Вид мирно спящего Уолта успокоил его. Гарп прямо-таки обожал вот так рассматривать своего сына. Нагнувшись к нему, он ощущал его чистое дыхание, и вдруг стал вспоминать, когда именно сонное дыхание Данкена сделалось кислым, как у взрослого. Для Гарпа это было чуть не шоком: вскоре после того как старшему исполнилось шесть, отец, лежа ночью рядом с ним, однажды почувствовал, что дыхание у того изменилось, потеряв легкость и чистоту. Как будто в тельце сына начался процесс разрушения, постепенного длительного умирания. Так он впервые осознал, что сын его смертен. Вместе с запахом появились и омертвевшие пятнышки на зубах, до этого времени таких безупречных. Данкен был первенцем, наверное, поэтому Гарп боялся за него сильнее, чем за Уолта, хотя, казалось бы, пятилетнего ребенка подстерегает больше опасностей, чем десятилетнего. Какие? Попасть под колеса машины. Поперхнуться земляным орешком. Попасть в руки злоумышленника. Да мало ли что еще…

Да, с детьми поводов для беспокойства предостаточно, а Гарп вообще беспокоился обо всем на свете. Порой, во время бессонницы, он приходил к мысли, что психологически не годится для отцовства, и тогда беспокоился уже из-за этого, в результате же беспокойство за детей росло. А что, если их самый опасный враг — он сам?

Лежа рядом с Уолтом, Гарп скоро заснул; но ему часто снились страшные сны, которые будили его. Он застонал от боли под мышкой и проснулся. Пальцы сына во сне дергали его за волосы. Уолт тоже постанывал. Гарп осторожно отодвинулся от малыша, которому, должно быть, снился тот же сон, что и отцу, словно дрожь его тела передала Уолту его сновидение. Но Уолту снился свой собственный страшный сон.

Гарпу в голову не могло прийти, что его нравоучительная история о воевавшей на войне собаке и коте, попавшем под грузовик, способна учинить в душе Уолта такую сумятицу. Уолт видел во сне старый армейский грузовик, габаритами и очертаниями больше похожий на танк, ощетинившийся пушками, какими-то непонятными железными шипами и зловещего вида завитушками. Ветровое стекло кабины было величиной с прорезь почтового ящика — точь-в-точь смотровая щель. И конечно же, грузовик был весь черный.

Привязанный к нему тощий пес, по росту скорее пони, явно отличался свирепым нравом. Медленными прыжками приближался он к бортику тротуара, и следом за ним по земле кольцами волочилась трухлявая цепь. Казалось, псу ничего не стоит разорвать ее. В конце проулка, на ватных спотыкающихся ногах, неуклюжий, разучившийся бегать, мелкими шажками семенил по кругу маленький Уолт, ни на дюйм не удаляясь от страшного, несущегося на него пса. Цепь натянулась, гигантский грузовик слегка подался вперед, как будто его завели, и пес бросился на Уолта. Уолт вцепился ручками в его шерсть, потную и грубую на ощупь (это была отцовская подмышка), но вскоре почему-то выпустил ее. Морда пса ткнулась в его горло, но тут наконец ноги его побежали, и он очутился на улице, где, тяжело громыхая, проносились грузовики — такие же, как старый армейский грузовик в проулке: их огромные задние колеса казались бесконечным рядом гигантских бубликов, поставленных на ребро. Водители, смотревшие в узкие окошки, конечно же, не могли разглядеть какого-то там маленького Уолта на мостовой…

Тут отец поцеловал его, и сон Уолта куда-то отступил. Он снова был в безопасности; чувствовал рядом родной запах отца, его руки, слышал его голос.

— Это всего-навсего сон, Уолт.

Гарпу же снилось, как они с Данкеном летят на самолете. Данкен захотел в туалет. Гарп показал, куда идти — по проходу между кресел; там в конце находились двери, ведущие в маленькую кухню, кабину пилота и туалет. Данкен требовал, чтобы отец пошел вместе с ним и показал дверь туалета. Гарп рассердился.

— Тебе уже десять, Данкен. Что, ты не можешь прочесть надпись на двери? В крайнем случае, спроси стюардессу.

Данкен сжал коленки и насупился. Гарпу пришлось в буквальном смысле слова вытолкнуть его в проход.

— Будь наконец взрослым, Данкен. Там на двери написано. Иди!

