но можно ли было так надеяться на крепость этого острова, ледяное

основание которого под влиянием теплых вод и державшейся не ниже

десяти градусов температуры делалось все тоньше и тоньше? Не могла

ли его почва каждую минуту исчезнуть?

Лейтенант употреблял все свои старания, чтобы ускорить достройку

плота, основание которого уже плавало на озере. Мак-Нап хотел придать

ему самую лучшую прочность, чтобы плот мог выдержать даже очень

долгое пребывание в море. Это было необходимо, так как, если бы они

не встретили какого-либо судна в Беринговых водах, то им пришлось бы

плыть до самых Алеутских островов.

Между тем остров Виктории еще не испытал никакой особенной

перемены в своем общем очертании. Осмотр его делался ежедневно, но

это было уже очень затруднительно, так как он весь был изрыт промоинами, и каждую минуту какая-либо часть могла отделиться от общей

массы. И того, кто случайно находился бы на одном из этих оторванных

его осколков, можно было уже заранее считать погибшим.

Образовавшаяся вблизи мыса Михаила глубокая пропасть, которая

затянулась было льдом во время зимы, мало-помалу вновь раскрылась.

Она простиралась теперь чуть ли не на целую милю внутрь острова, вплоть до русла высохшего ручья. Можно было опасаться, что она примет

направление этого ручья. В таком случае вся эта часть, которая

находится между мысом Михаила и портом Барнетт, отделилась бы в виде

громадного куска в несколько миль в окружности. Лейтенант Гобсон дал

своим сотоварищам совет не отлучаться без надобности, так как одного

напора моря теперь уже было достаточно для распадения территории острова.

Тем временем делались измерения толщины льда в разных местах

острова, чтобы знать, где этот лед был толще. Этими исследованиями

было установлено, что самый крепкий лед был в окрестностях мыса Батурст, на том месте, где стояла прежде старая фактория. Здесь был очень прочный

лед, а не наносная почва, которая не имела, конечно, никакого значения.

Это было очень счастливое для них обстоятельство. Все пробитые

во льду отверстия держали постоянно открытыми, чтобы можно было

ежедневно наблюдать за постепенным утончением основания острова.

Таяние было очень медленное, но оно прогрессировало с каждым днем.

Можно было решить, что остров не просуществует больше трех недель, тем более, что он направлялся к югу, т.-е. в воды, все более и более

нагреваемые лучами солнца.

В продолжение этой недели, с 19-го по 25-е мая, погода была отвратительная.

Разразилась довольно сильная буря. По небу сверкали молнии,

и гремел гром. Море, взволнованное сильным ветром с северо-запада, подымало волны, которые были очень опасны для острова. Волнение

это угрожало ему гибелью. Поэтому вся колония была настороже, готовая

в любой момент переместиться на плот, платформа которого была уже

готова. На плот были перенесены и запасы пищи и речной воды, припасенные

на всякий случай.

Во время этой бури дождь лил непрерывно, и его струи, проникая

в глубь почвы острова, разрушали его очень сильно. Этот ужасный процесс

разрушения почвы добрался и до льда подпочвы, и он быстро таял.

Во многих местах почва была снесена водою, и голый лед виднелся там

и сям. Тогда колонисты старались засыпать такие обнаженные места

песком и землею, чтобы защитить лед от солнечных лучей. Без этой

предосторожности почва могла бы обратиться в рыхлый лед.

Буря произвела громадные опустошения в окружавших берег озера

рощах. Песок и земля были смыты этим упорным и сильным дождем; деревья, не имея основания, валились в громадном множестве. В одну

ночь весь вид этой части острова, межау озером и старым портом Барнетт, совершенно изменился. Здесь, как бы случайно, кое-где лишь остались

небольшие группы берез и отдельно торчавшие сосны, уцелевшие

от бури. Поэтому было уже совершенно ясно, что разрушение острова началось

и что против этого все человеческие усилия были теперь бессильны.

Все ясно видели, что эфемерный остров исчезал. Лишь один Томас Блэк, мрачный и безмолвный, казалось, не хотел замечать ничего.

Во время бури 23-го мая охотник Сабин, покинув жилище утром,

чуть не утонул во время тумана в образовавшейся за ночь полынье. Это

случилось на том месте, где прежде стояла фактория.

До тех пор дом этот, задерживаемый землею и песком, держался, погрузившись

в лед лишь на три четверти, но волнение моря, действуя снизу, подмыло лед, дом не смог уже выдерживать тяжести нанесенных на него

земли, песку и льда и совершенно провалился в море.

Товарищи Сабина услыхали его крик и вытащили из этой полыньи, пока он еще удерживался за ее скользкие края. Он отделался, таким

образом, одним страхом, хотя это могло кончиться для него очень

плохо.

Несколько позднее доски и бревна этого дома были замечены у берегов, где они плавали, как остатки разбившегося судна. Это были последние

повреждения, причиненные бурей, — повреждения, которые, однако, свидетельствовали еще об относительной прочности острова, позволявшего