Каждый находил себе по душе занятие. К концу вечера в клуб заявлялись обычно те, кто не был ни в кино, ни на танцах. Карманы запоздалых гуляк оттопыривались от яблок, рубашки отвисали. Глаза у «добытчиков» озорно блестели и румянились лица.

Через местную детвору быстро проведали о богатом яблоневом саде за лесом. Сама детвора ходить не осмеливалась из-за обнаруженного где-то волчьего выводка. Осторожность, как потом выяснилось, имела веские основания: волки резали время от времени колхозных телят и овец.

Пэтэушников же опасность дороги не страшила. Каждому не терпелось пройти через этот лес. Мало кто забредал сюда. Но вряд ли кто рискнул бы пойти один. Вековая тишина стерегла в лесу единственную от поселка тропу.

Перед лесом лежало дегтярно-черное торфяное болото. Оно настораживало, вынуждало идти берегом молча.

Зато потом, когда лес сменялся березовым колком и за ним открывались сжатые поля и огромный по холмам сад, ликовала душа и ноги сами несли к гуще отяжелевших яблонь.

Лето убывало, и яблоки созревали день ото дня заметнее. Рвали лишь крупные с красным боком либо налитые с желтинкой. Чтобы не сломать, ветку гнули и с медленной осторожностью подкручивали яблоко, пока не отрывалось само.

Ходили в сад сразу после работы, чтобы засветло уйти, засветло и вернуться. Когда достигали на обратном пути торфяного болота, солнце садилось. От торфяного озера тропа вела дальше, прямо к поселку. Часа полтора дороги в оба конца — и ты заваливаешься счастливо на свою железную койку, с грохотом рассыпая по полу яблоки, или, разгорячась, направляешься на свет и музыку к деревянному клубу. И никто бы не догадался о пэтэушных походах, если бы не помог случай.

Компания оказалась как никогда многочисленной. Антон и Игорь с охотой влились в нее. Лес прошли быстро, весело и почти по-пластунски пробрались к яблоням.

Набив карманы яблоками, решили держаться ближе к березняку перед лесом. С полей уже возвращалось стадо, и лезть на глаза пастухам не хотелось.

Меж тем оно вело себя странно. Блеяли почему-то овцы, ревели коровы, тревожа погружавшийся в сумерки кустарник. Набирая бег, стадо прямиком перло на кустарники с пэтэушниками, опасливо отбежавшими в сторону при виде коров. Красноватые налитые глаза животных, казалось, ничего перед собой не видели. Коровы промчались мимо.

Вначале думалось, что бежали коровы в кусты из-за того, что там находились чужие. Но рассудительный Антон быстро отверг догадку, резонно заметив, что на людей стадо не побежит.

И оказался прав. Двое пастухов на конях обогнали коров, пытаясь сдержать их бег. Стадо подминало кустарник и обдирало бока. Любую из коров могла проткнуть рогами соседка. Сберечь от увечья животных, повернуть на чистую луговину было сейчас для пастухов главным.

И никто из них не замечал происходящего возле леса, всколыхнувшего и взбудоражившего животных.

Творилось же на краю поляны от леса редкостное. Навряд ли кому и доводилось такое видеть.

Пэтэушники пригнулись, присели на корточки и, разглядывая местность понизу, заметили мечущуюся серомастную овцу. Она была отбита, отогнана от стада кем-то, вроде сторожевой или пастушечьей собакой.

Каждому хорошо виделось, как она проворным прыжком настигла овцу, схватила за шею и, не дав овце завалиться, метнула на спину и потрусила с ней к лесу.

— Волк! — выдохнул Антон, не веря глазам. — За стадом у леса! Это он. Точно, ребята. Овцу поволок.

Несколько секунд хватило волку, чтобы скрыться в лесу. Отлаженные, давно отработанные приемы поражали четкостью. Такое и в кино не увидишь.

Спохватился, опомнился первым Антон.

— Ату, ату! — закричал и бросился он, увлекая за собой Игоря и остальных, выхватывая на ходу мешавшие бежать яблоки и бросая их в трусившего с ношей волка. Зверь бежал медленно, и яблоки ложились почти с ним рядом. Они падали как неразорвавшиеся фитильные бомбы приключенческих фильмов. Волк приседал, поправлял сползавшую ношу и продолжал трусить дальше.

