Итак, с переходом Пскова в руки новгородцев границы Новгородской «области» подошли к землям, обитаемым племенами эстонской чуди и лэтигаллов. На территории эстонской чуди новгородцы стремились установить даннические отношения. Но отношения эти не были прочны, устойчивы, и в источниках не находим указаний на то, что земли эстонской чуди считались в составе Новгородской «области», подобно Ижоре, Кореле, Ладоге, Пскову и т. п.
Несколько иначе, кажется, складывались отношения с лэтигаллами. Часть территории, населенной лэтигаллами, повидимому, вошла в состав Новгородской «области». Составитель «Повести временных лет» знал «Лѣтьголу», знал он и «Заволочьскую Чудь». Он называет их в числе народов, сидящих в Афетовой части. Но ни летьголу, ни заволоцкую чудь он почему-то не упомянул в числе народов, платящих дань Руси (выше мы видели, что в понятии «Русь» автор «Повести временных лет» объединял восточно-славянские племена, живущие в пределах нашей страны). Может быть, они совсем не платили дань? Но относительно заволоцкой чуди мы знаем достоверно, что она не только платила дань, но уже в первой трети XII в. в Заволочье среди иноязычного населения раскинулась сеть погостов. Как же обстояло дело с летьгалой? Под 1242 г. в Новгородской 1-й летописи записано, что немцы возвращали новгородцам «Водь, Лугу, Пльсков (Псков), Лотыголу». Ясно, что если не вся, что какая-то часть территории, населенной «латыголой» или «летьголой», считалась в составе новгородских владений. Некоторые историко-географические наблюдения поясняют сказанное. Оказывается, что река Опочна, приток Липовца, притока р. Великой, протекала «в Латыголе»; село «в Латыголѣ» «на Опочнѣ» упомянуто под 1341 г. в новгородских и псковских летописях[173]. Если мы взглянем на карту, то обнаружим, что Латыгола на Опочне близко подходила к р. Великой что севернее и северо-восточнее се были псковские поселения. Подтверждение тому находим и в карте распространения «жальников» — погребений, свойственных новгородско-псковскому населению[174].
Вместе с тем известно, что псковичи брали также дань с лэтигаллов, обитавших западнее, в Толове. Об этом не раз показывает «Хроника» Генриха Латвийского. Об этом свидетельствует и псковская летопись, сообщающая под 1284 г., что немцы избили «псковичь на дани у Алысту, 40 мужь». Это была область в Прибалтике с «наиболее прочным русским политическим влиянием». Генрих Латвийский по раз подчеркивает, что лэтигаллы Толовы приняли веру от псковичей. Кроме того, население, жившее южнее, к северу от Зап. Двины, платило, очевидно, дань Полоцку (см. ниже). К сожалению, мы не знаем, с какого времени псковичи стали собирать дань среди лэтигаллов[175].
С распространением власти новгородцев на Псков в состав Новгородской «области» вошла также территория по р. Великой. Мы не знаем точно, как далеко на юг простиралась эта территория во второй половине XI в. Псковские летописные записи начинаются только с 1238 г., причем текст за XIII в. и первые десятилетия XIV в. дошел до нас в сокращенном виде. Подробные сведения сохранились только начиная с 1323 г. И уже из известий 30–40-х годов XIV в. мы узнаем о г. Острове, где в 1341 г. посадником был («опять») Василий Онисимович, и о г. Опочка, названном под 1330 г. «городком»[176]. Надо считать недоразумением утверждение Л. И. Софийского, автора специальной монографии об Опочке (1912 г.), что Опочка возникла с перенесением Коложа на новое место в 1412–1414 гг., что это новое Коложе и есть Опочка[177]. Во-первых, Опочка была крепостью, как мы видели, еще в первой половине XIV в. и, во-вторых, после 1412–1414 гг. существовали, по некоторым признакам, старое и новое Коложе. Под 1426 г. в Псковской 2-й летописи упоминается озеро Камень «за старым Коложем», следовательно, было и новое Коложе. Софийский опирался на известие Псковской 2-й летописи под 1414 г. о том, что псковичи поставили «град Коложе на новом мѣстѣ на Опочкѣ». Но выражение «на Опочкѣ» означало, очевидно, не «в поселении Оночке», а «в волости Опочке» (ср. выражение «в Русе»). Другой записью надо считать известие Псковской 1-й летописи под тем же годом о том, что псковичи поставили «город Опочку над Великою рѣкою» (Арх. сп.) или «город над Великою рѣкою, и нарекоша имя ему Опочка» (Тих. сп.) или (Псковск. 3-я л.) «город на Опочкѣ над Великою рѣкою». Эта запись сообщала о построении нового укрепления в г. Опочке. Незадолго до перенесения г. Коложе на новое место, в 1406 г., он был захвачен Витовтом, и повоевала «Коложская волость». Где же находились старое Коложе и повое Коложе? Так как за старым Коложем, согласно летописи, лежало оз. Камень, то ясно, что старое Коложе находилось между оз. Коложе и оз. Камень. Между оз. Камень и оз. Коложе находится «Мокрая», или «Екатерининская», гора, которая, судя по внешнему виду и местным преданиям, была «древним укрепленным пунктом»[178]. Следами нового Коложе являются остатки древних укреплений, «городище», лежащее на горке к западу от оз. Коложе на р. Кудке, притоке р. Великой. Здесь «близ правой стороны транспортной дороги из Опочки в г. Новорожев», мы найдем по «Списку населенных мест Псковской губернии» под № 7871 деревню Городище, лежащую «при речке Кудке» в 15 км от г. Опочки — ныне районного центра Великолукской области. Таким образом, новое Коложе лежало «на новом месте», но не на р. Великой, а на ее притоке, в Опочской волости.
