Через четыре часа медсёстры отправляют нас домой, нам удалось на секунду увидеть Мика, которого подключили к разным аппаратам и привели в стабильное состояние. Дана ушла уже давно. Уже почти девять часов вечера, и больница кажется абсолютно пустой, если не считать странного пьяницу, которого привезли в отделение неотложной помощи.

Мы проходим к маминой машине, держась за руки и пока без слёз.

– Нам нужно что–нибудь поесть, – тихо произношу я. – Тебе нужно сохранять силы.

– Я не смогу справиться с этим, – вздыхает мама, – но и домой тоже не хочу ехать.

– Хорошо, – тихо говорю я. – Как насчёт того, чтобы поехать в «МакДональдс», съесть картошку–фри и выпить по молочному коктейлю?

– Ладно, – кивает она, сжимая мою руку. – Спасибо, Господи, за мою дочь, – вслух произносит она. – Я не смогла бы без тебя. – Я обнимаю её, пока мы приближаемся к стоянке.

– Я люблю тебя, мам.

– Я тоже тебя люблю.

В «МакДональдсе» пусто, за исключением нескольких столиков. Тихо и темно, и нам приходится некоторое время в тишине ждать свою картошку. Мы садимся напротив друг друга, и мама берёт меня за руку.

– Я не выношу мыслей о том, что могу его потерять, – тихо говорит она. – Я имею в виду, я знаю, мы не будем жить вечно, но я думала, что нам отмерено больше времени.

– Так и есть, – успокаивающе отвечаю я.

– Я хочу сказать, что любила твоего отца, Соф, действительно любила. Он был моей первой любовью, моим шансом на счастье, но Мик, он был чем–то другим. Он дал мне что–то, о существовании чего я даже не думала.

– Что это? – произношу я, захваченная её откровением, задаваясь вопросом, почему не слышала этого раньше.

– Он дал мне второй шанс, – улыбается она. – После твоего отца я не была уверена, что найду кого–то, с кем смогу обосноваться в жизни, а в Мике я нашла намного больше, чем это. Я нашла себе лучшего друга, того, кто будет выполнять мои капризы, а не смотреть на меня злым взглядом. Кто позволит мне быть успешной без каких–либо извинений, кто примет меня такой, какая я есть, а не будет переживать о том, что другой мужчина может найти меня привлекательной. Он гордится мной и никогда не пытался сделать из меня кого–то другого. Люди думают, что я сошлась с Миком из–за денег, и когда смотрят на него, видят крикливого, пузатого всезнайку. Но… – Она легко смеётся и качает головой. – Мик самый понимающий, щедрый и любящий мужчина, которого я когда–либо встречала, и я сошлась с ним потому, что он для меня всё.

Я смотрю на неё с улыбкой и понимаю, кого она только что описала… Кайла. Я думаю о её словах и о том, как осуждала Мика, когда они только познакомились. Он произвёл не лучшее первое впечатление, он бросался в глаза и громко разговаривал; люди слушали его, когда он говорил, потому что его голос был командирским. Он казался высокомерным и ненадёжным, хотя для стареющего мужчины дьявольски красив. Я всегда судила о Кайле точно так же. Но в отличие от мамы я не использовала доказательства, чтобы сформировать своё мнение о нём, как только я его узнала, я просто отталкивалась от всего, что как думала, знаю о нём.

– Мам. – Я перегибаюсь через стол и беру её за руки. – Мне нужно кое–что рассказать тебе. – Она поднимает на меня глаза, полные слёз.

– Да? – произносит она.

– Я, эм–м, жизнь такая короткая, а когда ты находишь кого–то, кто заставляет тебя чувствовать себя целой, ты должна быть с ним.

– Да, – кивает она. – Должна. – Она сжимает мою руку.

– Я люблю Кайла, – говорю я, как ни в чём не бывало. Она продолжает смотреть на меня, а затем наклоняет голову на бок, впитывая мои слова.

– Что? – Она сморщивает нос и убирает руки.

– Это такая длинная история, но то, что ты только что сказала о Мике, я чувствую то же самое… к Кайлу. – Я не могу отвести взгляд от неё, ожидая любой реакции, и стук моего сердца невозможно контролировать, в то время как я встречаюсь со своим сильнейшим страхом. Я наконец рассказала всё своей маме.

