– Иисусе, Док, – простонал он, – я обещал тебе, что больно не будет.

– Мне не больно.

– Но могло быть.

Он вошел в нее еще глубже, потом вытянулся над ней и начал двигаться. Совокупляться. Воплощение первобытной мужской силы и уверенности. Безжалостный, доминирующий, властный.

Обхватив ее запястья, он завел ей руки за голову. Глядя ей в глаза, он сунул руку между ними и коснулся ее с такой плотской точностью, что она выгнулась под его рукой, начала тереться о нее, без слов умоляя его продолжить ласку. И он сделал это. Снова и снова. Его голова склонилась к ее груди, язык принялся ласкать твердые соски.

Ее оргазм был оглушительным.

Прорычав непристойность, он вышел из нее как раз вовремя и оставил свой след на ее теле.

Они исчерпали блаженство до последней капли, и, когда он кончил, их пульс бился сильно и насыщенно. Потом они как будто растворились друг в друге, обессиленные. Прошло много времени до того момента, когда он отпустил ее руки и лег рядом.

Когда Эмори наконец собралась с силами и открыла глаза, он лежал рядом с ней на животе, прижавшись щекой к сложенным рукам. Черные ресницы отбрасывали длинные тени на его скулы.

Спина мужчины поблескивала от пота. Кожа была гладкой, мышцы красиво бугрились. Его джинсы были спущены вниз, открывая соблазнительную территорию там, где спина переходила в выпуклые ягодицы.

Почувствовав ее взгляд, он открыл глаза. Как будто синие лампочки зажглись внутри стеклянной бутылки. Его внимание привлекла сперма на фланелевой рубашке, которая беспомощно скрутилась вокруг нее. Он снова встретился с ней взглядом. Как будто защищаясь, он произнес:

– Уже жалеешь?

Вместо ответа Эмори коснулась пальцами его поясницы, потом спустилась чуть ниже. Затем ее пальцы проскользнули под пояс джинсов и коснулись щели между ягодицами.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, мне придется перевернуться.

Легким словно перышко прикосновением она двигалась все ниже.

Ворча от смеси дискомфорта и возбуждения, он перевернулся на спину и скинул джинсы.

Для Эмори в человеческом теле не было тайн. Она видела сотни, тысячи тел, всех размеров и форм. Но его тело поразило ее. Она даже как будто застеснялась его бескомпромиссной мужественности – габаритов в целом, зарослей волос на груди, побледневшей татуировки «разряд молнии» там, где бедро соединялось с животом, его члена, снова напряженного от желания.

Он нетерпеливо стащил с нее рубашку, положил ладонь ей на затылок и подтолкнул ее к себе. Он целовал ее долго и глубоко, его язык снова и снова вонзался в ее рот. Когда он наконец прервал поцелуй, то отодвинул ее на такое расстояние, чтобы он мог рассматривать ее, что он и проделал с наглостью, которая восхищала и возбуждала ее.

Он накрыл рукой ее грудь и осторожно сжал пальцами сосок. Его голос был сексуально хриплым:

– Ты не собираешься с криком убежать от меня?

В восхитительном состоянии возбуждения она улыбнулась и покачала головой.

– Тогда запомни меня, Док.

– Запомнить?

Оставив ее груди, которые покалывало от возбуждения, его руки спустились вниз по ее животу. Он разглядывал архитектуру ее тазобедренного сустава, как будто это было чудо. Тыльной стороной пальцев он провел по мягким волоскам.

– Запомни меня, чтобы ты смогла унести с собой воспоминания и играть с ними, когда ты уйдешь.

– Какие воспоминания?

Едва договорив, она задохнулась от изумления, когда он ловко развел ее бедра в стороны, чтобы его плечи уместились между ними. Она почти чувствовала его взгляд, когда он сунул руки ей под ягодицы и поднял ее к своему лицу. Она почувствовала первое прикосновение его языка, потом его губы шевельнулись, когда он прошептал:

– Непристойные.

Что-то разбудило ее, и Эмори проснулась с осознанием того, что в хижине она одна.

Она лежала, уютно завернувшись в одеяло, но постель уже начала остывать без тепла его тела.

Может быть, он вышел за дровами?

