Воображение подсказало Гарпу, что без костюма она очень красива; и ни в одном из его произведений нет ни единой строчки, свидетельствующей, что впоследствии ему пришлось в этом разочароваться.

Именно в тот день на пустом стадионе, держа копье с запекшейся лягушачьей кровью, Гарп впервые заглянул в себя и решил, что непременно станет писателем. Настоящим писателем, как сказала Хелен.

Учась в школе, Гарп все годы писал по рассказу в месяц, но показал Хелен только один рассказ за год до окончания Стиринга. Просидев в спортивном зале первый год в качестве невольного зрителя, Хелен уехала учиться в Талбот, в школу для девочек, и Гарп лишь изредка видел ее по выходным дням. Иногда она приходила в спорткомплекс посмотреть соревнования по вольной борьбе. Однажды после соревнований Гарп попросил ее подождать, пока примет душ; он хотел ей кое-что дать, но для этого нужно было заглянуть в раздевалку, в его шкафчик.

— Ты что, хочешь подарить мне свои старые налокотники? — спросила Хелен.

Она больше не появлялась в тренировочном зале, даже когда приезжала на каникулы. Теперь она носила зеленые гольфы и серую фланелевую юбку в складку; обычно ее свитер — темных неброских тонов — гармонировал с гольфами, а каштановые волосы почти всегда были зачесаны наверх и заплетены в косу или уложены в замысловатую прическу. У нее был широкий рот и тонкие губы, которые она никогда не красила. Она была вся душистая, как цветок. Он это знал, хотя ни разу даже не притронулся к ней. И другие тоже, в этом он был уверен. Высокая и стройная, точно молодое деревцо, Хелен была выше Гарпа дюйма на два[15]; от худобы на лице резко, как после болезни, обозначились скулы; большие, яркие, золотисто-карие глаза мягко смотрели сквозь толстые стекла очков.

— Это твои старые спортивные кроссовки, да? — спросила Хелен, глядя на заклеенный вдоль и поперек пакет внушительных размеров.

— Нет, мне бы хотелось, чтобы ты это прочитала.

— У меня есть что читать.

— Это мой рассказ.

— Твой?

— Да, но вовсе не обязательно читать его сейчас, — сказал Гарп. — Можешь взять пакет с собой в школу. А оттуда напиши мне письмо.

— Мне и так приходится много писать, — ответила Хелен. — Все время сдаю письменные работы.

— Тогда обсудим, — сказал Гарп. — Ты ведь приедешь на Пасху?

— Приеду, но я уже приглашена.

— Ничего себе, — присвистнул Гарп; он протянул руку за пакетом, но она еще крепче сжала его, да так, что побелели костяшки на длинных тонких пальцах.

Гарп закончил сезон предпоследнего года с двенадцатью победами и одним поражением, проиграв только в финале чемпионата Новой Англии. В последний, четвертый год в школе он выиграет все призы и почетные звания, станет капитаном команды, получит звание «сильнейшего борца» и завоюет титул чемпиона. Этот год ознаменует собой начало почти двадцатилетнего периода побед команды Стиринга, тренируемой Эрни Холмом. В Новой Англии Эрни добился успеха, который он назвал успехом штата Айова. А к первому своему чемпиону, открывшему список звезд Стиринга, Эрни навсегда сохранит особую любовь. С его смертью вольная борьба в школе заметно пойдет на убыль.

К сожалению, ко всем победам Гарпа Хелен была равнодушна. Она радовалась победам отцовских воспитанников, потому что им радовался отец. Но в тот, последний год в школе, когда Гарп возглавил команду Стиринга, она не удосужилась посмотреть ни одного состязания. Хелен вернула ему рассказ по почте из Талбота, сопроводив следующим письмом:

«Дорогой Гарп,

в твоем рассказе, несомненно, что-то есть, но я думаю, что сейчас ты больше борец, чем писатель. Видно, что ты работаешь над языком и внимательно всматриваешься в людские характеры, однако сюжет надуманный, а конец по-детски наивен. Тем не менее очень тронута, что ты мне его показал.

Твоя Хелен».

