Сбросив в воду горящие, разбитые машины, подводы, загородившие проезд и создавшие там большую пробку, они сели на уцелевший транспорт и двинулись дальше. Теперь фашисты торопливо уходили отсюда, опасаясь, как бы не повторилось побоище.

Петр поднялся с земли, отряхнул с себя пыль. Вот теперь, подумал он, удобно смешаться с насмерть перепуганной толпой солдат и перебраться на ту сторону реки. Кому нынче взбредет в голову задержать его для проверки документов, когда все словно ошалели и не знают, на каком свете находятся.

Он сбежал с горки, но тут его постигло разочарование. Какой-то крикливый лейтенант гнал всех, кто попадался ему на глаза, тушить горящие машины возле моста, разгружать, спасать то, что еще можно уберечь, собирать по обочине дороги разбросанные ящики с боеприпасами и продовольствием. Погнали туда и его, Петра. Он увидел в сторонке небольшой обоз подвод, груженных мешками, и пристроился к пожилым солдатам, которые дрожали от страха и с опаской посматривали на небо. Он закурил со старшим обоза — похрамывающим усатым фельдфебелем. Тот почему-то начал жаловаться, что там, в части, ждут не дождутся этих мешков с мукой, а он со своими подводами будет торчать тут до второго пришествия, пока снова не налетят русские самолеты.

Взяв в руки длинный кнут, Петр Лазутин подбежал к крикливому регулировщику и энергично обратился к нему:

— Герр лейтенант, наши доблестные солдаты рейха сидят без хлеба, а мы тут с мукой не можем переправиться… Пропустите, пожалуйста, обоз.

Лейтенант окинул его злобным взглядом, в сердцах выругался и заревел:

— Убирайся ко всем чертям! Тут у меня машины с боеприпасами, танки, а ты со своим хлебом!

И грубо оттолкнул его.

Но слова о доблестных солдатах рейха возымели действие. Когда Лазутин повернулся и зашагал прочь, лейтенант окликнул его:

— Где там твои подводы с мукой? Давай скорее подтяни их, за теми вон машинами проедете. Только побыстрее шевелитесь!.. Видишь, что делается?

Петр козырнул, как положено. И через несколько минут, неистово размахивая кнутом над головами лошадей, тащивших тяжело груженную подводу, гикая и ругаясь, как заправский ездовой, подбадривая остальных стариков, уже ехал по мосту.

Обозники и их старшой, хромающий фельдфебель, смотрели с восхищением на этого бойкого солдата. В самом деле, какой молодчина. Нагрянь он к ним раньше, уже давным-давно очутились бы по ту сторону, и не пришлось бы переживать эту страшную бомбежку…

Так двигался он несколько километров по обочине дороги. Поняв, что это занятие не для него, распрощался со всеми как со старыми приятелями и отправился дальше пешком.

Ночлега в придорожных селах он уже не искал. Скоротал ночь в степи, на ворохе прелой соломы возле бывшей скирды. И хотя целые рои мышей возились вокруг него, досаждали, залезали под шинель, но он уснул довольно быстро.

Проснулся Петр на рассвете от сильного гула моторов. Сонным взглядом окинул безоблачное небо, увидел множество самолетов. «Свои… Идут уже на работу, — подумал он, улыбнувшись. — Да, не дают наши ребята немцам скучать… Переменились роли…» Он вспомнил начало войны, когда фашистские бомбардировщики властвовали в воздухе. Расправил плечи, громко зевнул, посмотрел на дорогу.

Уже немного осталось до Запорожья. Сегодня надо добраться туда. Но впереди еще одна преграда: Днепр… Да, это тебе не речки, встречавшиеся доселе, не те мосты и переправы. Здесь дело посложнее!

Впереди днепровская плотина. Он, правда, знал, что плотину взорвали еще в начале войны, когда туда приближались немцы; ее развалины до сих нор торчат из реки. Но, должно быть, немцы рядом навели понтонный или временный деревянный мост, который, безусловно, сильно охраняется. Перебраться через него — великая трудность.

Путник призадумался.

Он шел степью долго, не сбавляя шага. В стороне меж курганами и глубокими балками извивалась дорога, оттуда все еще доносился гул машин. Огромный поток плыл туда, в сторону огромного города, куда и он, Петр Лазутин, держит путь.

Уже совсем была близка цель, его конечная остановка.

