Бог определил рай здесь, на Цейлоне, но Адам и Ева совершили свой грех. А дальше Авель и Каин… и так далее, и так далее… И вот на липах живущих теперь печаль — с тех времен, наверное…

Осмотрели студию и поехали на остров вместе со «звездами».

И совершенно неожиданно, ни с того ни с сего водопад с неба!

Такого ливня я больше никогда не увижу. Этот водопад с неба в дар тебе теплый, совершенно прямой, золотой, потому что солнце проглядывало сквозь толщу воды… и ни тучи, ни облака.

Мы сняли сандалии, взялись за руки и кружились под теплыми, тяжелыми струями воды. Я была совершенной дурочкой от счастья, Андрей задирал голову вверх, казалось, что он хочет взлететь. Лиля хохотала и хохотала.

Нам объяснили, что начался период дождей.

Какая-то очень красивая актриса, вся насквозь промокшая, ее шелковое светлое платьице облегало хрупкую фигурку, взяла Андрея за руку и стала изящно с ним раскачиваться в одну сторону, потом в другую. Андрей был горд и все поглядывал на нас. Но тут и Лилю пригласили к танцу под водопадом. И меня обнял смуглыми руками их «кинозвезда» — с утонченными чертами липа, совершенно белоснежными зубами и глубокими коричневыми глазами. Он говорил, что фильм «Иваново детство» — потрясающий, а режиссер — гений, спрашивал, заключил ли со мной контракт Андрей и на сколько лет? Я ничего не стала объяснять о нашей системе, только сказала: «На всю жизнь».

Актер схватил меня в объятия и стал поздравлять.

— Не понял, о чем это вы? — кричал Андрей.

— О том, что ты — гений! — отвечала я.

— А-а-а, — понимающе протянул Андрей.

Я взяла за руку «звезду» и Лилю, мы подошли к Андрею с его красавицей, не сговариваясь, прижались друг к другу, стояли долго молча, чтобы запомнить этот день.

Вечером вернулись в красный отель на берегу горячего океана..

А совсем поздно поехали смотреть танцевальную программу, от которой у меня закружилась голова. Нет! Это не танец, а протест! Танцоры вращаются, топают ногами, звенят блестящими одеждами, вздрагивают, надолго замирают и снова вращаются, притопывая, покрикивая. И нет конца этому танцу-протесту. Против чего протест? Я думаю, против бремени плоти. Желание духа в этих нервных танцах.

Я потихоньку встала и пошла по пальмовой аллее вперед. Танцоры выступали в саду.

Там, в конце аллеи, светила ярко-оранжевая луна, такая огромная, что на ней можно было поселить миллионы буддистов. У меня отношения с луной особые, и возвращаться к звенящему, вздрагивающему и замирающему танцу не хотелось. Я пошла к луне. Мне показалось, что и она этого хочет.

Слышу: песок шуршит, оглядываюсь — Андрей!

— Я тоже не выдержал: как-то не по себе становится. Но и здесь, надо сказать, не очень: луна сошла с ума, всё про всех знает, а это не очень приятно… А?

— У меня — другое. Однажды я на нее долго смотрела, и какая-то необъяснимая связь с ней обнаружилась…

— Не будем мудрствовать, пойдем тихонько к отелю. Я предупредил наших.

— Давай помолчим, — предложила я.

— Давай.

Молчали. Боже! Как будто все-все понятно. Вообще — все! Мне кажется, Андрей думал о том же.

Пришли к отелю, съели мороженое высотой в полметра, выпили вина, спрятались от луны в саду отеля и… целовались!.

Пришли наши, и снова нужно было идти на ужин к высоким гостям. Это был последний ужин.

Какая-то грусть поселилась во мне. Андрей тоже был печален.

— Что с тобой? — спросил меня Андрей за ужином.

— Я чего-то не поняла.

А не поняла я этот загорелый народ с огромными и почему-то виноватыми глазами. Хотелось догадаться, почему у них такая печаль в глазах? От Адама и Евы? Да? Наверное.

Андрей предложил мне потанцевать, и мы спустились в наш бар, где стало веселее»..

«Как хорошо, что у нас нет официальной программы, которая порой изнуряет. Мы с удовольствием гуляли по городу, с удовольствием оставались в своих прохладных комнатах, где все время хохотали, что-то изображали, играли нафантазированные пьесы. Просыпались с песнями. Как-то мне приснилось заснеженное поле, я проснулась и во весь голос радостно читаю: «Мороз и солнце — день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный?» Лиля и Андрей еще спали. А Новиков? Даже не знаю — его почти не бывает с нами.

