Даже когда каминная труба в ее спальне во время остановки на постоялом дворе вдруг начала отчаянно дымить, она, вопреки опасениям Ричарда, вовсе не впала в ярость и не стала требовать уехать в ту же секунду, но, посидев немного с кислым видом, заявила своему дорогому Дики, что он может спать в ее комнате, а уж она, так и быть, перейдет в его. Тогда утром она найдет его подсушенным и насквозь прокопченным! В таком радужном настроении она спустилась с ним к обеду, сочла, что куропатки просто отличные, пирог с мясом вполне отвечает самым изысканным требованиям французской кухни, а вино — просто поразительно сносное для такой дыры, и весь вечер веселила мужа милыми ухаживаниями, пока не пришло время ложиться спать.

Продвигались они медленно — не только из-за плохих дорог, но еще и потому, что стоило ее светлости заметить на обочине какие-нибудь дикие розы, как она тут же непременно должна была остановиться и их сорвать. Совершив это, она рука об руку с мужем прогуливалась вдоль дороги, причем он вел лошадь под уздцы, а карета тащилась сзади. Все это выглядело весьма идиллично, и Ричард был на седьмом небе от счастья.

Прибыв, наконец, в свой дом на Мейфэар, они обнаружили, что слуги, значительно их опередив, приехали неделей раньше и даром времени не теряли. Никогда, заявила Лавиния, их дом не выглядел так замечательно, таким новеньким, уютным и чистым, словно с иголочки. Паж-негритенок преподнес ей маленькую обезьянку, которая кланялась, скалила зубы и бормотала нечто вроде: «Хозяин дома!»

Леди Лавиния бросилась обнимать и целовать своего Дики. Как это он догадался, что она просто мечтала об обезьянке? Наверняка она упомянула об этом своем желании пару раз. Да он просто лучший из мужей на свете! И танцующим шагом, в полном экстазе и восторге, она удалилась в свои апартаменты.

Beau monde[23] возвращался в город, и несколько дней спустя, когда Карстерс отвез жену в Рейнло, в садах оказалось полно гуляющих и вокруг царило веселье. Было еще светло, но с деревьев свисали лампочки, скрипачи играли почти без передышки, взлетали фейерверки, беседки были свежеокрашены, а главный павильон так и сверкал огнями.

Приподнятому настроению Лавинии значительно способствовало еще и осознание собственной неотразимости и великолепия шелкового платья в георгианском стиле, с юбкой, обтянутой в золотую сетку. Волосы ее были напудрены и искусно завиты в длинные локоны, спадавшие на плечи и полузакрытые кружевами, а сверху красовался изящный серый капюшон. Палантин был отделан золотой тесьмой, в тон юбке, а застежкой служила брошь с россыпью рубинов. Рубины блистали в ушах и отличались такими размерами и великолепием, что все встречные дамы провожали ее завистливыми взглядами… В браслетах, надетых поверх длинных перчаток, тоже сверкали красные камни. Довольна она была и внешностью Ричарда — ведь может, когда захочет, выглядеть прилично. Винного цвета бархатный камзол сидел на нем безупречно, а золотые стрелки на чулках смотрелись просто шикарно.

Не прошло и десяти минут, как их обступила не слишком большая, но плотная толпа мужчин, громко выражающих свое восхищение тем фактом, что прекрасная леди Лавиния снова с ними. Один принес ей стул, другой — бокал негуса[24], остальные так и порхали вокруг.

Раскрасневшаяся и совершенно счастливая от успеха миледи протянула маленькую ручку мистеру Селвину, своему давнишнему и пылкому обожателю, нежным смехом ответила на его цветистый комплимент, а затем заявила, что он ужасный льстец, демон-искуситель и что слушать его больше она не желает!

Сэр Грегори Маркхем, который принес ей бокал негуса, как выяснилось, только что вернулся из Парижа. Услышав это, она оборвала на полуслове свою беседу с полностью очарованным ею французским шевалье и обернулась к Маркхему, подняв свои эмалево-голубые глазки и хлопая затянутыми в перчатки ручками.

— О, сэр Грегори! Париж!.. Однако скажите мне, прошу… скажите скорее, вы виделись там с моим милым Дьяволом?

