Ее уже мутило; она взяла пакет и отвернулась. Он показался ей слишком маленьким, не мог бы вместить всю ту грязь, которая сейчас переполняла ее. Спиной она почувствовала крепкую жесткую руку Бензенхейвера. Другой он поправил выбившуюся прядь волос.

— Это хорошо, — сказал он, — пусть все выйдет наружу. Вам сразу станет легче.

Хоуп вспомнила, когда Ники тошнило, она говорила ему те же слова. И она удивилась, как Бензенхейверу даже это унижающее действие удалось обратить в достижение; но ей и правда стало много легче — ритмичные спазмы действовали на нее столь же успокоительно, как его прохладные сухие руки, придерживающие голову и поглаживающие по спине. Пакет, действительно, оказался мал. Когда он лопнул и разлился, Бензенхейвер опять утешил ее:

— Ну и слава Богу, миссис Стэндиш. Пакет и не нужен. Вертолет принадлежит Национальной гвардии. Пусть они и чистят его. В конце концов, на что нужна Национальная гвардия?

Пилот вел машину с суровым видом, не дрогнув ни одним мускулом лица.

— Ну и денек выпал вам, миссис Стэндиш! — продолжал Бензенхейвер. — Ваш муж будет гордиться вами. — А сам думал: об этом еще надо позаботиться, пожалуй, придется поговорить с ним. Арден Бензенхейвер знал по опыту, что мужья, да и не только они, слишком болезненно воспринимают изнасилование».

«Я вас не понимаю! — писал Гарпу его издатель Джон Вулф. — Что значит: это только первая глава? Разве такое можно продолжать? Хватит того, что вы написали. Повесть зашла в тупик!»

«У нее есть продолжение, — отвечал Гарп. — Вы скоро в этом убедитесь».

— Не желаю ни в чем убеждаться, — заявил Вулф по телефону. — Прошу вас, бросьте свою затею. Ну хоть на время. Поезжайте отдохнуть. Это пойдет вам на пользу, да и Хелен, думаю, тоже. Возьмите с собой Данкена.

Но Гарп стоял на своем — «Мир от Бензенхейвера» непременно будет романом. Более того, он предложил Вулфу продать первую главу какому-нибудь журналу.

— Продать? — изумленно переспросил он.

— Продать! — подтвердил Гарп. — Тем самым вы сделаете рекламу будущей повести.

Так было с двумя его первыми книгами, главы из которых сначала появились на страницах журналов. Однако на этот раз Вулф был решительно против: предложенная глава, во-первых, совершенно непригодна для печати, а во-вторых, принесет будущему роману такую дурную славу, что издать его захочет только безумец. Он уверял, что у Гарпа есть «пусть не очень значительная, но вполне солидная репутация», что два его первых романа получили достойные рецензии, что у него уже появились влиятельные почитатели и даже своя «пусть не очень значительная, но вполне солидная аудитория».

— Солидная репутация. Я это ненавижу! — заорал Гарп, хотя не мог не знать, что Вулф предпочитает именно таких писателей.

— Я хочу быть богатым, на солидную репутацию мне наплевать, — бросил он издателю. Но кто в мире может всерьез пренебречь солидной репутацией?

Гарп искренне верил, что большие деньги помогут ему оградить себя от ужасов реальной жизни. Он рисовал в воображении неприступную крепость, где все они: он, Данкен, Хелен и ожидаемый младенец — будут защищены от суеты и тревог того мира, который он называл «чуждым».

— О чем вы думаете? — спросил его Вулф.

То же спрашивала у него Хелен. И Дженни Филдз. Дженни понравилась первая глава «Мира от Бензенхейвера». Она находила, что повесть не лишена достоинств: интересные герои, довольно выразительно описана вся гнусность похоти. Похвала Дженни беспокоила его куда больше, чем критика Вулфа. Гарп довольно пренебрежительно относился к литературным суждениям матери.

— Боже мой, ты только вспомни ее книгу, — часто говорил он Хелен, но она, верная своему слову, держалась в стороне от этих споров. Она не станет читать новую повесть Гарпа, ни одной страницы.

— Почему он вдруг захотел разбогатеть? — спрашивал у Хелен Джон Вулф. — Что с ним происходит?

— Не знаю, — пожимала она плечами. — Кажется, он верит, что деньги нас защитят.

— От чего? — недоумевая Вулф. — Или от кого?

