7. Один рабочий, живший неподалеку от границы, всю жизнь ездил на мотоцикле, славы ему это не принесло, зато с годами он заработал ревматизм и люмбаго. Как-то утром он опаздывал на работу и, мчась на высокой скорости (обычно он водил осторожно — у него, между прочим, было двое детей), обогнал автомобиль местного поэта, который был так впечатлен их встречей, что написал двустишие, которое в один прекрасный день, вероятно, принесет поэту славу:

Франц Холер [Franz Hohler] родился в 1943 году в Биле. Изучал германистику и романистику в Цюрихском университете. Холер по праву считается живым классиком швейцарской литературы. Его творчество чрезвычайно многогранно. Он пишет и романы, и рассказы, и стихи, и песни. Нередко выступает с музыкантами и художниками. Им написано более двух десятков книг для детей. Выбранный нами рассказ «Камень» [ «Der Stein»] — заключительное произведение одноименного сборника, вышедшего в 2011 году. В качестве эпиграфа к сборнику выбраны слова Паустовского из «Времени больших ожиданий»: «Стоило мне нагнуться, поднять на дороге белый камень и сдуть с него пыль, чтобы, даже не глядя, сказать, что это горячий от полуденного зноя морской зернистый голыш, и почувствовать досаду оттого, что невозможно описать жизнь этого куска камня, длившуюся много тысячелетий».

Перевод выполнен по изданию «Der Stein» [Luchterhand, 2011].

ЧТО-ТО лопнуло.

Что-то плясало во тьме.

Рев. Треск. Шум.

Звездное сердцебиение. Смех созвездий.

Что-то тлело.

Что-то искрилось.

Что-то трескалось.

Что-то взрывалось.

Галактический гром. Времярождение.

Что-то взмывало.

Что-то вращалось.

Что-то взвивалось.

Это была она, Земля, никем не видимая, никем не слышимая, никем не осязаемая. Беззащитно летела она сквозь град Вселенной, которая все еще рождала сама себя, изрыгая из своих пралегких метеориты, которые таили в себе дыхание, таили в себе влагу, которые оставались на Земле и медленно отдавали ей воздух, медленно отдавали ей воду.

И так миллионы лет.

Жар из сердцевины шара стремился наружу, все больше огненных рек постепенно остывало, Земля примеривала на себя свой каменный плащ. Его омывали океаны, но плато и вершины громоздились все выше, простирали под солнцем свои берега и приглашали к жизни.

И так миллионы лет.

Что-то в воде начинало вздрагивать и трепетать, живое питалось тем, чем делились вода и камень, и всякой трепещущей жизнью.

И так миллионы лет.

Появились растения, папоротники пронзали корнями почву, по их стеблям карабкались насекомые. Из морей поднимали свои головы земноводные, выползали на сушу, осматривались и принимали приглашение. Плавники превращались в конечности. Рептилии волочили свои чешуйчатые животы по болотам. Хвойные деревья решались ступить на землю.

Так миллионы лет.

Ледяные ветры смешивались с жарким дыханием муссонов. За возникновением жизни следовало вымирание жизни. Динозавры ревели и гибли от своей собственной величины, вулканы доносили вести из глубины и затухали, птицы поднимались в воздух и кружили над частями света, гонимыми перепадами температуры и постоянно отдалявшимися друг от друга. На смену хрупкому яйцу пришло живорождение, новые звери пили молоко своих матерей, летучие мыши шныряли в дебрях тропического леса, уже не опасаясь вымирания.

И так миллионы лет.

Возникли Альпы. Распри между каменными гигантами — их имена гнейс, гранит, доломит, известняк, сланец. Один из них, чтобы принять участие в битве, прибыл из южной пустыни — Веррукано, старец, рыжеватый, сын огненной матери-магмы, он ринулся на юнцов и прижал их к земле, пока те не сдались. Но, занявши место наверху, он оказался под натиском бурь, града, снега и льдов и быстро выветривался, то тут, то там от великана отрывалась глыба и с грохотом рушилась вниз, рассыпаясь на мелкие части.

