Для изучения образования новгородской «областной» территории важны следующие данные, извлекаемые из новгородского сказания. В середине XI в. появилась потребность в Новгороде осмыслить новгородское прошлое и дать историческое повествование о том, как племенная область обратилась в «область»-княжение. Такое повествование сложилось в среде новгородского князя Ярослава Владимировича. В середине XI в. в Новгороде сознавали, что образование новгородской «области», переход родоплеменного общества в «область»-княжение обусловливались внутренними причинами. Уже эти данные вынуждают к предположению, что 40–50-е годы XI в. были переломными в истории образования Новгородской территории.
Изучая образование территории Новгородской «области», приходим к убеждению, что 40–50-е годы XI в. были переломными. В эти десятилетия приблизительно, во всяком случае не ранее, Ладога окончательно перешла в руки новгородцев. Рогнвальд Ладожский умер, повидимому, в 1030 г. (по «Fask.»), и его сменил сын Элиф. К середине XI в. Ладога (Aldeigjuborg) исчезает со, страниц северных, норманских известий[133]. В начале XII в., когда Ладогу посещал летописец, она была новгородским пригородом, где сидел посаженный новгородцами посадник; по крайней мере о посаднике Рагуиле, преемнике Павла, мы доподлинно знаем, что он был посажен новгородцами («даша посадьницяти»), а не князем, причем новгородцы посадили его в Ладоге после того, как князь временно изгонялся из Новгорода с помощью псковичей и ладожан. Ладога была новгородским пригородом, послушным старейшему городу[134].
Приблизительно к 40-м годам XI в. следует относить распространение погостов на Прионежье и образование территории «Обонежского ряда», примыкавшей к территории бывшего ладожского наместничества по Волхову и доходившей до поселений еми в Прионежье. Основываемся на следующем. Во-первых, сравнивая «Обонежский ряд» с откупной обонежской грамотой XV в., обнаруживаем, что территория «суда» почти полностью совпадает с обонежским «рядом» за одним исключением: обонежский суд охватывает территорию «Обонежского ряда» с прибавлением мест по Волхову. Ни одного названия в «Обонежском ряду» идентичного с названиями по Волхову мы не нашли[135]. Если территория «Обонежского ряда» не входила в состав древнего Поволховского района и только потом слилась с ним, то необходимо заключить, что сам «Обонежский ряд» был приростком к древней территории по Волхову. Эта территория, судя по расположению погостов «Обонежского ряда», не доходила на северо-востоке до верхнего плеса р. Сяси и только, может быть, подходила или охватывала ее нижнее течение.
Во-вторых, сравнивая территорию «Обонежского ряда» с территорией распространения погостов, указанных в грамоте Святослава 1137 г., обнаруживаем, что погосты грамоты Святослава не заходят на территорию «Обонежского ряда», а служат как бы ее продолжением. Они начинаются только там, где кончается «Обонежский ряд». Из этого необходимо заключить, что «Обонежский ряд» как целое в судебно-податном отношении уже существовал, когда производилась разверстка 1137 г. Так как в 1137 г. погосты распространялись не только по Заонежью, но и далеко по Заволочью, необходимо заключить, что погосты «Обонежского ряда» появились не в начале XII в., а значительно раньше, и относить их появление к середине или к первой половине XI в.
В-третьих, погосты Обонежского ряда появлялись в непосредственном соседстве с емью прионежской, а имея в виду последующие отношения с емью, которая к началу XII в. была данницей Новгорода, но никогда не была его союзницей в военных предприятиях, следует думать, что установление погостов на территории «Обонежского ряда» вызвало борьбу с емью. Обращаясь к летописи, видим, что под 1042 г. в новгородской редакции было вписано: «идѣ Володимеръ сынъ Ярославичьна Ямы и побѣди я и плѣни множество ѣми, и помроша кони у Володимира, яко и еще дыщющимъ конемъ, сдираху кожи съ нихъ съ живыхъ; толико бо бѣ моръ на конехъ»[136]. Это единственное и, очевидно, самое важное, что новгородцы сочли нужным вписать о внешней деятельности Владимира Ярославича на новгородском севере.
