«Когда я умру, — говорил Распутин, — Россия окажется во власти дьявола!»

12 марта 1917 г. разразилась революция. 15 марта царь отрекся от престола. 21 марта все члены императорской семьи были официально объявлены заключенными в Царскосельском дворце, летней резиденции царя в окрестностях Петрограда.

23 марта, около 9 часов вечера, группа вооруженных солдат под командованием офицера инженерных войск ворвалась в Царскосельскую часовню, где императрица Александра приказала похоронить того, кого звала своим Другом.

Открыв могилу, солдаты достали гроб, погрузили его на машину и отвезли в Парголовский лес, в нескольких верстах к северу от Петрограда. В лесу, на поляне, гроб открыли. Орудуя палками, солдаты перекинули труп в деревянное корыто, облили его бензином и подожгли. Несколько часов горел этот «погребальный» костер.

Наступило утро, и от «божьего человека», некогда могущественного «царя над царями», не осталось ничего, кроме пепла, черневшего на заснеженной лесной поляне.

Человек с холодными глубоко посаженными глазами пристально всматривался в глаза пророка. Это была битва характеров — точнее, битва между человеком, обладающим сильной волей и гипнотическими способностями, и человеком, который был просто убежден, что его пророчества сбудутся.

Парапсихолог повторил: «Я вижу, что вы умрете страшной смертью во дворце. Вам будут угрожать ядом, ножом, пистолетом. Но я вижу холодные воды Невы, смыкающиеся над вами».

Второй мужчина бросил презрительный взгляд на пророка. «Это смешно, — сказал он самоуверенно. — Меня называют спасителем России. Я Творец судьбы».

Эти события происходили в январе 1905 г. Парапсихологом был граф Луи Гамон, он предсказал судьбу Григорию Распутину. Пожалуй, история начала XX в. не знает более эксцентричного героя.

История Распутина и пророчества его смерти рассказаны в нескольких биографиях старца и в автобиографии графа Гамона «Исповедь пророка».

Если обычный писатель идет по следам событий, то у Михаила Булгакова — автора знаменитого романа «Мастер и Маргарита», создателя «Собачьего сердца», «Белой гвардии» и т. д. — сплошь да рядом происходило наоборот: сперва события описывали, а уж потом это случалось в действительности. А как именно случалось, решил проследить писатель Руслан Киреев в книге «Новеллы о любви», выпущенной недавно издательством «Центрполиграф». Вот что, в частности, он рассказывает:

«Загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине. Сейчас же задымились обои, загорелась сорванная гардина на полу и начали тлеть рамы в разбитых окнах».

Это — из романа «Мастер и Маргарита», сцена пожара в квартире Берлиоза, которую минуту спустя Воланд со свитой навсегда покинут, вылетев в окно. Эпизод написан, вернее, продиктован жене Елене Сергеевне в ночь с 22 на 23 января 1934 года. О чем в ее дневнике есть соответствующая запись.

Дальше Елена Сергеевна рассказывает, что отправилась в кухню приготовить что-нибудь перекусить. В кухне кипятилось на керосинке белье, домработница, пребывающая не в духе, «рванула таз с керосинки, та полетела со стола, в угол, где стоял бидон и четверть с керосином — не закрытые. Вспыхнул огонь».

Примчавшийся на женские крики Булгаков, «в одной рубахе, босой… застал уже кухню в огне».

Конечно, это — случай исключительный: еще, как говорится, не просохли чернила, а увиденное мысленным взором автора воплотилось в реальность. Обычно между предсказанием, которое он делал — устно ли, в книгах ли своих, — и его воплощением проходило довольно много времени.

Ну ладно роман: там автор — хозяин-барин и, объяснив, к примеру, что рукописи не горят, с помощью всесильного Воланда восстанавливает сгинувший в огне шедевр. Но ведь нечто подобное имело место и в жизни.