Еще двадцать миллионов лет до того, как глаза человека увидели горы и со страхом заглянули в другие человеческие глаза, услышав грохот падения скальных обломков.

Ледники расползались и снова отступали, распространялись и гнали прочь племена людей на поиск более приветливых мест. Один из них, что расположился у подножия древнего Веррукано, взял с собой все эти обломки в дальнюю дорогу, и в своем более чем тысячелетнем странствии только разрастался. У него было достаточно времени, чтобы своим ледяным натиском отшлифовать эти камни, и когда язык его начал таять, а сам он отправился в обратный путь, то побросал их всех на новые места. Уходя, он оставил мульду, озерную впадину. Его следы постепенно затянулись почвой, которая покрылась травой и деревьями. Впадина заполнилась водой, из озера вытекла река, на берегу которой, на холме, кельты основали поселение, где римляне позже воздвигли крепость: Турикум.

Принято считать, что камень ничего не чувствует, ничего не слышит и ничего не видит. Так что приходится сказать, что камень, который двадцать тысяч лет назад с глетчером дошел до Цюриха и был сокрыт землей, вел монотонную жизнь, ибо он остался лежать под почвой, отторгнут от своих прежних спутников. Быть может, порой на него натыкался своим носом крот, быть может, скользил по нему дождевой червь, но о том, что творится там, на земле, он не ведал ничего. Без него Карл Великий основал Гросмюнстер, без него обезглавили Ганса Вильдманса — ему это было столь же безразлично, как и проповеди Ульриха Цвингли. И пушечные выстрелы, которыми французы во время Войны второй коалиции изгнали из города русских и австрийцев, не проникли вглубь почвы, а были лишь осколками грохота, с которым в плеоцене пенниновые слои проволоклись по коре Европы.

Камень не думает, камень не радуется, камень не грустит, камень не голодает, камень не испытывает страха, камень не любит, камень не ненавидит, у камня нет ни друзей, ни врагов. Камень не действует. Он испытывает лишь то, что творят с ним внешние силы, силы инерции, силы тяготения. Если он катится с высокой насыпи вниз, то говорят, что он кувыркается. Хотя это его катят и его кувыркают.

Когда ковш экскаватора выгребает камень из-под груды разрозненного щебня и бросает в контейнер для строительного мусора, поскольку обновляется канализация, он в первый раз после двадцати тысяч лет заключения снова выходит на свет. Мы бы дали ему с удовольствием вздохнуть и почувствовать свежесть весеннего дня, если б не понимали, что это непозволительное олицетворение. К тому же он покрыт слоем грязи, и, даже если она к концу недели, пока он лежит на самом верху кучи, постепенно высохнет, местами осыплется и обнажит его красноватую гладкую поблескивающую поверхность, все останется по-прежнему: камень ничего не почувствует.

Четырнадцатилетний подросток из местной общины, который вместе со своим школьным товарищем вечером первого мая приехал в Цюрих, поскольку прослышал, что здесь происходит нечто неслыханное и что в этом неслыханном можно принять участие, уже битый час слонялся среди людей в масках, надвинув на лоб капюшон своей толстовки и прижав к лицу носовой платок, пытаясь избежать облака слезоточивого газа, исходящего со стороны голубых марсиан, марширующих, прикрываясь щитами, по всей ширине улицы в противогазах и шлемах. «Свиньи!» и «Нацисты!» — слышал он крики слева и справа от себя. И тут он проходит мимо контейнера, немного помедлив, хватает камень, оборачивается и запускает его в преследователей.

Камень подчиняется законам физики, которые придают ему определенную начальную скорость и направляют по баллистической кривой. Он попадает вовсе не в голубой мундир, а в бегущую девушку, которую оттеснили в переулок. От удара в голову девушка падает, два полицейских склоняются над ней, третий вызывает по рации машину «скорой помощи».