По данным XIV и начала XV вв. (нападение Ольгреда, нападение Витовта), можно предполагать, что Опочка и старое Коложе как крепости были построены для защиты от нападений Литвы, когда Литва значительно усилилась во второй половине XIII в. Но сама местность тянула к Пскову, вероятно, и раньше — и в XII и во второй половине XI в. Мы знаем, что район Коложе на рубеже XIV–XV вв. был густо заселен. Так, Витовт, взяв «город» Коложе и повоевав волости, угнал отсюда 11 тыс. пленных, «прочѣ сѣченых»[179]. Равным образом, известие Новгородской 1-й летописи под 1346 г. о том, что Ольгред взял «окуп» с Опок и с «Порховского городка», показывает, что район Опочки был заселен. Территория распространения жальников, погребений новгородско-псковского населения XII–XV вв., захватывает верхнее течение р. Великой и ее притоков Кудки и Иссы, преимущественно Опочко-Коложенский район[180]. С юга подходила область распространения полоцкого данничества.
Столкновения территориальных интересов Полоцка и Новгорода начались раньше, до распространения власти новгородцев на Псковскую землю и, следовательно, не в этих краях, а где-то в другом месте. Верховья Ловати, верхнее течение Зап. Двины и междуречье Ловати и Двины с волоками были, конечно, издревле заселены; эти места были особенно привлекательны с точки зрения интересов данничества, так как лежали на узле важнейших путей — пути «из Варяг в Греки» (Днепр — Двина — Ловать — Волхов) и пути по Зап. Двине на восток. Равным образом они не могли не интересовать и киевского князя, так как были расположены на основной магистрали, связывавшей Киев с Новгородом. В 1021 г. Брячислав Полоцкий напал на Новгород. Как видно из летописного известия, он не имел в виду оставаться в городе, обосноваться в нем; он награбил имущество новгородцев, «полон» и скот и пошел обратно к Полоцку; Ярослав захватил его уже на обратном пути[181]. Побудительной причиной похода было, таким образом, не желание сесть в Новгороде, а иные домогательства, хотя Длугош говорит, что Всеслав будто бы «назначил там своих наместников». Эти домогательства выясняются из дальнейшего летописного рассказа. Ярослав вызвал Брячислава на переговоры и дал ему «два города» — У свят и Витебск. У свят лежал в междуречье Ловати и Двины; северо-западнее Усвята расположен Еменец, бывший, как видно из летописного сообщения под 1185 г., пограничным с новгородской территорией полоцким селением[182]. Смоленская территория не переходила за реки Кунью и Ловать и вместе с тем уже в середине XII в. распространилась далеко севернее новгородских Великих Лук на верхней Ловати, доходя до Дубровны на Кунье и Жабачева близ оз. Селигера[183]. Надо полагать, таким образом, что район Великих Лук во второй половине XI в. считался новгородским и у верховьев Ловати и в междуречье Ловати и Двины очень рано столкнулись интересы Новгорода и Полоцка. Летописный рассказ ставит в связь уступку Брячиславу Усвята и Витебска с походом на Новгород. Витебском мог интересоваться еще только Смоленск, так как позже он служил причиной раздора между Полоцком и Смоленском. На Новгород Брячислав мог итти Ловатью, как позже ходила в Новгородскую «середу». Литва, но возвращался он во всяком случае не Ловатью, а Шелонью, опасаясь, вероятно, встречи с Ярославом; от Шелони он пошел ее южным притоком Судомой (где был настигнут Ярославом) и, следовательно, держал путь через Пусторжевскую волость. Заметим, что от Судомы на юг в XVIII в. проходила главная почтовая дорога (Новгород — Порхов — Великие Луки) через Ашево — древний Ашевский погост Пусторжевской волости[184].