– Этим летом? – спрашивает она, её рот слегка округлился.

Я киваю.

– Этим летом и раньше… задолго до Саймона, до университета, последним летом после окончания школы. Между нами… что–то есть. – Я морщусь, пока она соединяет точки.

– О Господи, – произносит она, прикрывая рукой рот. – Это… десять лет.

– Ох, это не так, я хочу сказать, что после того лета со всем было покончено, мы уехали учиться, и всё. Я пыталась забыть о нём, пыталась похоронить свои чувства, чтобы никто и никогда не узнал о них. Думаю, мне было стыдно, и я думала, что все будут сплетничать, а затем приехал он и предложил мне выход.

Она приподнимает бровь, глядя на меня.

– Всё было не так, мы были друзьями тем последним летом перед университетом, мы стали ближе, а затем он просто пытался помочь мне справиться с расставанием с Саймоном, увёз меня от всего.

– Значит… – начинает она, откидываясь на спинку своего стула. – Я так понимаю, тогда вы вновь воспылали.

– Да, но только спустя время. Мы отлично провели время в качестве друзей, всё было сказочно, и мама… я поняла, что никогда не чувствовала ни к кому и намёка на то, что чувствую к Кайлу.

– Ох, Софи. – Она опускает голову на руки, и я напряжённо наблюдаю за ней, не представляя, к чему всё это идёт, и переживая, что она может снова расплакаться. Вместо этого я слышу смешок. Это смешок? Затем она поднимает голову и начинает смеяться, возможно, немного маниакально. – Я такая глупая, – улыбается она.

– Что? – спрашиваю я, ошеломлённая её ответом.

– Теперь всё сходится: реакция Кайла в тот вечер, когда ты сломала руку, и ваша… дружба после стольких лет равнодушия. – Она снова смеётся. – Потом он специально держался в стороне, потому что вы двое расстались?

Я качаю головой.

– Я так не думаю. Он просто нашёл новую жизнь, а здесь никогда не чувствовал себя как дома.

– Поверь мне, – она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, – он держался в стороне, а та лачуга, в которой он жил, определённо не такая уютная, как наш дом.

– Хорошо, может быть, это как–то связано со мной.

– Итак. – Она качает головой. – Если вы любите друг друга, почему ты здесь, а он там?

Я стону и закрываю лицо руками, внезапно почувствовав неудобство от её вопросов.

– Я всё испортила, мы решили, что попытаемся всё наладить, а потом… Я струсила, не могла рассказать тебе и Мику, не могла допустить, чтобы все мои друзья знали о том, что я люблю своего сводного брата.

Она кивает.

– Не идеально, и твой отец… – Она вздыхает.

– Я знаю, он этого не поддержит.

– Нет, но… – она наклоняется ближе и снова берёт меня за руки, – говорю, как твоя мама, которая видела так много твоей боли всего несколько месяцев назад, когда я увидела вас двоих дома после случая с Эшли, несмотря на это, я знала, что моя детка исцелилась. – Она сжимает мои руки. – И я очень этому рада. Когда Кайл уехал, часть тебя исчезла вместе с ним, и я хотела бы снова увидеть это счастье. Думаю, я никогда не думала, что вы больше, чем друзья, я должно быть, глупа. – Она смеётся. – Но жизнь коротка, Софи, жизнь очень коротка, жестока и трудна, и если быть честной, если бы ты влюбилась в мужчину–смертника, я бы нашла способ справиться с этим, потому что я люблю тебя, – вздыхает она. – Я люблю тебя больше всего и всех, кто когда–либо был в моей жизни. Ты – мой мир, и я хочу для тебя только счастья.

– Ты злишься? Сходишь с ума? Испытываешь отвращение?

Она снова легко смеётся и берёт картошку со стола между нами.

– Я удивлена, – произносит она, кивая, – но я люблю Кайла, он прекрасный молодой человек, и хотя вы двое сводные брат и сестра, и к этому нужно будет привыкнуть всем… Я не могу представить кого–то другого, кого бы предпочла видеть рядом с тобой.

– Правда? – Я широко улыбаюсь ей.

– Эта улыбка. – Она кивает мне. – Эта улыбка говорит мне о том, что мне нужно это принять, чтобы я могла чаще видеть эту улыбку.

– Но, мама… Я всё испортила, – с грустью говорю я.