Тихо, очень тихо Андрей вошел в нашу комнату, смотрит на меня, молчит, потом как прыгнет между Лилей и мной — у нас была огромная-преогромная кровать, обнял нас, повернулся ко мне и очень просто, без тени лиризма, в который раз сказал:

— Я люблю тебя.

— Я счастливая! Ты знаешь об этом?

Андрей запел: «Мы счастливы!..» И Лиля и я пели вместе с Андреем: «Мы счастливы, мы знаем об этом».

Вечером он попросил меня прийти в его комнату. Я пришла.

— Я знаю, что и ты любишь меня, — сказал Андрей.

— Да.

— Но почему ты так странно себя ведешь?

— Почему странно? Совсем нет. Нельзя создавать себе кумира, тем более служить ему. Я хочу быть свободной, сама по себе. Ты понимаешь меня?

— Нет! Не понимаю. Уходи.

Я ушла. Опять напряжение. Господи! Я его очень люблю, но принадлежать не могу никому».

«…Всё. Андрей опять не разговаривает со мной. Моя преумненькая Лилька с трудом понимает наши взаимоотношения».

«Возвращались мы домой 30 декабря.

Неожиданно Андрей сел в самолете рядом со мной. Нам дали плед. Андрей улыбнулся.

— Помнишь, как в Венеции мулат укрывал тебя пледом?

— Помню. Почему ты тогда не подошел ко мне? Не попрощался?

— Я не хочу с тобой прощаться. — Он укрыл нас пледом, придвинулся ко мне.

Я тихо поцеловала его.

Он спросил у меня:

— Ты Новый год будешь встречать с Пашей?

— Конечно.

— Поздравь его, передавай привет. Он самый счастливый человек на Земле… и красивый… и бесспорно талантливый».

И полетели мы в Москву, в 1964 год.

По приезде в Москву мы долго не виделись.

Андрей всегда раньше звонил на Мосфильмовскую, где мы жили с Сашей Збруевым. К нам же с Павликом Арсеновым не позвонил ни разу. И на студии я его не видела.

У него рос Сенечка, и он — вот уже который год — готовился к съемкам «Андрея Рублева».

Я же много играла в Театре Вахтангова, много снималась и заканчивала институт.

Андрей ни разу не пришел в театр. Не приходил он и в Щукинское училище, как раньше ходил в Школу-студию МХАТ.

Я забеременела. Андрей начал снимать «Андрея Рублева» — без Маруси, которая ходит по Руси вместе с художниками и сама пишет иконы. Мне позвонили из группы и пригласили сниматься, но я все объяснила, и больше мне не звонили.

Андрея я не видела до самой премьеры.

Я родила очень красивую девочку. Она умерла от сепсиса. Я потеряла рассудок.

Я была у мамы на Арбате, когда позвонил Андрей, пригласил меня на премьеру «Андрея Рублева». Я пришла. Он познакомил меня со своей мамой Марией Ивановной Вишняковой, она показалась мне строгой и всепонимающей. Познакомил и с Сергеем Параджановым, который прилетел из Армении специально на премьеру.

Я тогда была очень нервная, и мне было трудно смотреть фильм. Очень понравилась новелла «Колокол», где потрясающе играет Коля Бурляев. Я многое знала об этом фильме, о том, как писался сценарий, а смотреть было трудно. После премьеры Сережа Параджанов обнял меня, он хотел, чтобы я с ним продолжила вечер. Я извинилась, сказала, что плохо себя чувствую, и уехала домой.

Мы с Павликом жили у метро «Аэропорт», нашим соседом был Арсений Александрович Тарковский. Он был необыкновенно красивый человек с пристальным взглядом и легкой походкой. Он меня всегда останавливал во дворе нашего дома. Иногда мы с ним подолгу беседовали.

Однажды был чудесный летний вечер, я выпила немного вина и вышла погулять. Вижу — идет Арсений Александрович, остановился. Потом и Константин Симонов вышел погулять. Он жил на первом этаже нашего лома, мы с Павликом — на втором.

Арсений Тарковский, Константин Симонов и я — мы втроем провели дивный вечер, гуляя в нашем дворе. Они рассказывали мне шутливые истории, они, мудрые, видели, что психика моя после трагедии с девочкой повреждена, и старались ободрить меня.