Когда я, уже пожилой профессор, преподавал в Беркли Достоевского, на мои лекции приходил Артур, в то время молодой ассистент. Он, практикующий католик, находил в религиозной проблематике русского писателя нечто полезное для себя. А может быть, ему была нужна полная противоположность маоистским безумствам берклийской революции, а мои лекции предоставляли такую возможность. Так началась наша дружба.

Первая книга Артура сосредотачивалась на критике философии логического позитивизма и называлась «Confidences of British Philosophers» (1977), хотя вместо слова «самоуверенность» он вполне мог употребить слово «гордыня». Это беспристрастный серьезный анализ, а ирония автора едва уловима. Вообще Куинн-писатель не слишком спешил раскрывать свои намерения. Впрочем, он опубликовал (совместно с Н. Брэдбери) школьную антологию текстов, написанных в разные эпохи и на разных языках, показывая, как намерения формируют способ обращения к читателю. На протяжении нескольких лет его ум был занят языком литературных высказываний, и его книгу «Figures of Speech» (1982) можно назвать полным юмора учебником стилистики. Казалось бы, от этого далеко до полемики с библеистами, однако в 1985 году он выпустил (совместно с И. Кикавадой) монографию о Книге Бытия «Before Abraham Was» — «Прежде чем был Авраам», — в которой, вопреки теории о многих авторах, защищает единство текста. По его мнению, способ высказывания в Книге Бытия свидетельствует о высокой степени рафинированности и полемической направленности против мифов Месопотамии.

Возможно, различные работы Артура можно было считать подготовительными, ибо его все больше увлекала история. Прежде всего его интриговало прошлое родной Калифорнии и всего американского континента. Лично меня потрясла его книга «Broken Shore» (1981) — «Изломанный берег» — монография округа Марин на берегу залива Сан-Франциско, где он родился. Книга на примере небольшого клочка земли показывает, какие перемены произошли в Калифорнии в течение всего нескольких десятилетий. Старый индеец, помнивший с детства племенные обряды, в старости (если ему удавалось до нее дожить) оказывался в мире белых американцев и их капитализма. А еще он мог стать свидетелем создания и упадка миссий, самой северной из которых была миссия Сонома в его краях. Подданный испанского короля затем стал гражданином Мексики и, наконец, Соединенных Штатов. Возможно, когда Мексика отделялась от испанской короны, он работал пеоном в латифундиях, которые основали белые испанцы, разделившие между собой земли миссии.

Словно продолжением этой истории округа стал том о политиках Калифорнии в 1850-е годы, «The Rivals» (1994) — «Соперники». Однако в том же году вышла насчитывающая более пятисот страниц книга «The New World, an Epic of Colonial America from the Founding of Jamestown to the Fall of Quebec» — «Новый мир. Эпос колониальной Америки от основания Джеймстауна до падения Квебека». Внезапно, вопреки ожиданиям коллег, которые считали образ мыслей и книги Артура несколько странными, и вопреки его собственным ожиданиям, он прославился. Рецензенты дружно расхваливали книгу, а мерой успеха стала покупка прав на фильм. Для честолюбия Артура, который прежде был известен лишь узкому кругу читателей, эта слава была сладкой. Он мог считать ее свидетельством победы своих неортодоксальных взглядов. Он никогда не старался угождать общественному мнению. Вокруг него, особенно в Беркли, все требовали радикализма, затем по меньшей мере «политкорректности», но он совершенно не заботился об этом. В истории Америки он не противопоставлял благородных, угнетаемых и истребляемых индейцев подлым белым. Пессимистический взгляд заставлял его изучать механизмы более сильные, чем вовлеченные в них люди. Индейские племена вели войны друг с другом, заключая союзы с французами и англичанами и этим приближая свою гибель. Ужасающая жестокость их обычаев (например, у гуронов) делает сомнительным их моральное превосходство над не гнушавшимися никакими средствами иезуитами, которые сыграли решающую роль в покорении Канады. Прошлое континента Куинн старается показывать без иллюзий.

