— Нет, не знаю.

— О мемориале.

— Боже! — удивился Гарп. — Мемориал? Здесь?

— У нас в школе теперь учатся девушки, — сказал Боджер. — Вернее, молодые женщины, — добавил он, тряся головой. — Ничего не понимают, они совсем юные. Мне они кажутся маленькими девочками.

— Старшеклассницы? — спросил Гарп.

— Да, старшеклассницы. Они проголосовали за то, чтобы назвать изолятор ее именем.

— Изолятор? — переспросил Гарп.

— Ну да, он ведь никак не называется, — сказал Боджер. — А большинство наших зданий имеют название.

— Изолятор имени Дженни Филдз, — произнес ошеломленно Гарп.

— Красиво, не правда ли? — спросил Боджер; он не был уверен, что Гарп согласится, но тот не возражал.

За всю долгую ночь малышка Дженни проснулась всего один раз; пока Гарп вставал с постели, расставаясь с теплой, крепко спящей Хелен, Эллен Джеймс нашла в темноте плачущего ребенка и поставила подогревать бутылочку. Тихое воркование, издаваемое ее безъязыким ртом, походило, как ни странно, на «гулиньки» младенцев. Эллен работала в яслях в Иллинойсе, написала она Гарпу в самолете, знает о малышах все и даже умеет издавать такие же звуки, как они.

Гарп улыбнулся, глядя на нее, и снова пошел спать.

Утром он рассказал Хелен об Эллен Джеймс, повспоминали об Эрни.

— Хорошо, что он умер во сне, — сказала Хелен. — Когда я думаю о твоей матери…

— Да, да, — сказал Гарп.

Данкен познакомился с Эллен Джеймс. Одноглазый и безъязыкая, подумал Гарп, это теперь моя семья.

Позвонила Роберта, рассказала, как ее арестовали, а Данкен, самое болтливое существо в доме, поведал ей об инфаркте и смерти Эрни.

На кухне в корзине для мусора Хелен нашла бирюзовый спортивный костюм и огромный, тяжеленный бюстгальтер; представив себе в нем мужа, Хелен рассмеялась. Резиновые сапоги цвета бордо оказались ей впору, но она все-таки выбросила их. Эллен Джеймс понравился зеленый шарфик; шарфик ей подарили, и Хелен тут же повела ее в магазин купить одежду. Данкен попросил парик и, получив его, все утро разгуливал в нем, действуя Гарпу на нервы.

Позвонил Боджер, спросил, не надо ли чем помочь.

Новый администратор школы Стиринга остановил Гарпа для конфиденциального разговора. Он сказал, что Эрни жил в служебном доме и хорошо бы поскорее забрать его вещи, но, конечно, когда у Хелен выберется свободная минута. Гарп знал, что родовой дом семейства Стирингов, принадлежащий Мидж Стиринг Перси, несколько лет назад был подарен школе, в честь чего даже устроили торжественную церемонию. И Гарп сказал, что Хелен потребуется на сборы ровно столько времени, сколько потребовалось Мидж.

— Нам придется продать эту обузу, — доверительно сказал Гарпу администратор. — Ведь если смотреть правде в глаза, это всего-навсего старая хибара.

Дом Стирингов в памяти Гарпа не был хибарой.

— Но этот дом — сама история, — ответил Гарп. — Вам наверняка хотелось его заполучить. И, в конце концов, это дар.

— Но он в ужасном состоянии, один водопровод чего стоит.

По-видимому, он хотел намекнуть, что дряхлые Мидж и Стюарт сами довели дом до такого состояния.

— Может, это и очаровательный старый дом, — сказал молодой человек, — но надо думать о будущем. Нельзя бросать на ветер деньги, отпущенные на строительство. Истории здесь и без того хватает. Нам нужны новые учебные здания. А это — рухлядь. Что с ней ни делай — все равно останется коттеджем для одной семьи.

Гарп рассказал Хелен, что дом Стирингов будет продан, и она расплакалась. Она очень горевала об отце и Дженни, а тут еще самый замечательный дом их детства оказался никому не нужен. Гарпу предстояло еще договориться с органистом, чтобы для Эрни и Стюарта Перси звучала на похоронах разная музыка. Это было важно для Хелен, Гарпу же ее поручение казалось бессмыслицей, но она так страдала, что Гарп не стал ей возражать.

