Да, наивно было сегодня спорить, вынуждать сидеть в душном кабинете людей, за день и без того намотавшихся. Сдвинулось в жизни привычное, и подкрались незаметно раздумья об уходе, об отъезде…

После работы Дементий посоветовал Родиону не уходить, а ждать вместе с другими заседания завкома. В пустом коридоре среди поблекших плакатов, графиков, стендов собралось несколько человек, чьи заявления по различным причинам должны были разбираться. По очереди вызывали каждого. Подождать было просто необходимо — обсуждались сразу два дела: жилье и характеристика в институт.

Будь поблизости, — предупредил Дементий и скрылся за дверью. За окном тревожно вспыхивали дальние зарницы, перемигивались с искрами проводов над троллейбусами.

Из-за духоты дверь не прикрыли, и разговор завкома проникал отчетливо к ожидавшим. Обсуждалась первой тихо и мирно воскресная поездка в колхоз. За ней — квартирный вопрос. Говор тут пошел громче. И немудрено: из каждого цеха отстаивали своих.

Кроме Дементия, были Сипов и Горликов, голоса которых пока не слышались. Вскоре зачитали заявление Родиона, написанное так, как подсказал ему в свое время Дементий. Он же и подкрепил заявление своей резолюцией, поэтому на замечание директора, что доводов несколько маловато, Дементию пришлось выступить.

— Ну что парню писать? Жениться намерен. В институте учиться хочет. Надо квартиру дать.

Позвали Родиона.

— Живешь в общежитии?

— В нем.

— Сколько работаешь?

— Два года.

— Жениться твердо намерен?

— Твердо.

Дементия и Родиона выслушали. Многие согласно закивали: дело, мол, ясное, тянуть нечего — утвердить. Пусть себе женится, потомством поскорее обзаводится.

Спрашивал больше директор, лишних вопросов не задавал. И сердце Родиона колотилось, готовое вот-вот вырваться. Ему доверяли, на его стороне были. Понимали! Посовещались завкомовцы, побалагурили.

— Проголосуем тогда?

— Надо, надо.

И когда уже потянулись вверх руки, словно бы нехотя, взял слово Сипов. Заговорил неторопливо, одновременно вытирая платком лицо:

— Конечно, жилье дается нуждающемуся…

— Это известно, Анатолий Иванович.

— Минутку! Я никого не перебивал.

— Не мешайте, товарищи, — заметил директор.

— Однако из нуждающихся, — продолжал Сипов, — предпочтение отдается лучшим, кто проявил себя в быту, на общественной работе, производстве. Если рассматривать Ракитина с производственной точки зрения, то многим известно, что переведен он в разнорабочие. Решайте. Мое дело проинформировать.

Заговорил Горликов. Он вскинул руку, но прежде помолчал, настраивая внимание:

— Он что, этот станок, прямо так взял и поломал?

— Сжег подшипники.

— Как же он жег их?

— Станок не выключил.

— Не скрою, — взял опять слово Горликов, — рассуждает Анатолий Иванович вроде верно. Разнорабочим Ракитин — Месяц. Но до этого-то он работал у вас! И как работал! Вымпел, Доска почета. Было или не было, Анатолий Иванович? — спросил Горликов.

— Было.

— То-то же. Я предлагаю квартиру будущим молодоженам дать в одном из очередных наших домов. Далеко отодвигать, на мой взгляд, не следовало бы.

— Как, товарищи? — спросил Дементий, ведший собрание.

— На очередь, чего уж тут.

Проголосовали. Разом со всеми потянулась вверх и рука Сипова. Следующим разбирали заявление Агафончика, просившего квартиру на улучшение. Агафончиком называли его только в цехе да в курилке. Здесь был Агафонов Сергей Александрович. Кое-кто колебался — давать или не давать, и Сипову пришлось выступить. С Агафоновым он проработал столько, что «дай бог каждому». Но сколько — Сипов не сказал. И везде с жильем не везло Агафонову, в последний момент что-нибудь да срывалось, мешало получению.

— Неужели такое вот и сейчас, а, товарищи? — вопрошал Сипов.

— Трехкомнатную многовато… — возражали ему.

— У него мать живет.

Агафончик молчаливо сидел, зажав меж колен руки, полагаясь не столько на авторитет завкома, сколько на доводы Сипова. От этих доводов зависело теперь его дело.

