– Я педиатр. У меня общая практика с двумя акушерами-гинекологами.

– Вы наблюдаете за малышами после рождения?

– Мы на это рассчитывали, когда покупали практику вместе.

– У вас есть собственные дети?

Эмори замялась, потом покачала головой.

– Надеюсь, что когда-нибудь будут.

– Как насчет мистера Шарбонно? Он тоже врач?

– Мистер Сюррей.

– Прошу прощения?

– Моего мужа зовут Джеф Сюррей. Когда мы поженились, я уже была доктором Шарбонно. С точки зрения профессии, мне лучше было не менять фамилию.

Хозяин дома никак не прокомментировал это, но его брови сошлись на переносице.

– Чем он зарабатывает на жизнь?

– Он инвестиционный менеджер. Вложения, фьючерсы.

– То есть для богатых людей?

– Полагаю, что некоторые из его клиентов вполне обеспечены.

– Вы не знаете?

– Муж не обсуждает со мной деньги своих клиентов.

– Правильно, так не делается.

Эмори откусила еще кусочек крекера.

– А как насчет вас?

– Что насчет меня?

– Чем вы занимаетесь?

Мужчина посмотрел на нее через стол и совершенно серьезно ответил:

– Живу.

Живет.

Мужчина и до этого был не слишком словоохотливым, и Эмори чувствовала, что никаких пояснений не будет. Мгновение он выдерживал ее взгляд, потом опустил ложку в пустую миску и отодвинулся от стола вместе со стулом. Он отнес посуду в раковину и вежливо спросил, хочет ли она еще крекеров.

– Нет, но колу я оставлю.

Хозяин дома начал мыть посуду, Эмори извинилась и отправилась в ванную. Изо всех сил стараясь справиться с ощущением, что стены плывут, а пол качается под ногами, она добралась до нужной двери. Внутри стоял старый обогреватель, похожий на тот, которым пользовалась ее прабабушка. Живое голубое пламя горело за почерневшей керамической решеткой.

Эмори воспользовалась туалетом, вымыла лицо и руки, прополоскала рот, выдавив капельку зубной пасты из тюбика, который она нашла в аптечке над раковиной. Там же находились пузырек с перекисью, бритвенный прибор, баллон с кремом для бритья, упаковка пластырей, баночка мультивитаминов и щетка для волос.

Поддон для душа оказался жестяным. В проволочной корзинке не было ничего кроме мыла и бутылочки с шампунем. Эмори очень хотелось смыть кровь с волос, но она этого не сделала, боясь, что рана откроется снова. Шишка под ссадиной не становилась больше, но любое прикосновение отзывалось острой болью.

Эмори не удержалась и заглянула в небольшой шкафчик. Внутри на полках лежали аккуратно сложенные полотенца. Там же она увидела рулоны туалетной бумаги, мыло и средства для стирки и уборки.

Совершенно неожиданными оказались коробки с патронами.

Они занимали самую верхнюю полку, на каждой была аккуратная этикетка с указанием калибра. Эмори пришлось встать на цыпочки, чтобы снять одну коробку. В свете лампочки над раковиной под крышкой мрачно отсвечивали крупные, длинные, смертоносные патроны.

Она быстро закрыла коробку, поставила ее точно на то место, откуда взяла, и задумалась о том, где находятся ружья, соответствовавшие этому арсеналу боеприпасов.

Эмори вернулась в комнату. Там было почти совсем темно, только отсветы огня в камине и свет лампочки над кухонной мойкой. Мужчина как раз складывал посудное полотенце. Услышав ее шаги, он повернул голову и заговорил с ней через плечо:

– Я подумал, что вам захочется лечь спать пораньше.

Эмори посмотрела на кровать. Скомканные простыни и одеяла были расправлены и аккуратно сложены с одного края. Окровавленная наволочка исчезла, на ее месте появилась чистая.

– Я буду спать в шезлонге, – заявила Эмори.

– Вы будете спать в кровати, – он дернул за шнурок, чтобы погасить лампочку над мойкой.