Ребенок уныло побрел между рядами кресел в указанном направлении. Когда проходил мимо стюардессы, та улыбнулась ему и потрепала волосы, но Данкен, естественно, ничего у нее не спросил. Дойдя до конца прохода, сын оглянулся на Гарпа, отец нетерпеливо помахал ему рукой. Данкен в ответ беспомощно пожал плечами, как бы спрашивая, какую дверь открывать.

Доведенный до белого каления, Гарп вскочил с кресла.

— Попробуй первую! — крикнул он сыну, и пассажиры с удивлением повернули головы в сторону стоявшего Гарпа. Данкен смутился и немедленно толкнул ближайшую к себе дверь. Последнее, что увидел отец, перед тем как Данкена всосало внутрь туалета, был быстрый взгляд, который сын бросил на него, — удивленный, но еще непонимающий. Дверь за Данкеном тут же захлопнулась. Стюардесса дико вскрикнула. Самолет, нырнув, слегка сбавил высоту, затем вновь набрал ее. Все приникли к иллюминаторам; кто-то упал в обморок, некоторых начало тошнить. Гарп побежал по проходу, но пилот и другой человек, в штатском, не дали ему открыть дверь.

— Ты что, не знаешь, сука, эта дверь должна быть всегда заперта?! — заорал пилот на рыдавшую стюардессу.

— Я была уверена, что она заперта, — говорила она сквозь рыдания.

— Куда она ведет? — крикнул Гарп. — Господи, куда? — И тут же увидел, что ни на одной из дверей нет никаких надписей.

— Очень сожалею, сэр, — произнес пилот. — Мы ничем не можем помочь.

Но Гарп, пихнув его, бросился к двери, отшвырнул на сиденье агента в штатском и вытолкнул из прохода стюардессу. Открыв наконец дверь, Гарп увидел, что она ведет в никуда — в летевшее назад небо, и, прежде чем успел позвать Данкена, его самого всосало в дверь, и вскоре он уже летел в небесных просторах вслед за сыном…

Если бы Гарпу сказали, что может исполниться его самое заветное — и наивное — желание, он попросил бы сделать мир безопасным. Для детей и для взрослых. Потому что Гарпу он представлялся слишком опасным для тех и других.

Как только Хелен уснула — она всегда первой засыпала после физической близости, — Гарп встал и начал одеваться. Недавний кошмар не шел у него из головы. Зашнуровывая кроссовки, он случайно сел Хелен на ногу и разбудил ее. Она выпростала из-под одеяла руку и дотронулась до него.

— Куда это ты собрался? — спросила она, нащупав в темноте его шорты.

— Проверить, как там Данкен.

Хелен приподнялась на локтях и взглянула на часы. Было начало второго, и Данкен, насколько ей было известно, ночевал в доме Ральфа.

— Как же ты собираешься проверять?

— Пойду туда и посмотрю.

Как убийца, охотящийся за своей жертвой, как выслеживающий малолетнего ребенка растлитель, крадется Гарп по спящему пригороду, черному в эту весеннюю ночь; люди за окнами загадывают желания, храпят или видят сны; их газонокосилки отдыхают, а кондиционеры выключены, так как на улице прохладно. Некоторые окна открыты, кое-где жужжат холодильники. Из нескольких окон, светящихся дрожащим голубоватым сиянием, слышно слабое верещание телевизоров, настроенных на «Позднее шоу», — странно, точно так верещит бьющаяся в силках птаха. Гарпу сияние телеэкранов представляется раковым образованием, коварным и отупляющим, от которого весь мир погрузится скоро в беспробудный сон. А ведь, скорее всего, телевизоры и впрямь вызывают рак; впрочем, TV раздражает его как писателя: если включен телеэкран, кто-то захлопнул книгу.

Гарп движется бесшумно, не хочет неожиданных встреч. Его кроссовки завязаны наспех, грубые шорты трут тело, он не надел эластичных плавок — не бегать же собирался. Даже рубашку не надел, а ночь оказалась довольно прохладной. Проходя мимо темных домов, слышал, как внутри шумно нюхают воздух собаки. Он только что оторвался от любовных утех и не принял душа. Аромат от него сейчас такой, как от свежей клубники. Собаки всегда чувствуют этот запах.

В их пригороде много полиции, и Гарп забеспокоился: вдруг его остановит полицейский. Прямо сказать, его неглиже нарушает некий неписаный моральный кодекс. К тому же у него нет при себе никаких документов, удостоверяющих личность, что тоже явное нарушение общественного порядка. Гарп очень спешит на помощь сыну — скорей бы вызволить его из дома похотливой миссис Ральф!