Становилось жарко, и он снял шинель, перебросил на руку, пилотку сунул за пазуху. Стало совсем легко идти просторной пересохшей степью, куда давно не приходили ни пахарь, ни косарь. Вокруг — пустынно, дико. От этого сердце больно сжималось.

Он еще долго петлял тропами, проселками. Пару раз на короткое время спускался в балку передохнуть, но тут же вставал, торопясь изо всех сил. Больше ночевать не хотелось.

Но как он ни спешил, к Днепру добрался вечером, когда солнце садилось, покрыв горизонт багрово-розовым пожаром. Поднявшись на крутой косогор, вздохнул полной грудью и просиял — увидел бушующие воды седого Славутича. Вода сверкала под последними солнечными лучами всеми цветами радуги, Наконец солнце скрылось. Суровый, сосредоточенный и грозный, бился о песчаные и каменистые берега старый Днепр, неся к морю свои взбудораженные волны.

Петр Лазутин стоял как завороженный, глядя на эту несказанную красоту. Ему казалось, что он здесь впервые в жизни. Да, первый раз видел человек эту сказочную реку и могучие глыбы порогов.

Где-то далеко-далеко гремело, рушилось, пылало, а река, как живая, плыла, несла свои волны. Петр не мог оторвать глаз от этого великолепия. К нему почему-то пришли милые сердцу слова, которые он запомнил на всю жизнь со времен далекого детства:

Да, сердитый ветер… Только теперь не сердитый, а грозный, неумолимый. Скоро, скоро сметет он все мерзкое, что принесли к этим берегам захватчики.

Он устремил взгляд к застывшей гребле, увидел в степи повергнутые, покосившиеся ажурные подпоры, спутанные, порванные провода электропередач… Давно, еще учась в техникуме, приезжал он сюда на экскурсию и с восхищением ходил по плотине, вслушиваясь в несмолкаемый рев днепровских вод, наблюдал, как шли через шлюзы приземистые, тяжелые пароходы, спускаясь все ниже и ниже, чтобы потом попасть к Черному морю. Сколько света, великолепия, сколько жизни было на этих берегах и на светлых улицах по обе стороны!.. А теперь все, казалось, вымерло, погрузилось во тьму, лежало в руинах, пепелищах. Только выжил могучий Днепр, гремел, буйствовал, по-прежнему бились его волны о каменистые берега, будто предсказывая: «Скоро все это кончится. Опять забурлит жизнь, поднимутся из пепелищ улицы, площади, города, и снова свет зальет веселым блеском все вокруг, помчится по проводам в самые отдаленные уголки республики…»

Петр Лазутин долго стоял, осматривая днепровские дали, и его вдруг потянуло к песчаным берегам; он сбежал вниз с косогора, упал на колени у самой кромки, зачерпнул полные пригоршни воды и жадно стал пить, захлебываясь, чувствуя, как вливаются в него свежие силы, усиливается жажда жизни, борьбы.

А от переправы, где столпились машины, подводы, люди, лошади, где все перемешалось, доносились грохот, крики, ругань. Ему казалось, что нужно идти вдоль берега, туда, где виднеются домишки, лачуги. Может, натолкнется на рыбаков, на добрых людей, которые на своих челнах переправят его на другой берег. Но поблизости не видно было ни живой души. У самой реки то там, то тут валялись прогнившие, пробитые пулями и осколками остатки лодок, скелеты баркасов, плотов, барж. А домишки и хижины безлюдны, заброшены. Должно быть, давно не было здесь людей. И он подумал, что может оказаться в новой западне, вызвать подозрение.

Лазутин быстро зашагал обратно к переправе. Осторожно огляделся вокруг и стал пробираться к ней ближе.

По понтонному мосту, мерно покачиваясь, шли машины, колонны тянулись осторожно, не задерживаясь. И здесь вокруг переправы видны были остовы сгоревших грузовиков, обломки повозок, сожженных танков и множество воронок от авиабомб.

Петр прилег на пригорке, следя за движущимися колоннами, прикидывал, к какой из них пристать, чтобы перебраться на ту сторону. Долго засиживаться тут было рискованно, могли заметить. Размышляя, как преодолеть эту последнюю преграду, вдруг услышал страшный треск, крик, стон и вскочил на ноги. Неподалеку от переправы столкнулись две огромные машины, и к месту аварии со всех сторон бросились солдаты, офицеры.