Как только Хелен может читать подобный бред?! И как она могла прикоснуться к этому хилому телу?!

— Но фильм еще не кончился! — запротестовал Данкен. — Будет еще дуэль.

— Хочу дуэль, — заявил Уолт. — Что такое дуэль?

— Мы уходим, — сказал Гарп.

— Нет! — прошипел Данкен.

— Уолт болен, — промямлил Гарп. — Не надо было вести его сюда.

— Я не болен, — заявил Уолт.

— Не так уж он и болен, — поддержал Данкен брата.

— Вставайте и пойдем! — велел Гарп и схватил Данкена за шиворот; Уолту ничего не оставалось, как подняться и первым выйти в проход. Данкен, ворча, потащился следом.

— Что такое дуэль? — спросил Уолт у Данкена.

— Это очень здорово, — ответил Данкен. — Теперь ты никогда ее не увидишь.

— Перестань, Данкен, — оборвал его Гарп. — Не вредничай.

— Это ты вредничаешь, — заявил Данкен.

— Правда, пап, — поддержал его Уолт.

«Вольво» весь зарос льдом, на переднем стекле — сплошная ледяная корка; в багажнике, наверно, есть разные щетки, снежные дворники и прочая ерунда. Но за зимние месяцы все это основательно поизносилось, а может, ребята играли с ними и все порастеряли. Да Гарп и не собирался тратить время на очистку ветрового стекла.

— Тебе же ничего не видно! — сказал Данкен.

— Я здесь живу, — ответил Гарп. — И все знаю наизусть. Так что смотреть необязательно. — Но, конечно, ему пришлось опустить стекло со своей стороны и подставить лицо под дождь и снег; так он и поехал домой.

— Холодно! — Уолт дрожал. — Закрой окно!

— Мне нужно видеть, куда я еду.

— Ты, кажется, сказал, что тебе это необязательно.

— Я замерз! — завопил Уолт и демонстративно закашлялся.

Во всем виновата Хелен, думал Гарп. В том, что у Уолта такой насморк, что он опять заболел. В том, что Данкен рассердился на отца, что он сам так непростительно вел себя в кино — надо же, схватить мальчика за шиворот и вытащить его из кресла — во всем виновата она, эта сучка, и ее блудливый любовник!

Глаза его слезились от ветра и снега, и он опять подумал, как сильно любит Хелен и никогда больше не будет изменять ей, никогда не причинит такую боль. Он поклянется ей в этом.

А Хелен в этот миг чувствовала, что совесть у нее чиста. Она так нежно любит Гарпа. Майкл Милтон вот-вот удовлетворится — все признаки об этом говорили: изгиб в талии, характерная манера приподнять бедра и сильное напряжение той мышцы, которая ни на что другое не используется. Все почти кончено, подумала Хелен. И вдруг нос ее ткнулся в холодную бронзу его ремня, а затылок ударился о руль. Майкл Милтон вцепился руками в руль, как будто полуторатонный «бьюик» собрался взлететь.

…Гарп выехал на дорожку к дому со скоростью около 40 миль[39]. Он свернул с шоссе на третьей скорости и при выезде нажал газ; дорога обледенела, и на какое-то мгновение он испугался, как бы машина не забуксовала на коротком подъеме. Но поменял передачу, только когда почувствовал, что машина хорошо держит дорогу. Перевел рычаг без головки на нейтраль, секунду спустя вырубил мотор и выключил фары.

Машина по инерции катила под струями черного дождя. Ощущение было, как в самолете, отрывающемся от взлетной полосы; мальчишки визжали от ужаса и восторга. Локтем Гарп чувствовал, как они толкались, отпихивая друг друга: каждый хотел встать в проеме между передними сиденьями.

— Неужели ты что-нибудь видишь? — спросил Данкен.

— Ему необязательно видеть, — сказал Уолт, в голосе у него слышалась тревога, и Гарп подумал, что Уолту не мешало бы быть похрабрее.

— Я знаю дорогу как свои пять пальцев, — заверил его Гарп.

— Мы как в подводной лодке! — воскликнул Данкен.

— Совсем как во сне! — сказал Уолт и потянулся за рукой брата…

Так вот и получилось, что Дженни Филдз снова стала медицинской сестрой; пестуя женское движение, она не снимала белого форменного платья и теперь с легкостью вернулась к своим прежним обязанностям. Она и предложила Гарпам поселиться в родовом особняке Филдзов на берегу бухты Догз-хед, где она могла ухаживать за всеми и где ей помогал шум прибоя, отвлекающий от тягостных воспоминаний. Всю дальнейшую жизнь шуршание волн будет напоминать Данкену Гарпу месяцы выздоровления. Бабушка меняла ему повязки, и целительный соленый ветер с океана, точно бальзам, омывал впадину, где был когда-то правый глаз. Отцу с матерью невыносимо было видеть пустую глазницу, а у Дженни был огромный опыт лечения ран. В ладонях бабушки Данкен увидел и свой первый искусственный глаз.

