В это утро заканчивался четвертый месяц с тех пор, как «Карлтон» вышел из Филадельфии. В 9.45 Акинс пил кофе, заедая его тостами, так как через четверть часа ему надо было заступать на вахту¹⁰. Став у штурвала, он глянул в застекленное окно рубки и увидел надвигавшийся с фронта туман. «Я очень надеялся, что нам удастся нырнуть в него прежде, чем нас обнаружат немецкие самолеты». В рубке было тепло, и Акинс снял бушлат и подбитые мехом сапоги. На расстоянии четверти мили в находившейся на перископной глубине лодке матросы, затаив дыхание, вслушивались в жужжание винтов удалявшихся от субмарины торпед, которые на глубине десяти футов двигались в сторону обреченного «Карлтона». Одна из них ударила точно в цель, поскольку подводники явственно слышали металлический скрежет. Однако скоро жужжание торпедных винтов возобновилось; это означало, что контактный взрыватель торпеды не сработал.

Неожиданно для всех раздался сильнейший взрыв. Бохманн увидел сквозь стеклянные окуляры перископа взметнувшееся до неба черное грибовидное облако, которое на некоторое время полностью скрыло от него цель. Вокруг Акинса все рушилось, горело и грохотало. Вторая торпеда все-таки нашла свою жертву. Поначалу Акинс даже не понял, что произошло, так как думал в эту минуту о вражеских самолетах, совершенно упустив из виду подводные лодки. Акинс торопливо надел сапоги и бушлат, прихватил с собой все навигационные инструменты, какие только мог унести, и поспешил к шлюпкам. Из трех спасательных шлюпок при взрыве торпеды разбило две — в том числе и ту, где согласно внутреннему распорядку должен был находиться Акинс. Таким образом, экипажу предстояло спасаться на одной-единственной шлюпке и четырех спасательных плотиках. Второй офицер и трое матросов схватились за первый плотик, висевший на штагах у надстроек правого борта, в то время как Акинс и пятеро его товарищей бросились к плотику, закрепленному с левой стороны судна. Между тем капитан-лейтенант Бохманн повернулся к поврежденному «Карлтону» кормой и в 10.22 утра произвел залп из кормовых торпедных труб. В это время корабль неожиданно стало разворачивать влево, и торпеды прошли мимо. Плотик, на котором разместился Акинс, еще некоторое время находился на палубе — моряки ждали своего норвежского мастера капитана Хансена. Последний, однако, не торопился покидать корабль — но не из-за того, что так уж любил свое старое судно, а по совершенно другой причине. С мостика было хорошо видно, как выпущенная из кормового торпедного аппарата U-88 гигантская сигара, промахнувшись по цели, всплыла на поверхность и стала описывать сужающиеся концентрические окружности вокруг обреченного судна, едва не задевая колыхавшиеся на волне спасательные плотики и спущенную на воду шлюпку. Один из свежеиспеченных матросов, весьма смутно представлявший себе, что такое торпеда, даже намеревался отпихнуть ее от шлюпки веслом, но его товарищи поторопились удержать его от этого неразумного поступка. По счастью, торпеда кружила недолго и наконец затонула. Хансен залез на плотик, а потом, когда его спустили на воду, перебрался на шлюпку. В 10.50 утра, когда Бохманн готовился произвести еще один торпедный залп, несчастный «Карлтон», который, как казалось, еще очень неплохо держался на воде, неожиданно перевернулся вверх килем и почти мгновенно ушел под воду.

Тогда U-88 позволила себе всплыть. «Мы стояли на шлюпке и плотах чуть ли не по стойке „смирно“, ожидая, что в следующее мгновение немцы покосят нас пулеметным огнем, — писал Акинс. — О том, что немцы расправляются подобным образом с пленными моряками, мы знали из британских пропагандистских статей и радиопередач. Однако немецкий капитан только спросил, как называется наше судно, после чего его лодка погрузилась. Должно быть, этого парня ожидало много работы, и ему было не до нас». Находясь на поверхности, Бохманн передал Шмундту, что потопил «десятитысячник», но что-то напутал с его названием, которое даже не удосужился уточнить¹¹.