Михаил Булгаков

7 мая 1926 года бравые, в коже и портупеях молодчики из ОГПУ при обыске изъяли у Булгакова вместе с рукописью «Собачье сердце» три тетради дневников. Вмешался Горький, и через два года тетради вернулись к владельцу, но тот, дабы никто не смог больше их прочесть, бросил оскверненные дневники в огонь.

Однако прочли! Спустя несколько десятилетий в архивах ОГПУ были обнаружены обстоятельнейшие выписки из тех сожранных пламенем тетрадок.

Предсказал Булгаков и собственный конец. Мало что год назвал, но и привел обстоятельства смерти, до которой было еще добрых полдюжины лет и которую тогда ничто не предвещало.

«Имей в виду, — предупредил он жену, — я буду очень тяжело умирать, — дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках».

Она дала: муж ее, знала, был человеком мнительным. Однако на всякий случай регулярно заставляла его показываться врачам.

Врачи ничего не находили. Исследования, даже самые тщательные, не выявляли отклонений. Между тем назначенный Булгаковым год приближался, и, когда наступил, писатель «стал говорить в легком, шутливом тоне о том, что вот — последний год, последняя пьеса и т. д. Но т. к. здоровье его было в прекрасном проверенном состоянии, то все эти слова никак не могли восприниматься серьезно». Однако предупреждение о кончине сбылось. Ясным сентябрьским днем чета Булгаковых отправилась в Ленинград, и там, на Невском проспекте, солнце стало вдруг меркнуть в глазах Михаила Афанасьевича. Писатель почувствовал, что слепнет. Тут же нашли профессора, профессор осмотрел больного и приказал немедленно возвращаться домой: «Ваше дело плохо».

В Москве медицинские светила подтвердили диагноз ленинградского коллеги. Один из них потребовал срочной госпитализации, но Булгаков, будучи сам врачом, понимал, что никакая госпитализация его не спасет. «Я никуда не поеду от нее». И напомнил о данной клятве.

Доктор не настаивал. «Это вопрос трех дней», — шепнул он в прихожей обезумевшей от горя женщине.

«Но Миша прожил после этого 7 месяцев, как он говорил: потому что верю тебе».

Любовь, субстанция духовная, оказалась сильнее физических законов — она попрала их, она отвоевала у небытия целых двести дней.

…Начался их роман внезапно. Первая встреча произошла на Масленицу, у общих знакомых, куда Елена Сергеевна, узнав, что «будет знаменитый Булгаков», отправилась без колебаний. «Уж очень мне нравился он как писатель».

Эта 35-летняя женщина была замужем, растила двоих сыновей и имела все основания гордиться супругом — крупным военачальником, доктором наук, профессором. Евгений Александрович Ши-ловский — так звали этого синеглазого красавца — был всего на четыре года старше ее и жену свою боготворил.

К знакомым на блины она тем не менее явилась одна — Шилов-ский был в командировке.

«Сидели мы рядом… у меня развязались какие-то завязочки на рукаве… я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь».

А он — ее. Назавтра после блинов отправились кататься на лыжах, потом был театр, был актерский клуб, была бильярдная, где она страстно «болела» за своего нового друга — и так изо дня в день, из вечера в вечер, пока наконец бедняжка не взмолилась: она устала, ей надо отдохнуть, надо отоспаться — пусть он сегодня не звонит. (Муж все еще не вернулся из командировки.)

Булгаков обещал. А в три ночи затрезвонил телефон. «Оденьтесь и выйдите на крыльцо», — повелительно прозвучал в трубке голос, который она мгновенно узнала.

Она подчинилась — оделась и тихонечко вышла.

Ярко светила луна, Булгаков, весь белый в ее свете, стоял у крыльца. Не говоря ни слова, лишь прикладывая палец к губам — «Тс-с!», повел ее на Патриаршие пруды, потом поднялся с нею на третий этаж стоящего поблизости дома, позвонил, и им открыл «роскошный старик, высоченного роста, красивый, с бородищей, в белой поддевке, в высоких сапогах».