– Он знает, что это не вранье.

– Нет, не знает, – возразил Норман. – Он просто поверил тебе на слово. Но ты ему скажешь, что мы очень злы и угрожаем превратить твое вранье в правду, но ты скорее убьешь себя, чем позволишь нам… это сделать.

Уилл промычал, одобряя сценарий.

– А что потом? – спросила Лиза.

– Он примчится к тебе на помощь. А когда он здесь появится, то пожалеет, что вообще появился на свет, – Норман ухмыльнулся и потряс телефоном. – Какой номер?

Лиза фыркнула.

– Узнаешь, когда ад замерзнет.

Уилл схватил ее лицо, воткнув большой палец в одну щеку, остальные четыре – в другую. Норман схватил Лизу за руки, хотя от этого движения у него заболели сломанные ребра, и он скорчился от боли. Девочка пыталась вырваться, но чем сильнее она отбивалась, тем крепче они ее держали. Боль в щеках была такой нестерпимой, что на глаза навернулись слезы.

– Больно, да? – сказал Норман.

Он вспотел, одна из ран на лице открылась, из нее снова потекла кровь.

– Теперь ты можешь представить, что приходится терпеть Уиллу из-за твоего дружка. Но у него хватит сил справиться с такой костлявой девчонкой, как ты. В конце концов ты скажешь нам все, что мы хотим знать, поэтому лучше тебе избавить себя от неудобств.

Лиза зажмурилась и покачала головой.

После минутного раздумья Норман согласно кивнул:

– Хорошо. Тогда мы попробуем кое-что другое.

Зловещая мягкость его тона заставила Лизу открыть глаза. Ее мать вышла на крыльцо с кухонным полотенцем на плече, дырявый кардиган застегнут кое-как. Лиза пала духом, она знала, что сделает все, что потребуют братья.

– Ты позвонишь, сестренка, – прошептал Норман, – и постарайся быть убедительной. Иначе мы привяжем Ма к стулу, чтобы она могла посмотреть.

Хэйес дождался, когда трое мужчин выйдут, потом сказал:

– Ты не знала, что это была Элис.

Глаза у Эмори были на удивление сухими, как будто она не моргала с тех пор, как узнала о предательстве подруги, плакать ей не хотелось.

– Нет.

– И никогда ее не подозревала?

– Нет.

– Ты в ярости.

– Ты чертовски прав, так и есть, – она встала со стула, оттолкнула его в сторону и начала мерить шагами пространство между комодом и изножьем кровати. – Я не ревную. Мне даже не больно. Я разозлилась.

– Она не заслуживает той энергии, которую ты на это тратишь.

– Я больше злюсь на себя, чем на нее.

– За что?

– За то, что была такой наивной.

– Доверчивой.

– Слепой.

– Можно мне добавить еще одно прилагательное?

Эмори остановилась и посмотрела на Хэйеса.

– Какое?

– Безразличная. Ты облегчила ей задачу. Тебе было все равно, что Джеф гуляет на стороне, и ты даже не удосужилась выяснить, с кем он тебе изменяет.

Она обдумала его слова, потом сказала:

– Перестань говорить правильные вещи, дай мне выпустить пар.

Он жестом попросил ее продолжать.

– Я злюсь на себя за то, что рассказала Элис о ночи с тобой. Это был самый дорогой мой секрет, мне хотелось сохранить его только для себя. Но мне пришлось рассказать о наиболее личном именно ей.

Эмори объяснила, почему она это сделала, и посмотрела на него. Ей было неловко.

Хэйес встретился с ней глазами и торжественно произнес:

– Я надеюсь, ты отдала мне должное.

Это была настолько неожиданная реакция, что Эмори рассмеялась.

– Коннел ошибся. Ты умеешь шутить.

– Я не шутил.

Но Хэйес шутил, и Эмори наслаждалась его редкой улыбкой. Он прав, Элис не заслуживает той энергии, которой требует злость на нее. И потом, ее сердце переполняли совершенно другие эмоции. Она негромко сказала:

– Думаю, твой друг Джек о нас знает.

– Он не мой друг, но он о нас знает. Когда он вернулся с завтраком, он понял, что прервал либо перепалку, либо любовную игру.

– Это была перепалка?

– Будь я проклят, но любовной игрой это тоже не было.