— Смотри, — сказала ему Дженни, — он большой, карий, правда, не такой красивый, как левый глаз, но это ничего. На первых порах будешь поворачиваться к девушке левой стороной.

Конечно, феминистке вроде бы не пристало говорить такие слова, но Дженни всегда уверяла, что она прежде всего сестра милосердия.

В ту мартовскую поездку Данкен захватил место между сиденьями рядом с отцом, от толчка его бросило вперед, и острый, без рукоятки рычаг пропорол ему глаз. Правая рука Гарпа метнулась к сыну — жизнь он ему спас, а глаз спасти не успел. Данкен сломал еще три пальца, они попали в замок ремня безопасности.

По всем оценкам, скорость «вольво» была не больше тридцати — тридцати пяти миль[40] в час, но удар получился чудовищный. Полуторатонный «бьюик» не сдвинулся ни на дюйм, а детей тряхнуло так, что их постигла участь яичек в хозяйственной сумке, вылетевших из гнезд яичной коробки. Внутри «бьюика» толчок тоже ощутился достаточно сильно.

Голову Хелен бросило на колонку руля. Удар пришелся ниже затылка. У детей борцов шеи часто бывают крепкие. Хелен не сломала свою, хотя ей пришлось почти шесть недель носить корсет, а боли в спине мучили ее до конца жизни. Правая ключица оказалась сломанной, наверное, от удара о колено Майкла Милтона, переносица рассечена (наложили девять швов), скорее всего, пряжкой от его ремня. Рот захлопнулся с такой силой, что два зуба сломались и на язык пришлось наложить два аккуратных шва.

Сначала ей показалось, что она откусила язык; во рту, полном крови, явно что-то плавало. Но голове было так больно, что она побоялась сразу открыть рот. Правой рукой она пошевельнуть не могла и выплюнула то, что казалось ей языком, в левую. Но это был не язык, а примерно три четверти пениса Майкла Милтона.

По лицу у нее лилась теплая кровь, и Хелен приняла ее за бензин; она закричала от страха, но не за себя, а за Гарпа и детей: она знала, что ударило по «бьюику». Колени Майкла прижали ее к рулевой колонке. Хелен попыталась высвободиться, чтобы скорей увидеть, что сталось с ее семьей. Она бросила на пол «бьюика» то, что показалось ей языком, и здоровой левой рукой изо всех сил толкнула Майкла Милтона. И тут она услыхала другие крики кроме ее собственного. Майкл Милтон, конечно, кричал, но она слышала не его. Кричал Данкен, сомнений не было, и Хелен потянулась поверх залитых кровью колен Майкла к ручке двери. Наконец дверца открылась; чувствуя в себе невероятную силу, она вытолкнула Майкла из «бьюика». Майкл как сидел, согнувшись вдвое за рулем, так и упал на подмерзшую землю, не переменив позы; при этом он кричал, истекая кровью, как кастрированный бычок.

Когда открылась дверца, в «бьюике» вспыхнул свет, и Гарп смог увидеть, что творится внутри «вольво» — залитое кровью лицо Данкена и его криком разверстый рот. Гарп тоже закричал, но изо рта его вырвался лишь слабый визг; этот странный звук так напугал его самого, что он стал успокаивать Данкена. И вдруг понял — он не может произнести ни одного членораздельного слова.

Повернувшись к Данкену в момент толчка, он ударился лицом о руль, да так, что сломал челюсть и прокусил язык (двенадцать швов). В те долгие недели, когда он выздоравливал на берегу океана, как нельзя кстати пригодился опыт, который накопила Дженни, общаясь с джеймсианками: рот у Гарпа был стянут шинами, и общаться с матерью он мог только письменно. Порой он отстукивал на машинке по многу страниц, которые Дженни затем читала Данкену; мальчик умел читать, но врачи запретили ему напрягать оставшийся глаз без особой необходимости. Со временем левый глаз компенсирует потерю правого; но Гарпу надо было сейчас сказать сыну очень многое, а говорить он не мог. Заметив, что мать редактирует его послания Данкену и Хелен (ей он тоже писал несметные страницы), он прорычал протест сквозь шины, стараясь не двигать языком.