— Я понимаю, — согласился я с ним. — Просто в прошлом году у вас другая специализация была, поэтому я подумал…

— Что, простите?

— Я говорю, в прошлом году, насколько я помню, вы на машинах подешевле специализировались, вот я и подумал…

— Извините, но я вас не совсем понимаю! — ненавязчиво прервал меня крепыш.

— Я говорю, раньше у вас…

— Нет, простите, — он начал имитировать детскую обиду, — мы всегда джипами торговали.

— Всегда?

— Да, всегда. Как два с половиной года назад открылись, так с самого начала на джипах и специализировались.

— Два с половиной года назад?

— Да, два с половиной.

— А раньше вы где торговали?

— Я?

— Ну магазин ваш?

— Раньше этого магазина не было вообще.

— А где же вы работали?

— Я вообще не из Саппоро.

— А — а… — разочарованно протянул я. — А откуда, если не секрет? Лицо у вас смуглое такое…

— Я из Осаки.

— Понятно, извините. Просто я был уверен, что еще год назад здесь, в вашем магазине, мои знакомые покупали «сивик» или «фамилию», что-то в этом роде.

— Я вам говорю, вы ошибаетесь! Или знакомые ваши ошибаются! — завертел головой крепыш.

— Не думаю… — Я посмотрел на него, затем на все еще разговаривающего по мобильнику водителя черного «ярвика». — Не думаю, что ошибаюсь…

— Я не понимаю вас… — заявил крепыш, показывая, что продолжать этот беспредметный разговор он не намерен.

— Да я вчера просто держал в руках бумаги интересные…

— Какие бумаги? — равнодушно спросил крепыш.

— Пэтээски…

— Что?

— Таможенные декларации «пятьдесят три — сорок». Знаете такие? — Я вцепился глазами в крепыша, показывая ему что отпускать его я не собираюсь.

— Слышал… И что? — Взгляд крепыша перестал фокусироваться, и ему, бедному нужно было теперь держать в поле своего зрения одновременно меня, Ганина и напарника.

— Да ничего… В них просто написано, что некоторые машины — недорогие седаны типа «сивика» — были куплены именно в вашем магазине. Другого ведь «Куру — сяри» на Хоккайдо нет…

— Вы кто? — сурово спросил крепыш.

— Неважно, кто я, важно, что вы мне на все это скажете, а? — Я старался сохранять остатки спокойствия, но с каждой секундой становилось понятнее, что я уже разбудил зверя, что этот зверь уже задумал вырваться на волю из клетки своей беспробудной лжи и что, чтобы загнать этого зверя обратно за решетку; от меня потребуется немало усилий.

— А почему я вам что-то должен говорить? С чего вы взяли, что я вообще вам что-то обязан отвечать?

— Да мне показалось, что мы по-хорошему сможем договориться… — улыбнулся я.

— Нам с вами договариваться не о чем. — Крепыш взглянул своими злыми глазами на подошедшего сзади Ганина.

— Ну что, Ганин, посмотрел машины? Поехали?

И вот туг Ганин сделал то, чего делать был не должен ни под каким своим ковбойским видом. Все, что нам оставалось сделать, так это спокойно выехать с магазинной стоянки, тут же вызвать районные патрули и пару инспекторских групп из главного управления, а самим держаться на расстоянии и наблюдать весь этот разворошенный муравейник из прекрасного далека. Так делается в этом мире — мире, где мужья ежевечерне покорно возвращаются под бок своих приветливых жен, мире, где каждые выходные отец семейства вывозит всю свою челядь сначала на шопинг, а потом в ресторан, мире, где все идиллически мирно и рационально предсказуемо. Но мой неумный друг Ганин, время от времени пытающийся из этого мира вырваться, испортил все, что только можно было испортить в данной ситуации.

— Отличные машины у вас, — вдруг по-японски сказал он нашему продавцу. — Только вот странные…

— Чем это они странные? — промычал огорошенный крепыш.

— Да на всех ценниках написано, что они подержанные, а они прямо как новые!

— Мы предпродажную подготовку делаем. — Крепыш все еще не понимал, к чему клонит веселый и самоуверенный Ганин.

— Километраж снижаете? Спидометр подкручиваете?