Этот жест был как финальная точка, ясно давший понять, что дальнейшая дискуссия о том, кто где будет спать, бесполезна. Эмори опустилась на край кровати. Она весь день провела в легинсах для бега. Бюстгальтер для занятий спортом казался слишком тесным. Но она твердо для себя решила, что не снимет с себя ни одной нитки. Ему придется с ней сражаться, если он намерен ее раздеть.

Эмори затаила дыхание, когда мужчина направился к кровати, но, поставив на ночной столик пузырек с обезболивающим и баночку колы, он прошел в ванную и почти сразу вернулся с пузырьком перекиси и сложенной в несколько раз туалетной бумагой, чтобы промыть рану.

– У меня нет ни ваты, ни марли, – объяснил он, наливая перекись на туалетную бумагу. Поставив бутылочку на столик, мужчина нагнулся над Эмори.

– Я сама.

– Вам же ничего не видно. Если вы начнете нащупывать рану, то она может снова открыться.

Эмори знала, что он прав, поэтому опустила руки.

– Поверните голову…

Он коснулся ее подбородка тыльной стороной кисти. Эмори подчинилась и сидела, напряженная и нервная, пока он занимался раной.

– Больно?

– Немного.

Эмори было очень больно, но она не могла придумать, как пожаловаться и при этом не критиковать его манеру действовать. Честно говоря, ей вообще было трудно о чем-либо думать, когда он стоял так близко, склонившись над ней. Ее лицо оказалось слишком близко к нижней части его туловища, и Эмори почувствовала себя неловко. Она не дышала до тех пор, пока не услышала его слова:

– Вот и все.

Мужчина отошел от нее.

– Мне не хотелось бы испортить вам еще одну наволочку.

– Кровь отстирывается. В большинстве случаев… – Мужчина взял пузырек с обезболивающим, вытряс на ладонь две таблетки и протянул их Эмори. – Они облегчат головную боль.

– Я пока не буду их принимать. Посмотрю, что будет дальше.

Мужчина собрался было ей возразить, но вернул таблетки в пузырек и поставил его на столик у кровати.

– Они будут здесь на тот случай, если вы передумаете. Дайте мне знать, если вам понадобится что-то еще.

– Спасибо, я так и сделаю. Но я уверена, что со мной все будет хорошо.

– Возможно, мне следовало бы будить вас через определенные интервалы. Просто для того, чтобы убедиться, что вы в порядке, что могу вас разбудить.

– Это хорошая идея. Но вместо того, чтобы вас беспокоить, я поставлю будильник на моих наручных часах.

С неодобрительной складкой у рта он сказал:

– Как хотите.

И отвернулся.

Эмори легла, натянула покрывало до подбородка. Глаза она закрыла, но внимательно прислушивалась к тому, как мужчина передвигается по комнате, подкладывает поленья в камин и ставит назад экран.

Кровь отстирывается. В большинстве случаев. Прозвучало так, будто у него был подобный опыт.

При мысли о собственной уязвимости Эмори содрогнулась. Она не продержится и пары минут. Если ей придется защищать себя, что она сможет сделать?

Пока Эмори училась в колледже, она посещала занятия по самообороне, но это было давно. Единственное, что сохранилось в памяти: не воспринимать нападавшего как единое целое, сосредоточиться на отдельных частях, уязвимых для контратаки. Глаза, нос, уши, яички. Эмори боялась, что это правило неприменимо к мужчине, казавшемуся таким же крепким, как красное дерево.

Зря она не догадалась прихватить один из тех смертоносных на вид патронов. Если им ткнуть в глаз, то можно нанести серьезный вред. Этого бы хватило даже для такого гиганта, и она успела бы проскользнуть мимо него.

Эмори услышала, как сапоги упали на деревянный пол, прикрытый ковром, потом заскрипела кожа, когда хозяин дома устраивался на ночь. Она слегка приоткрыла глаза и увидела, что мужчина предпочел шезлонг дивану. Он улегся, накрывшись до груди стеганым одеялом.

Он обескураживающе смотрел прямо на нее, его глаза отражали пламя камина словно глаза хищника.

Его голос пророкотал, преодолевая расстояние между ними:

– Расслабьтесь, Док. Если бы я собирался причинить вам вред, я бы уже это сделал.

Разум подсказывал ей, что это правда. Она проспала, совершенно беззащитная, весь день, и он ничего ей не сделал. Тем не менее…