— Вам придется подождать, пока я закончу книгу, — объявил Гарп издателю. — Бизнес есть бизнес. Эту книгу я пишу ради денег и хочу, чтобы вы не ждали от нее ничего другого. Мне все равно, нравится она вам или нет. Я прошу вас об одном: ее надо хорошо продать.

— Я не бульварный издатель, — ответил Джон Вулф, — да и вы, по-моему, не бульварный писатель. Жаль, что мне приходится об этом напоминать.

Слова Гарпа сильно его задели. Он сердился на то, что Гарп взялся судить о бизнесе, в чем он, Джон Вулф, смыслил куда больше. Но он помнил, какую трагедию пережил Гарп. Знал, что он хороший писатель и лучшие его книги еще впереди. И не хотел терять его.

— Бизнес есть бизнес, — повторил Гарп. — Вы считаете мою книгу бульварной? Что ж, тем легче будет ее продать.

— Это не главное, — грустно усмехнулся Вулф. — Никому не известно, почему одни книги раскупаются, а другие нет.

— Знакомая песня, — огрызнулся Гарп.

— Я не заслужил, чтобы вы так со мной разговаривали, — заметил Джон Вулф. — Я ваш друг!

Гарп знал: это действительно так. Он повесил трубку, перестал отвечать на письма и закончил «Мир от Бензенхейвера» за две недели до того, как Хелен с помощью только одной Дженни произвела на свет третьего ребенка — девочку, тем самым избавив их от необходимости подыскивать мужское имя, которое не имело бы ни малейшего сходства с именем Уолт.

Дочку назвали Дженни. Дженни Гарп — так звалась бы и Дженни Филдз, имей Гарп законного отца. Дженни была счастлива, что внучка унаследовала ее имя.

— Вы будете нас путать, — сказала она.

— Но я-то всегда звал тебя мамой, — успокоил ее Гарп. Он не стал напоминать матери, как однажды ее именем назвали фасон платья. И почти год нью-йоркские модницы щеголяли в белых платьях медицинских сестер с ярко-красным сердечком, вышитым на левом кармашке. «Дженни Филдз» — было написано на сердечке.

Когда родилась дочь, Хелен была счастлива. Ее переполняла благодарность: первый раз после смерти Уолта она почувствовала, что нестерпимая боль утраты отступила от сердца.

«Мир от Бензенхейвера», спасший Гарпа от тех же мук, находился теперь в Нью-Йорке у Джона Вулфа. Издатель вновь и вновь перечитывал роман. Ему удалось пристроить первую главу в порнографический журнал столь похабного свойства, что, по его убеждению, Гарпу ничего не останется, как поверить в бесславный конец своего детища. Журнал назывался «Промежности», и помещенные в нем фотографии в точности соответствовали названию. История Гарпа о жестоком изнасиловании и страшной мести была проиллюстрирована множеством снимков «влажных открытых бобрих», о которых Гарп слышал еще от приятелей-борцов, когда учился в «Академии Стиринга».

Гарп набросился на издателя с яростными упреками: конечно же, он нарочно отдал его главу в самый низкопробный журнал и даже не попытался пристроить ее получше.

Честный Вулф уверял, что обошел все редакции в городе и всюду получал от ворот поворот. Только порножурнал, последний в списке, по достоинству оценил сочинение Гарпа. Да разве где-нибудь еще найдешь место для дикого, невиданного насилия, расцвеченного бессмысленной мишурой секса?

— Но моя книга будет совсем о другом, — возмутился Гарп. — Вы в этом убедитесь.

Как бы там ни было, он живо интересовался судьбой первой главы «Мира от Бензенхейвера», напечатанной в «Промежностях». Но вскоре обнаружилось, что ее появления никто не заметил. Публика, покупавшая журнал, предпочитала разглядывать скабрезные картинки и вряд ли когда-нибудь утруждала себя чтением.

«Может, они все-таки что-то читают в этом журнале после сеанса самообслуживания с помощью этих картинок? — писал издателю Гарп. — Интересно, как я читаюсь в минуты расслабления и, возможно, полного одиночества (самое подходящее состояние для чтения)? Но в то же время читатель, наверное, страдает от комплекса вины, испытывает чувство униженности и особой ранимости (а это не самое лучшее состояние, чтобы полежать с книжкой). Во всяком случае, писать в таком состоянии трудно».