Команда «Карлтона» собралась вокруг шлюпки на плотиках и, чтобы их не разметало волной по поверхности, крепко между собой их связала. Все, что можно было поднять из воды и использовать в деле спасения, было поднято и погружено на шлюпку. После этого была устроена перекличка. Выяснилось, что в наличии почти все члены экипажа — за исключением кочегара В. Пельта, смазчика Фрея и кочегара Стилвелла, который в момент взрыва нес вахту в двигательном отсеке. Правда, у некоторых моряков были сильные ожоги; их с удобствами устроили на тех плотиках, где было меньше народа. Потом в течение часа моряки трудолюбиво гребли в том направлении, где, как они считали, находилась Россия. «Мы были счастливы, — вспоминал Акинс, — так как пришли к выводу, что все наши беды закончились. Капитан хотел с девятнадцатью матросами двинуться на шлюпке на поиски какого-нибудь судна. По его мнению, шлюпка, без привязанных к ней плотиков, двигалась бы куда быстрее. Мы, однако, общим голосованием это его предложение отвергли и решили держаться все вместе». Никто не преуменьшал опасности положения. Хотя на море было тихо и его поверхность сверкала, как зеркало, люди отдавали себе отчет в том, что до берега им плыть как минимум четыреста миль и в случае шторма их шансы на выживание невелики — особенно у тех, кто находился на плотиках. На горизонте же не было видно ни единого судна — только виднелись кое-где искрившиеся на солнце верхушки редких айсбергов.

К этому времени в штаб морской группы «Норд» (генерал-адмирал Карлс) тоже стали поступать сообщения от субмарин о том, что крейсерская эскадра союзников отошла «в западном направлении на большой скорости». Правда, никаких сведений об «авианосной группе» по-прежнему не было. Упоминалось лишь о небольших военных кораблях, все еще остававшихся с конвоем, который, по словам подводников, стал все больше растягиваться по поверхности моря¹².

Как только эти рапорты достигли Киля, Карлс решил использовать складывавшуюся благоприятную ситуацию к своему преимуществу и немедленно задействовать крупные надводные корабли. Штаб морской группы «Норд» предложил срочно вывести в море линейную группу во главе с «Тирпицем», тем более что ни воздушная разведка, ни подводные лодки до сих пор не обнаружили никаких следов союзнического авианосца, что же касается находившегося неподалеку от конвоя «линкора» (ошибочное представление), то его Карлс надеялся «нейтрализовать» силами авиации к полудню. Карлс подчеркивал, что союзники вряд ли отважатся бросить в бой авианосец, даже если он и имеется у них в этих водах, так как конвой вошел в район, где у немцев подавляющее преимущество в авиации. При таких условиях союзному авианосцу придется держаться от места сражения на максимальном удалении, вследствие чего поднявшиеся с его палубы самолеты смогут оперировать лишь на пределе дальности. Штаб морской группы «Норд» предупредил, что откладывать операцию «Рыцарский удар» более нельзя, и определил один час пополудни 5 июля как крайний срок для ее начала¹³.

Гросс-адмирал Рёдер, памятуя установку фюрера о необходимости «нейтрализации» авианосца перед началом крупной морской операции, этого предложения не одобрил и предложил ждать «дальнейшего развития событий», о чем в 9.00 утра поставил штаб морской группы «Норд» в известность. К тому времени обстановка на морских театрах изменилась еще более радикально: в 6.55 утра немецкая воздушная разведка в разрывах тумана обнаружила английский тяжелый флот, отходивший в юго-западном направлении. Среди кораблей был замечен тот самый авианосец, которого так опасались немцы и который находился теперь на расстоянии 220 миль к северо-западу от острова Медвежий[45]¹⁴. Теперь авианосец отделяло от Альтен-фьорда, где стояли немецкие линейные корабли, более 400 миль, а от того места, где, согласно новой диспозиции, немецкие линкоры должны были завязать сражение с конвоем, до 800 миль.