К нему сперва отнеслись настороженно. Однако постепенно, потихоньку присматриваясь, поняли, что этого человека бояться им нечего. Зла он никому не причинит. В дороге он помогал отстающим, успокаивал добрым словом, веселой прибауткой. А тем, кому совсем было трудно, помогал нести котомки. Вскоре убедились, что он какой-то необычный, не тот, за кого выдает себя.
Видно, он много знал, украдкой то одному, то другому рассказывал, что происходит на фронтах. Они услышали из его уст такое, что успокаивало и внушало веру. Скоро, очень скоро наступит конец их страданиям. И люди постепенно прониклись к переводчику уважением и доверием. Уже никто не таился от него, не отворачивался, как в первый день. Многие сообразили, что нужно держаться ближе к этому человеку, отнюдь не чуждаться его.
Спустя несколько дней уже слышали от него такие слова, которые им высказывали комиссары и командиры в те дни, когда были в строю и с оружием в руках сражались с коварным захватчиком. Скоро на этого молодого человека стали смотреть иными глазами, смело утверждали, что под этой курточкой мышиного цвета бьется благородное сердце советского патриота. Его хлесткие остроты и притчи об оккупантах веселили людей, и те смеялись, несмотря на свое отчаянное положение.
Здесь он со временем нашел немало единомышленников. Постепенно приходил к убеждению, что многие, очень многие пойдут за ним. Он был уверен, что Григорий тоже не будет зевать там, в соседней колонне. И оба они начнут готовиться, чтобы вырваться на свободу.
Людей терзали мысли: в то время, когда они начинают что-то строить для врага, для его армий, партизаны сражаются с оккупантами. Неужели невозможно прорваться к ним или вернуться в строй, чтобы участвовать в окончательном разгроме ненавистных фашистских орд?
С появлением Петра Лазутина все постепенно ожили. Верили, что этот человек что-то предпримет, во всяком случае, с ним они скорее избавятся от мук и бедственного рабского положения.
После утомительного марша прибыли они на новое место, остановились в большом селе Ружавка.
Несколько дней продолжались работы. Они соорудили что-то похожее на бараки — над головой появилась крыша, правда, за колючей проволокой. Режим тут был чуть мягче, не такой тяжелый, как прежде. Они строили железнодорожную ветку и каждое утро с рассветом отправлялись туда с лопатами и кирками на плечах.
Лейтенант приказал переводчику подыскать себе уголок в одной из сельских хат, недалеко от него, чтобы можно было вызвать его в любое время. Это Петру Лазутину весьма на руку.
Присмотревшись к местному населению, узнав, кто чем дышит, он поселился у старого колхозника, бывшего сельского активиста. Тот теперь совсем стушевался, смотрел на оккупантов враждебно, мечтал о том дне, когда вернутся наши и все пойдет по-иному.
Игнат Бравец… У него, бывало, собирались соседи, обсуждая события, высказывая свое возмущение новыми порядками, делились своим горем, чаяниями и надеждами.
С появлением здесь солдата все отхлынули от этого дома, держась от Игната Бравца на почтительном расстоянии. Один леший знает, кто это поселился в доме у Игната и какую беду может навлечь на них…
Да и сам Бравец встретил его довольно мрачно, не скрывал своей враждебности к человеку в чужой воинской форме. Как ни странно, именно эта враждебность и привлекла Петра.
Старик с семьей поселился во времянке в конце двора, чтобы поменьше видеть квартиранта. Так длилось дня три-четыре. Но вскоре Игнат Бравец и его соседи убедились, что очень ошиблись в этом человеке, приняв его за врага.
Веселый, жизнерадостный и добродушный солдат принес в дом немало радости. Совсем не похож он на тех оккупантов, которые жили здесь или проходили мимо Ружавки. Таких здесь еще не бывало. С хозяином вел себя так, словно дружил с ним невесть сколько времени, хотя по возрасту не подходили друг другу. Он стал помогать во всем не только Игнату Бравцу, но и соседям. Частенько приносил им хлеб, который доставал у знакомого кладовщика, а также медикаменты. Их необходимо было передавать в соседний лес, где находились партизаны. Но, самое главное, Петр Лазутин сообщал людям добрые вести, говорил о том, что происходит на фронтах.