Понимая, что вступает на зыбкую почву, Эмори рискнула:

– Мы не закончили наш разговор, Хэйес.

И его настроение мгновенно изменилось. Он встал и повернулся к ней спиной.

– Так лучше.

– Я так не думаю.

– Мы все время ходим по кругу, Док. Это бессмысленно.

Эмори подошла к Хэйесу и заставила его повернуться к ней.

– Во время одного из первых наших разговоров я сказала: «Всегда есть выбор». И ты поправил меня: «Не всегда». Помнишь?

– Да.

– Ты был прав. В Уэстборо ты сделал то, что должен был сделать, потому что выбора у тебя не было.

– То есть ты пытаешься мне сказать, что есть грязная работа, и кто-то должен ее выполнять.

– Это не совсем та фраза, которую я бы использовала, – сказала Эмори.

– Но ты из этого исходишь.

– А ты из чего исходишь?

– Из того же чертова места, – натянуто ответил Хэйес. – Но ты понимаешь, что это значит? Это значит, что какая-то часть меня не возражает против грязной работы. Это меня пугает. И должно было бы пугать тебя.

По его неумолимому взгляду Эмори видела, что ее аргументы не возымели действия.

– Ты собираешься снова исчезнуть, так?

– Чему ты удивляешься? Я сказал тебе, что исчезну.

– Ты еще сказал мне, что ничего не изменилось. Ты ошибаешься, Хэйес. Все изменилось. И будь я проклята, если позволю тебе это отрицать.

Эмори подняла руки, обхватила его за шею и наклонила его голову, чтобы коснуться его губ. Он сопротивлялся и пытался вырваться, пока она не провела кончиком языка по его твердо стиснутым губам. Только тогда Хэйес не только сдался и позволил поцелуй, но и взял инициативу на себя.

Неожиданно агрессивный его рот накрыл ее губы и наслаждался ими. Он подхватил Эмори под ягодицы, поднял и отнес к ближайшей стене, пригвоздив ее к ней. Она обхватила его ногами, сжимая бедрами.

Между ними не осталось места для движений, поэтому Хэйес только прижимался к ней, и она отвечала на это настойчивое движение волнообразными движениями тела. С их жаждой друг друга могла сравниться только их досада, им препятствовали и одежда, и время, и место, и обстоятельства.

Оторвав рот от ее губ, Хэйес уткнулся лицом в то место, где ее шея переходила в плечо, его горячее и быстрое дыхание обжигало ей кожу.

– Ладно, согласен, кое-что изменилось. Когда я буду один ночью, я буду хотеть тебя.

Он опустил голову еще ниже и нашел сквозь одежду ее сосок. Касаясь его ртом, он хрипло и прерывисто бормотал:

– Спать между твоими бедрами, найти твою грудь в темноте, слушать твое дыхание и вдыхать запах твоих волос на подушке. Черт, я всего этого хочу, Док. Черт, Док, тебя нелегко будет отпустить.

– Тогда останься со мной.

– Я не могу.

– Можешь.

– Я…

Зачирикал его мобильный. Один сигнал, второй, третий. Потом звонки прекратились.

Они застыли, тяжело дыша, в ожидании. Когда мобильный зачирикал снова, Эмори опустила ноги на пол. Хэйес отпустил ее и сделал шаг назад. Его рука опустилась к промежности и начала массировать ее, пока другой рукой он вытаскивал телефон из кармана джинсов, витиевато ругаясь сквозь зубы.

– Ты вовремя, Джек, – произнес он.

Под действием голоса в трубке выражение досады сменилось тревогой.

– Лиза? Ты можешь говорить? – одними губами он произнес ругательство. – Где? А твоя мать там? – спустя мгновение он снова ругнулся, потом сказал: – Постарайся держаться от них подальше. Я уже еду.

Он закончил разговор.

– Что?

– Братья забрали ее и отвезли домой. Она заперлась в спальне, но они угрожают превратить в правду то вранье, которое она о них рассказывает.

Эмори застонала.

– А Полина?

– Тебе не захочется это услышать.

– Я позвоню в офис шерифа.

– Не надо, – остановил ее Хэйес. – Они приедут, Лиза выдвинет обвинения, братья будут все отрицать, они уедут. И девочка все равно останется с ними. Нет, это еще одна грязная работа, и я собираюсь ее закончить.

– Этим должны заниматься власти.