Но Эмори знала, что обманывает себя. Что-то большее, чем просто пустое место в кровати рядом с ней, подсказало ей, что мужчина ушел. Ей всегда казалось, что своим присутствием он заполняет комнату, а теперь его отсутствие создавало вакуум.

Эмори боялась узнать, что означает ее одиночество.

Но она должна узнать.

Женщина села в постели, обхватив себя руками, чтобы согреться. Соски сжались от холода. Они болели. Тысячи побочных эффектов их любви соединялись и создавали общую боль во всем теле.

Такие ощущения были одновременно шокирующими и замечательными, и она не испытывала ни малейших угрызений совести. Честно говоря, она надеялась, что они останутся сладким напоминанием об их страсти и долго не покинут ее.

Он оставил в ванной комнате включенный нагреватель, но поставил регулятор на небольшую температуру. Эмори не стала включать свет, чтобы не видеть своего отражения в зеркале. Собственный всклокоченный вид был ей безразличен, но не хотелось увидеть несчастное выражение своего лица. Одно дело чувствовать печаль, увидеть ее в собственных глазах – совершенно другое, и от этого ей станет только хуже.

Эмори быстро приняла душ. Выйдя из ванной комнаты, она надела свежую рубашку, взяв ее из ящика комода, потом подошла к окну, выходящему на дорогу, и подняла жалюзи. Было еще очень рано. Над далекими пиками повисли легкие облака, похожие на прозрачную вуаль. В первый раз за последние дни небо было чистым и обещало стать голубым в течение дня.

Двор был пуст. Пикапа на парковке не оказалось.

Рука Эмори апатично повисла вдоль тела. Муслиновая занавеска упала на место.

Она развернулась и только в эту минуту заметила, что на обеденном столе, там, где она не могла ее не заметить, лежала ее поясная сумка. Внутри две купюры по двадцать долларов, ее водительские права, кредитная карточка и карта с отмеченным ею маршрутом. Рядом лежали ее солнечные очки.

Костюм Эмори для бега, включая перчатки и повязку на голову, был аккуратно сложен. Кроссовки со сложенными внутри носками стояли под столом, носок к носку, пятка к пятке.

Все это означало, что ей пора уходить.

Эмори вдруг показалось, что ее руки и ноги весят по тысяче фунтов каждая, когда она снимала его рубашку и вешала ее на спинку стула. Она механически оделась и собрала свои вещи. Когда она была готова, женщина присела на диван и стала ждать.

Прошлой ночью он сказал: «Когда ты будешь готова». Очевидно, она не была готова уйти, но и он не был готов вернуть ее. Ночью они шептали и вздыхали, пользовались горячечным языком любовников. Но они ни разу не вспомнили о той жизни, к которой она должна была вернуться, и не говорили о том, что интуитивно уловила Лиза и из-за чего ему нужна была анонимность. Они оба знали, что это был всего лишь тайм-аут.

Но утром…

Глаза Эмори метнулись к придиванному столику. Пистолета там не было.

Она вскочила.

– О боже! Нет!

Тремя большими шагами она преодолела расстояние до двери и распахнула ее. От холодного воздуха у Эмори перехватило дыхание. Она буквально перелетела через ступеньки крыльца, поскользнулась на наледи, покрывавшей плоский камень у основания лестницы, но это только придало ей ускорение. Она пробежала через двор, перелезла через ворота и изо всех сил побежала в направлении дома Флойдов.

Дорога все время шла вверх, но Эмори бежала так, словно это была ровная местность. Она боялась, что, сбавив скорость хоть чуть-чуть, она опоздает. Успеет ли она вовремя, чтобы предотвратить…

Наконец-то! Над деревьями появился край железной крыши с громоотводами. Но Эмори, увидев цель, не сдалась, а только прибавила ходу. Она еле дышала, когда показалась подъездная дорожка, засыпанная мусором. Тут Эмори увидела его пикап. И увидела его.

У нее перехватило дыхание, воздух застыл в легких и в горле, сжавшемся от страха. Она даже не могла окликнуть мужчину, когда тот, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на крыльцо и практически сорвал с петель затянутую москитной сеткой дверь, толкнув ее так яростно, что она распахнулась в комнату и ударилась о внутреннюю стену. Он скрылся в доме.