— Товарищ Агафонов, — обратился директор, — мать где живет?

— Со мной она.

— Да-а… Трудный случай. Нет сейчас трехкомнатных.

— Вы мне лучше дайте однокомнатную. Я в нее мать поселю, — подал идею Агафончик. — Ее потом обменять можно будет.

— Однокомнатную, а где она? — встрял Дементий.

— Их и гак мало, однокомнатных-то.

— То-то и оно. Придется потерпеть немного.

— Как же быть… Вы что-то хотите сказать, Ракитин? — спросил директор. Родион встал, и все обернулись в его сторону. — Отдайте мою квартиру матери Агафонова.

— А вы?

Стало тихо. Так тихо, что машинистка даже притаилась вроде цикады.

— Подожду нового дома…

Кругом загомонили, закашляли:

— Что, товарищи, дадим Агафонову квартиру, намеченную Ракитину?

— Дать, конечно, раз уступил.

А как было не уступить. Задержала память Родиона разговор в курилке о житье-бытье Агафончика. Помнилось, как кто-то сказал, что живет Агафончик в общей квартире. И никакой такой роскоши, никакого богатства — живут, как могут. Маленькая уступка проявилась внезапно, выплеснулась сама собой. Он был разнорабочим. Он был наказан. И вряд ли имел теперь право получать эту квартиру.

Последним вопросом разбирали характеристики поступающих в институты. Отзывы давались представителями цехов. Начали выяснять, кому характеризовать Родиона. Решили выслушать и прежнего и нового мастера.

— Как вы, Анатолий Иванович? — обратился директор к Сипову.

— Дело коллектива. Сейчас у Ракитина другой мастер…

— Не возражаю, — ответил Горликов, — пусть поступает.

— Не возражаете-то не возражаете, но ведь человек-то наказан, понижен, — поступок-то налицо! — высказался Сипов.

— Какое уж там! — бросил Дементий.

— То-то и оно, совместная выпивка сделает что угодно. — Сказав это, Сипов, как говорится, подрезал Дементия начисто. Многие заинтересовались, о какой такой выпивке речь?

— Да, было дело, в саду в перерыв как-то… — пояснил Сипов, не вдаваясь в подробности. Видеть Сипову довелось одному, и теперь он даже досадовал, что проговорился об этом и приходится давать разъяснения. Начали спрашивать, как так Сипов узнал про это… Затевался непредвиденный разговор. Чувствовалось, что знает о выпивке и директор, постаравшийся потушить ненужное любопытство.

— Характеристику выдать следует, — подытожил он. — И выдать обязательно. Но после того, когда кончится срок наказания. Вы не обижайтесь, товарищ Ракитин, такой уж порядок. Мы ценим вас, но, сами понимаете…

— А не поздно ли будет? — заметил Горликов.

И вновь заговорил Сипов:

— На другой год поступит. Пока характеризовать нечего: человек наказан, а мы его в институт, так выходит? В конце концов не перевод в разнорабочие помеха. Пьянка, вот что! Никакого права не дает она характеризовать положительно.

— Вы повторяетесь, Анатолий Иванович, — прервал директор. — Вопрос и так ясен. Я думаю, Ракитин правильно нас поймет.

Дементий заметно сник, как-то сжался, ушел в себя. Не легче сделалось и Родиону. Сидел как в воду опущенный. Одна пустота в душе.

Он не пошел сразу домой, в общежитие. Повернул к станции, к вокзалу. Сновал и толкался там, глядел, как садились в очередной поезд люди, как ждали они в вокзале своей дальней дороги, и ощущал с ними беспокойство отъезда.

Влекла его сегодня дорога. Тянуло к забытому перестуку колес, запаху шпал, угля, мазута, к густому напористому ветру ночных просторов. И если бы еще легонько подтолкнул кто, уехал бы Родион тотчас же. Но с ним рядом никого не было. Скошенным лугом тянуло с подстриженных днем газонов. Редкие окна светились огнями. Над городом плыла луна, от ее света зелень улиц становилась темнее.

За полночь он вернулся в общежитие. Коридоры, лестницы, переходы — отдавали здесь долго не убранными вагонами дальнего поезда. И только сильней бередили.