Село жило в постоянном страхе. Полицаи терроризировали население, грабили, отбирали все, что находили, устраивали оргии, пьянствовали, отправляли молодых парней и девчат в Германию.
Петр Лазутин как-то осторожно сказал начальнику, что, мол, эти пьянчуги лишь на словах помогают немцам. На самом деле они служат помехой. Кроме того, эти преступники собираются напасть на него… Они уговаривают мужиков не выходить на работу, план постройки насыпи из-за этих подлецов может катастрофически погореть…
И однажды ночью, когда все полицаи участка в количестве шести тупых лбов сидели в чьей-то избе мертвецки пьяные и горланили похабные песни, туда ворвались немцы. Отняли у них винтовки, избили всех до полусмерти, заперли в подвал и держали без еды трое суток. Затем приказали убираться вон. Если они снова появятся — перестреляют всех, как бешеных собак.
На долгое время село вздохнуло с облегчением: оно осталось без полицаев. Люди знали, что за это они должны благодарить Петра Лазутина.
Далеко от начальства лейтенант чувствовал себя полноправным хозяином не только колонны, но и всего района. Не зная ни слова по-русски, он целиком доверился своему расторопному переводчику, все приказания передавал через него.
Большая часть хлеба, овощей и разных продуктов, что пришлые интенданты собирали и хранили в клубе, устроив здесь склад, стала попадать пленным. Вместо жидкого кулеша из всяких отбросов отныне пленным давали на обед и кусок мяса и картошку. Петру Лазутину надо было подкормить своих товарищей. Ведь многим предстояло перейти к партизанам, в лес. Люди понемногу готовились, тайком вооружались и ждали удобного момента, чтобы «добрый немец» повел их туда.
Как ни тяжело было ему связываться со своим другом из соседней колонны, Петр Лазутин все же поддерживал с ним постоянную связь. И Григорий готовил надежных людей к побегу из неволи.
Лейтенант, имея такого делового и преданного переводчика, мог спокойно сидеть дома, неделями не появляться на люди и заниматься своим здоровьем. Он усиленно лечился от разных недугов, замучил фельдшера, глотал огромное количество пилюль, запивая их микстурами.
Оторванный от начальства — не до него теперь было, — лейтенант не очень знал, что происходит на фронтах. И, передав переводчику свой маленький радиоприемник, велел ему слушать и докладывать обо всем, что передают из Берлина и что говорит Москва.
Петр Лазутин несказанно обрадовался. Он давно уже ждал этого предложения. Люди требовали от него новостей.
Переводчик под «величайшим секретом» сообщал лейтенанту, что передает Москва. Об этом же узнавали от него не только военнопленные, но и все жители Ружавки, колхозники окрестных деревень.
А жизнь меж тем текла без особых событий. Некоторые уверяли, что с тех пор, как появился удивительный Петр Лазутин, все стало по-иному. Словно вернулась в село Советская власть!
Уже не слышно было, чтобы кто-нибудь ходил по домам изымать продукты, теплые вещи. А когда из района прибыли несколько служителей «нового порядка» и отобрали группу молодых ребят, чтобы отправить в Германию, Лазутин побежал к лейтенанту, пожаловался, что у него забирают лучших рабочих. Тот приказал привести сюда пришельцев, обругал их последними словами и заявил, что, если они еще раз появятся в селе, он их немедленно бросит в подвал… Те уехали жаловаться на него высшему начальству. А Петр Лазутин помог ребятам бежать, скрыться на время. И тех, кому грозила опасность, как ветром сдуло.
Каждое утро колонну выводили из лагеря. Вместе с пленными насыпь строили и крестьяне из соседних деревень. Работали так, как мокрые дрова горят. В селах вокруг оказалось много больных. Изо всех сил старался для них Петр Лазутин — многие получили у фельдшера справки о том, что они, дескать, тяжело больны и физически трудиться не могут…