— Ну, разумеется, мадам, — ответил Маркхем и протянул ей бокал.

Она отпила глоток и отдала бокал шевалье, чтоб он пристроил его куда-нибудь.

— О, вы просто душка! — воскликнула она. — А чем он занимается и о!.. когда намерен вернуться в Англию?

Сэр Грегори улыбнулся.

— Откуда мне знать? — протянул он. — Боюсь, monsieur s’amuse[25].

Она кокетливо прикрыла личико веером.

— Ах, несносный! — воскликнула она. — Да как вы смеете говорить такие вещи?

— Бельмануар? — переспросил лорд д’Эгмон, играя тросточкой. — Он очаровал мадам Помпадур, не так ли? Не в вашем присутствии будь сказано, леди Лавиния.

Лавиния уронила веер.

— Помпадур? О, тут ему лучше поостеречься!

— Насколько я слышал, между его величеством и прекрасной Жанной уже начались кое-какие недоразумения по этому поводу. И она сразу же охладела к нашему Дьяволу.

— А я слышал, что ему просто наскучила эта дама, — вставил Маркхем.

— Как бы там ни было, но я рада, что эта история закончилась, — заметила Лавиния. — Слишком уж опасная это игра, зариться на фаворитку Людовика. О, mon cher[26] шевалье! Я вас не забыла, нет! Но уверена, сейчас вы говорите такие гадости о нашем Георге!.. Я права? О, и вы до сих пор держите мой бокал! Как это страшно любезно с вашей стороны! Так и быть, выпью… а вы, Джулиан, унесите бокал… Voila[27]! — и она протянула бокал д’Эгмону и игриво хлопнула его веером по руке, кокетливо поглядывая снизу вверх. — Ах, бесстыдник! Что это вы все время нашептываете? Не желаю слушать все эти ваши непристойности. Нет, нет, и смеяться им тоже не желаю!.. Сэр Грегори, так вы мне не ответили. Когда возвращается Трейси? Уверена, что на той неделе в среду, как раз к приему у Кавендишей. Ну, скажите же да!

— Разумеется скажу да, моя прекрасная мучительница! Но если по правде, то Трейси и словом не обмолвился о возвращении в Лондон.

Она надулась.

— Нет, я вас положительно ненавижу, сэр Грегори! Ведь его не было с самого мая! О, Джулиан, вы уже вернулись? В таком случае поведете меня смотреть фейерверк. Ах, мой веер! Где же он? Я уронила его… Селвин, если это вы забрали… Ах, Дики, он у тебя! Спасибо! Я ухожу с Джулианом, а ты можешь тем временем пофлиртовать с миссис Клайв, я видела, она вроде бы шла сюда. Да, определенно, можешь, я ревновать не буду, обещаю! Прекрасно, Джулиан, идемте! Шевалье, надеюсь увидеть вас на приеме в среду, но можете навестить меня и раньше.

Француз просиял.

— О, я счастлив, мадам! Тогда ждите меня в Уинчем-хаус. Vraiment[28] но до этого момента это будет не жизнь, а лишь существование! — и вполне различимым для окружающих шепотом он заметил Уилдингу: — miledi e’tait ravissante! Maise ravissante[29].

Взяв под руку своего осчастливленного кавалера, леди Лавиния отправилась смотреть фейерверк, отвечая милой улыбкой на бесчисленные поклоны и выражения восхищения и оставив своего мужа флиртовать с хорошенькой Китти, чего он, впрочем, делать не стал, а пошел вместо этого к павильону в компании с Томасом Уилдингом и Маркхемом.

Д’Эгмон провел миледи по извилистой аллейке, затем они вышли на просторную лужайку, где уже собралась изрядная толпа самого разношерстного народа. По направлению к ним шел брат Лавинии, полковник лорд Роберт Бельмануар, очень богато одетый и самой щегольской внешности. Он увидел сестру и на его цветущем лице отразилось изумление.

— Господи! Клянусь честью, это же Лавиния! — и он раскланялся.

Миледи, не слишком жаловавшая брата, ответила на приветствие коротким кивком.

— Страшно рада видеть тебя, Роберт, — холодно бросила она.