Гарп шел к церкви, наступая на длинные подколотые булавками брюки от темного в полоску костюма Джона Вулфа: он так и не отдал костюм в переделку настоящему портному. Стирингская церковь — приземистое строение в стиле Тюдоров — была так плотно обвита плющом, что, казалось, с трудом пробившись из земной толщи, теперь силится разорвать путы густо переплетенных стеблей.

Гарп заглянул в душное, затхлое помещение церкви. И над его головой проплыла, как дым, первая волна мрачной органной музыки. Он был уверен, что придет до начала службы, но, к своему ужасу, увидел, что похороны Толстого Персика уже начались. Он никого не узнавал. Публика собралась особенная — древние старцы и старухи, посещающие любые похороны как бы из двойного сострадания — оплакать усопшего и свой собственный близкий конец. Эта смерть, думал Гарп, собрала довольно много народу, потому что Мидж была урожденная Стиринг, ведь у Стюарта Перси друзей почти не было. На скамьях рябило от вдов; их маленькие черные шляпки с вуалями казались темной паутиной, опустившейся на головы старух.

— Хорошо, что вы сюда заглянули, приятель, — сказал Гарпу человек в черном. Почти никем не замеченный, он проскользнул было на заднюю скамью, надеясь тихонько переждать это тяжкое испытание, а затем поговорить с органистом. — Нам не хватает рук, — продолжал мужчина, и Гарп узнал шофера автобуса-катафалка из похоронного бюро.

— Я не из похоронной команды, — прошептал ему Гарп.

— Все равно придется помочь, — сказал шофер, — иначе нам его отсюда не вытащить. Крупный мужчина.

От шофера пахло сигарами; Гарп оглядел потрескавшиеся от солнца скамьи и понял: шофер прав. Мужские головы — а их было раз два и обчелся — подмигивали ему сединами и лысинами; он насчитал тринадцать или четырнадцать костылей и два кресла-каталки.

Шофер взял покорившегося судьбе Гарпа под руку.

— Говорили, что мужчин будет больше, — пожаловался тот, — но, как видите, молодые и здоровые не пришли.

И проводил Гарпа вперед, к скамье, стоящей через проход от семейной скамьи Перси. Гарп хотел опуститься на скамью и чуть не подпрыгнул от изумления: на ней лежал, вытянувшись во всю длину, старик. Гарпа позвали взмахом руки на скамью Перси, и он неожиданно сел рядом с Мидж, не преминув осведомиться, не ожидает ли распростертый на скамье старик своей очереди.

— Это дядюшка Харрис Стэнфул, — прошептала Мидж, кивнув в сторону спящего, который издали и в самом деле походил на покойника.

— Дядюшка Хорас Солтер, мама, — сказал мужчина, сидящий по другую сторону от Мидж. В человеке с апоплексическим румянцем Гарп узнал Стьюи-второго — самого старшего отпрыска Перси, единственного оставшегося в живых его сына. Он имел какое-то отношение к питтсбургской алюминиевой компании. Последний раз Стьюи-второй видел Гарпа, когда тому было пять лет, и сейчас смотрел на него, как будто видел впервые. Как и Мидж, которая давно никого не узнавала. Сморщенная, седая, с коричневыми пигментными пятнами на лице, по виду и размеру похожими на земляной орех, с трясущейся головой, она напоминала цыпленка, высматривающего, что бы такое склевать.

Гарп прикинул, что гроб понесут Стьюи-второй, шофер катафалка и он. Его взяло сомнение, справятся ли они. «Как скверно, когда тебя так не любят!» — подумал он, глядя на серый ковчег, который был гробом Стюарта Перси, к счастью, закрытым.

— Извините, молодой человек, — прошептала Мидж Гарпу. — Никак не припомню вашего имени, — сказала она тоном, взывающим о снисхождении к старости.

— Э-э… — сказал Гарп. Перебирая имена от Смита до Джонса, он споткнулся на имени, которое у него и вырвалось: — Смёнз, — сказал он, к своему собственному удивлению и к удивлению Мидж.

Стьюи-второй и бровью не повел.

— Мистер Смёнз? — переспросила Мидж.

— Да, Смёнз, — повторил Гарп. — Смёнз, выпуск шестьдесят первого. Мистер Перси преподавал нам историю. «Как я сражался на Тихом океане».

— О да, конечно, мистер Смёнз! Как мило, что вы пришли, — поблагодарила Мидж.

— Я с большим сожалением узнал об этом, — сказал «мистер Смёнз».