Кому-то подвернулась палка, кто-то поднял камень, с криком пэтэушники бежали за волком. Не бросая овцы, зверь юркнул в густой ельник и пропал под низким пологом колючего лапника. Лезть в сумрак ельника никто не решался. В чащобе зверь — что у себя дома.

— Ну вот и упустили! Ушел!..

— Ищи его теперь в лесу!

Однако каждый из ребят понимал и другое: не понесет волк далеко добычу. Ему не пробиться с ней в ельнике, припрячет где-то в надежде вернуться позже. Сейчас только и настигать, не теряя времени.

Швыряя палки и камни, громко крича, протиснулись в ельник и отыскали быстро овцу. Из перекушенного горла сочилась кровь, животное дышало пока, и каждый гладил овце теплую голову. Потом спохватились. Игорь побежал, обдирая лицо и руки, к пастухам. Верхами подъехали мужик и парень.

— Скорее, Иван, к зоотехнику, — сказал пожилой младшему. — А то недогляд сочтут.

Овцу взвалили поперек седла и повезли в деревню.

— Молодцы, ребята! Молодцы! — благодарил пожилой пастух пэтэушников.

Возбуждение постепенно спадало. Суматоха улеглась; время спешить домой. Знакомая тропа внушала теперь порядочное опасение. Так поздно ею не возвращались. Только бы миновать засветло лес, а дальше уже — по ровному да по голому на огни — дойти будет нетрудно. Но вот лес… Вотчина волка… Волк может оказаться и бешеным. Летом с ними такое бывает.

Неизвестно, как преодолела бы компания путь к поселку, будь вечер темным. На счастье, рано светила луна и звезды, и тропа, смутно темнея, вела ребят к поселковому дому. От лунного света лес выглядел настороженным, и пэтэушники замирали от мысли, что под кустом или деревом их поджидают волки. В руках были палки, и весь путь ими колотили по стволам и веткам деревьев.

Вот и расступился лес, кончилась лесная дорога. Впереди озеро, а за ним — поле, открытое поле, за которым вот-вот мелькнет огнями поселок. Опустошенно стучат сердца. Отныне никто не пойдет за яблоками по этому лесу. Уж лучше ходить за лесными орехами — по другую сторону от поселка.

Наведываться за яблоками вскоре отпала надобность. Не из-за волков, а совсем по другой причине.

В один из дней под окнами пэтэушного обиталища остановился фургон «Москвич». Неторопливо вылез плотный загорелый мужчина. За ним с той же степенностью выбрался и шофер, в джинсовом костюме молодой парень. Мужчина спросил, где мастер. Щербаков сидел как раз за нарядами — в своей комнате. Приезжих привели к нему; чувствовалось, что приехали они неспроста: держались спокойно, но с долей загадочности.

Втроем они, говорливо-веселые, и вернулись к машине. Открыли заднюю дверцу фургона, и шофер принялся выгружать мешки с яблоками.

— Идите-ка помогите, — распорядился Щербаков глазевшим пэтэушникам.

В машине привезли яблоки из того же сада, в который ходили они по глухому лесу. Дарили за овцу, отбитую у волка. И привез не кто-нибудь, а сам председатель.

Теперь в сенях школы стояли мешки. И каждый брал и ел яблоки с такой легкой доступностью, что ходить в сад в один день расхотелось. Яблоки были под рукой и никаких приключений никому не сулили.

Лишь после практики стал собираться Игорь Божков домой, и то ненадолго, чтобы поговорить с родными, показать диплом. Получив первым назначение, он хотел и уехать первым… Навестить же родных следовало: когда-то потом представится возможность! Давно не был дома, поэтому и жило в Игоре странное, прежде незнакомое ощущение: в твое отсутствие там будто что-то случилось. Только бы не беда какая, о которой могли и не сообщить. Чувство обостренной тревоги, вероятно, исходило и передавалось ему от родных, от их долгого ожидания сына: первое лето провел вдали от дома! Прочно держало его это незнакомое ощущение, толкавшее одновременно и на свидание, и на прощание с домом.

Отшумела, схлынула, как речной лед по весне, практика. Закончив в срок все работы в школе, штукатуры вернулись в город. Ходили в кино, отдыхали, навещали знакомых, присматривали в магазинах обновы накануне получения расчета за практику.