— Это не ваша забота! — Продавец выходил из себя, и мне даже почудилось на секунду, что у него из ушей пошел легкий парок. — Вы, как я понимаю, покупать у нас ничего не собираетесь, так что…

— Да нет, это я, как ценники сначала увидел, не собирался, — улыбнулся Ганин. — Сами посудите, четыре миллиона вон за тот «патрол», что, судя по ценнику, шестьдесят тысяч прошел, — это многовато!

— Дорого — не покупайте! — отрезал продавец и взглянул на часы.

— А потом я по салонам прошелся и, вы знаете, передумал…

— Да? — метнул на него ненавидящий взгляд крепыш.

— Да!

— Что так?

— А то, что у них у всех на спидометрах совсем другой километраж стоит! Вы в курсе? — Ганин внимательно посмотрел на продавца.

— В курсе чего?

— Ну я говорю, вон на «патроле» написано, что он шестьдесят три тысячи прошел, а на спидометре у него внутри — только тысяча двести. И заводом в салоне пахнет…

— У нас есть маленькие хитрости… — начал мямлить продавец, косясь на напарника у меня за левым плечом.

— Хитрости — это когда вы километраж назад откручиваете. — Ганина понесло, и я осознал, что ситуация из — под контроля вышла полностью.

— Не ваше дело, чего мы куда крутим!

— Не знаю, не знаю! Мне во Владике, может, такую машину брать! И потом, если вы назад километраж открутили, тогда почему у вас на ценниках в тридцать раз больше показано?!

— Я вам сказал, это не ваше дело! До свидания! — Крепыш перехватил легкий кивок напарника, щелкнувшего мобильником у ангарных ворот. — Всего вам доброго!

— Спасибо! — чуть ли не закричал Ганин. — И чего это во всех джипах у вас по полному баку бензина? Положено ведь с двумя литрами продавать, чтобы только до ближайшей заправки доехать!..

Я попытался схватить за локоть этого сумасшедшего общественного обличителя — обвинителя, заткнуть ему чем-нибудь рот и поволочь в сторону «таланта», но было уже поздно. Начавшийся минуту назад ровный и глухой гул трансформировался в подозрительно знакомое рычание, и мы втроем синхронно повернули головы по направлению к магазинной стоянке. На нее на полном ходу влетел и резко остановился, заскрежетав металлом и зашипев резиной, газовский «тигр», а по его бортам так же резко, но менее шумно встали два здоровенных черных «лэнд — крузера».

Двери у всех трех джипов распахнулись одновременно: из русского «бронетранспортера» выпрыгнул его счастливый обладатель и три русских комплекцией пожиже, а из «крузеров» на асфальт ступили восемь молодцев — японцев, из которых знакомыми рожами выделялись Накамура и Ито. Вся эта дюжина — очень похожая, кстати, на чертову — была затянута в черные джинсы, черные кожаные куртки, под которыми виднелись черные футболки и рубашки, и отличались они друг от друга визуально только обувью: на ком-то были белые кроссовки, на ком-то бежевые туфли, на ком-то — тяжелые черные ботинки.

Я почувствовал, как чья-то властная рука обняла меня сзади за грудь, и, пока я успел сообразить, в чем, собственно, дело, подкравшийся сзади водитель «ярвика» вытащил у меня из нагрудного кармана мобильник, как теперь оказалось, напрасно подзаряженный Ганиным. Никаких поползновений физически ограничить нашу свободу пока не предпринималось, однако этого и не требовалась, поскольку обступившая нас черная джинсово-кожаная стена выглядела абсолютно непроницаемой.

— Ба, знакомые все лица! — приветливо воскликнул Коврига. — Какими судьбами?

— Это вы, Коврига, какими судьбами в Саппоро? — вяло спросил я и с ядовитой «благодарностью» взглянул на побелевшего Ганина.

— Так сегодня среда, — откликнулся Коврига.

— И что с того? — Я попытался ему улыбнуться, но, судя по его иронично сверкавшим глазам, не слишком убедительно.

— Да мы в среду всегда за товаром в Саппоро приезжаем, — пояснил Коврига и похлопал по крышке капота соседнего «крузера».

— А вы магазин, часом, не перепутали?

— Не понял!.. — Коврига поднял брови.

— Вы же с Накамурой-саном, — кивнул я в — сторону его японского напарника, — насколько я помню, все больше по части электроники, аппаратуры, там… Нет?