Смею верить, что я тоже внес свой вклад в его трактовку истории как трагедии — моими лекциями о Достоевском, то есть об истории России, и нашими беседами, в которых важное место занимала Симона Вейль. В свою очередь Артур очень помог мне, отредактировав мой английский перевод двух метафизических трактатов Оскара Милоша. Кроме того, совместно со своим коллегой по факультету риторики, поэтом Леонардом Натаном, он написал книгу о моем творчестве «The Poet’s Work: An Introduction to Czesław Miłosz» — «Труд поэта: Введение в творчество Чеслава Милоша», — которая вышла с предисловием Станислава Баранчака (1991). Авторы разделили материал таким образом, что Натан писал о поэзии, а Артур об эссеистике. В книге очень сильно подчеркивается мое манихейство.

«Hell with the Fire Out, a History of the Modoc War» — «Ад с потухшим огнем: История модокской войны» — последняя книга Артура. Он успел написать к ней предисловие, в котором упомянул о своей болезни, однако вышел этот труд лишь спустя несколько месяцев после его смерти, став своеобразной моралью его биографии. У Артура был счастливый брак, четверо детей, но ему недоставало признания. Едва его объявили ведущим американским историком, как он заболел — врачи диагностировали рак мозга. Болезнь прогрессировала быстро. Он прожил пятьдесят пять лет.

Последнее сочинение Артура соединяет в себе его главные интеллектуальные и эмоциональные увлечения. Калифорния, ее прошлое, жалость и сочувствие к несчастьям смертных — своего рода философское завещание ученого. Книга повествует о войне, которую модоки, маленькое индейское племя, вели с американской армией в 1869–1873 годах, полностью осознавая, что на карту поставлено в буквальном смысле слова существование их языка и обычаев. События развиваются с кажущейся неумолимостью, хотя с обеих сторон предпринимаются попытки найти компромиссное решение. Во всяком случае такие попытки предпринимает предводитель модоков, известный под именем Капитан Джек, однако терпит поражение. Его арестовывают и вешают. Индейское племя модоков перестает существовать, не оставляя после себя никаких следов, кроме памяти историка, который спустя сто лет размышляет над их судьбой, умея избежать обобщений и признавая значение замыслов отдельных людей.

Европейцы склонны обвинять американцев в исторической наивности. Однако истребление индейцев и Гражданская война, самая кровопролитная в истории девятнадцатого века (с большим числом погибших, чем во всех наполеоновских войнах), постоянно присутствуют в коллективной памяти, хотя немногие отваживаются заглянуть в эту пропасть. Артур Куинн отважился — вероятно, потому, что эрудиция была для него лишь маской для устремлений пылкого сердца, которое любило Бога и ненавидело зло.

Мой дед, Зигмунт Кунат, писал свою фамилию через два «т» лишь в молодости. Обыкновение удваивать согласные в конце фамилий (Юндзилл, Монтвилл, Радзивилл) появилось, вероятно, для придания им аристократического веса. Надгробие Бронислава Кунатта, брата моего деда, находится на католическом кладбище города Сейны — с фамилией через два «т». В расположенной в десяти километрах от Сейн[306] Красногруде я рассматривал тома из библиотеки Станислава Кунатта, включенного в список знаменитых людей Сувальщины («Сувальские биографии», часть IV, в статье, озаглавленной «Консервативный либерал»). Из этой книги мы узнаём, что он происходил из кальвинистской шляхты, родился в 1799 году в усадьбе Михалишки на Сувальщине, в Мариампольском повете, и в 1817 году сдал выпускные экзамены в сейненском лицее. Школу эту прославили известные из истории Великой эмиграции Антоний Букатый[307], Иероним Кайсевич[308] и Леонард Недзвецкий[309].