На своем писательском веку Гарп получит много критических отзывов, но ни один из них не будет иметь такого значения, как это письмо. Хелен, надо признать, была даже слишком снисходительна. В рассказе Гарпа говорилось о двух юных влюбленных, которых убивает на кладбище отец девушки, приняв их за грабителей. Естественно, их хоронят рядом. Потом кто-то ограбил вдруг обе могилы, куда-то исчез отец, а грабитель вообще так и остался за кадром.

Дженни призналась Гарпу, что его первая проба пера не внушает ей особых надежд. Но Гарпа вдруг поддержал учитель английского, который, за неимением никого другого, считался в Стиринге большим знатоком литературного мастерства. Это был щуплый человечек, немножко заика, по имени Тинч. У него дурно пахло изо рта, чем он всегда напоминал Гарпу старого пса Балдежку. Но все сказанные им слова были хоть и зловонны, но исполнены доброты. Он хвалил Гарпа за воображение, учил старым добрым правилам грамматики и изящному слогу. Мальчики, учившиеся в Стиринге вместе с Гарпом, прозвали его Вонючкой и почти каждый день напоминали о его беде, оставляя на учительской кафедре флакончик со средством против дурного запаха и регулярно бросая в почтовый ящик зубные щетки.

Как-то, получив очередной пакетик с мятными таблетками, приклеенный скотчем к литературной карте Англии, Тинч обратился к ученикам с вопросом, правда ли, что у него изо рта так уж дурно пахнет. Класс замер, словно воды в рот набрал, и тогда Тинч обратился к Гарпу, своему любимцу, пользующемуся его полным доверием.

— Скажите, Гарп, у меня и вправду п-п-плохо п-п-пахнет изо рта? — спросил он без обиняков.

Гарп был известен незапятнанной честностью, борцовскими качествами и превосходными сочинениями. По другим предметам он успевал так себе или даже совсем слабо. С ранних лет, вспоминал Гарп, он стремился достичь совершенства в чем-то одном и не разбрасывался. Результаты различных тестов на одаренность показали, что у него не было врожденных талантов ни в чем. Это не удивило Гарпа, он, как и мать, был уверен: ни в чем нельзя достигнуть успеха, уповая лишь на природу. Когда один из критиков, рецензируя второй роман Гарпа, упомянул о его прирожденном таланте писателя, в Гарпе вдруг взыграло желание поиздеваться. Он отправил рецензию в Принстон, штат Нью-Джерси, психологам, проводившим тесты, и попросил проверить те давние результаты. Затем послал результат рецензенту, сопроводив запиской: «Большое спасибо, но никаких прирожденных талантов во мне нет». По мнению Гарпа, он мог быть с равным успехом прирожденным медбратом или прирожденным башенным стрелком.

— Г-Г-Гарп, — проговорил, заикаясь, мистер Тинч, наклонившись к мальчику, который ноздрями чувствовал ужасный запах, сквозь зловонные пары которого проступали слова «почетная грамота за сочинения». Гарп был уверен, что получит эту грамоту. Единственным судьей, конечно, будет Тинч. Если к тому же удастся выдержать экзамен по математике за третий год обучения (у него на днях переэкзаменовка), то школу он окончит вполне прилично, и Дженни будет счастлива.

— Что, у меня в самом деле п-п-плохо пахнет изо рта? — спросил Тинч.

— «Хорошо» и «плохо» — понятия относительные, — промямлил Гарп.

— Я спрашиваю ваше личное м-м-мнение, — сказал Тинч.

— Мое мнение? Ни у одного учителя во всей школе не пахнет изо рта так хорошо, как у вас, — не моргнув глазом, выпалил Гарп и посмотрел через весь класс на Бенни Поттера из Нью-Йорка, который был прирожденным ослом, что было очевидно даже Гарпу. Он долго и пристально глядел на Бенни, пока у того с лица не исчезла ухмылка, ибо взгляд Гарпа говорил: попробуй пикни, сверну шею.

— Спасибо, Г-Г-Гарп, — поблагодарил Тинч. И Гарп получил грамоту, несмотря на то что к последнему сочинению присовокупил записку:

«Мистер Тинч, я соврал в классе, мне просто не хотелось, чтобы эти ослы над Вами смеялись. Но должен Вам сказать, что изо рта у Вас и в самом деле неважно пахнет. Извините. Т. С. Гарп».

— Знаете ч-ч-что… — начал Тинч, когда они вдвоем обсуждали очередной рассказ Гарпа.