После 1036 г. Псков мало-помалу окончательно переходит в руки новгородцев. Мы говорили, что в 1036 г. Судислав был заключен в «поруб» и освобожден только в 1059 г. сыновьями Ярослава и отвезен в Киев. После 1036 г., в течение XI в. и начала XII в., мы не видим во Пскове князя: ни во время осады Всеславом Полоцким Пскова в 1065 г., ни во время похода на cocoл в 1060 г., ни в 1116 г., когда с новгородцами и псковичами ходил на чудь новгородский князь Мстислав Владимирович; Вероятно, в Пскове сидел новгородский посадник. Новгородская 1-я летопись под 1132 г. отмечает, что новгородцы дали («даша») посадничество в Пскове Мирославу. Это было после того, как князь Всеволод временно изгонялся из Новгорода с помощью псковичей и ладожан. С переходом Пскова в руки новгородцев борьба с чудью рано или поздно должна была перейти в руки новгородцев; но еще в 60-х годах XI в. к чудским делам проявляет интерес Изяслав Ярославич Киевский.
Какие же обстоятельства подготовили переход Пскова и Ладоги в руки новгородцев? Заметные успехи в образовании своей территории Новгород сделал тогда, когда (в X в.) стали устанавливать становища, получившие на севере название погостов, для сбора «дани и оброков» на территории, находящейся далеко за пределами летописной основной племенной территории ело вен; «словенское» племя уже в VI–VIII вв., по данным археологии, широко расселилось на севере[137]. Коренная племенная территория «словен» обозначена летописью как территория у Ильменя. Без сомнения, что под словами «около озера Ильменя» летописец разумел западные и юго-западные части Приильменья. И в наше время густо населенными являются западные и южные берега озера, входившие в пределы Шелонской пятины; они распаханы и безлесны примерно на 12–20 км и далее от уреза воды, тогда как на восточном берегу сохранились значительные лесные пространства[138]. На основании писцовых книг можно судить, что места эти были искони густо заселены. Здесь, притом, не было поселений эстонской чуди. Территория, расположенная полукругом к западу от Ильменя, и поныне свободна от поселений эстов[139]. Но уже в VI–IX вв. область распространения словенского племени, судя по топографии сопок, охватывала, согласно авторитетному указанию П. Н. Третьякова, «обширные пространства бассейна озера Ильмень, течение рек Ловати, Волхова и Мсты, районы Валдайской возвышенности и, наконец, верхнее течение Мологи. Отдельные сопки имеются на берегах реки Великой и на Псковском озере»[140]. К середине X в. словенское племя далеко расселилось, захватывая течение pp. Луги и Мсты. Распространение данничества на эту территорию в X в. свидетельствовало, как можно судить, по летописи, об успехах в образовании новгородской территории.
В 40-х годах X в. «уставлялись», согласно новгородскому летописному тексту, дани и погосты по Мсте и дани и оброки по Луге. Шахматов полагал, что строки эти появились в результате литературного сочинительства. Он думал, что новгородский летописец упомянул Лугу потому, что Луга вела к Пскову[141]. Но это маловероятно. Лугой никогда в Псков не ездили. Даже по прямому направлению из Новгорода в Псков не ходили: на юго-запад от Новгорода и в настоящее время тянется болотистая, лесная и малонаселенная местность; в Псков шли по Поозерью и Заверяжью на Голин к устью Шелони, а далее вдоль Шелони через Сольцы[142]. В Псков, таким образом, ездили Шелонью или вдоль Шелони сушею, но никогда не ездили Лугой, хотя от Шелони можно было пройти к Луге рекой Шпагою. Шахматов полагал, что летописец упомянул Мсту потому, что южная Деревская земля ассоциировалась в его представлении с новгородскими «Деревами»[143]. Термина «Деревская земля» применительно к Новгородской «области» в источниках не находим. Деревской пятины, которая действительно доходила до реки Мсты, во времена летописца не существовало. Древнейшее упоминание о «Деревах» относится к первой половине XV в.[144], и это известие отмечает «Дерева» в районе Деманя, т. е. там, где в то время проходила Деманская дорога. В грамоте новгородского князя Всеволода читаем: «съ тверского гостя, и с новгородцкого, и з бѣжицкого, и з деревьского, и съ всего Помостья»[145].
