— А как же Тока? — спохватился я. — Он так и будет жить в замедленном времени?

— Ну что ты, Александр. В любой момент мы его можем «расколдовать».

— Не могу понять: масса Токи не изменилась, почему же он повис в воздухе? Ведь он должен сразу упасть независимо от времени.

— Нет, Сашок, — ответил Владимир. — Раз в сфере финн-пространства время замедленно в тысячу двести раз, значит, во столько же раз замедленно и ускорение свободного падения. Поэтому он так долго опускался. — Владимир повернулся к американцам. — Вы отлично поработали, дорогие мои, хорошие друзья! Я устал вас называть молодцами, но вынужден и огорчить: ваше открытие вряд ли пригодится Потапову и Попову.

— Володя, успокойся, мы очень рады, что вы нашли лучший способ спасти их. Каждому открытия свое время.

— Практически, Тока может сейчас прожить наши столетия? — спросил я.

— В своем восприятии он живет в обычном времени, — ответил Гек. — Если его оставить в этом состоянии, то он, прожив пять лет по своему времени, выйдет к людям через шесть наших тысячелетий. Чем не путешествие в будущее? Но это не абсолютный перенос во времени, это что-то вроде того же анабиоза. Если бы замедлить время в миллиард раз, то он бы за одну свою минуту прожил полторы тысячи наших лет. Но мы не можем регулировать скорость течения времени — почему-то только именно в тысячу двести раз, ни больше, ни меньше. Что это? Постоянная величина? Константа? Мы не знаем, Александр, каков абсолютный ход времени, в какой момент у него было начало и конечно ли оно. Проблем у нас очень много. Мы еще так мало знаем, — В эту минуту Гек был похож на Владимира, когда тот жаловался, что вообще ничего не знает и не понимает.

— Может, этим способом и я перенесся к вам?

— Нет, Шурка, — сказал Владимир. — Если даже и допустить, что кто-то заключил тебя в финн-пространство, то ты был бы виден всем, как мы видим Току, ты был бы экспонатом, объектом для изучения. А ты для всех исчез на четыре века — в этом все дело.

Люси предложила вернуться к Токе. Он стоял в прежней позе, но правая рука его уже касалась щеки, он растирал место укола. Еще в его глазах застыло удивление — он, наконец, обратил внимание, что нас на месте нет и недоумевал, куда же мы внезапно исчезли. Тока и сейчас нас не видел, для него наш приход — мгновения, которые не схватывал глаз. Нам нужно было стоять неподвижно несколько минут, пока по его нервам сигнал от глаза поступит в мозг. Я пощупал руку Токи, она была упруго напряжена, и хотел согнуть ее, но Гек попросил этого не делать, потому что можно повредить руку.

Мы сели в кресла. Гек связался с лабораторией и взялся за рычажки. Через считанные секунды финн-пространоство было разомкнуто. Глаза Токи тот час забегали, пальцы интенсивно растирали щеку.

— Щечка зудится? — как ни в чем не бывало спросил Гек.

— Кто-то больно укусил, — ответил Тока. — Вас же здесь не было, откуда вы так быстро опять появились? Еще раз подпрыгнуть?

— Хватит, выходи.

— А эксперимент?

— Он уже состоялся. Подведи свои часы, они на час двадцать отстали.

— С чего это вдруг? Это ваши часы вперед убежали, а я за свои ручаюсь.

Узнав о сути проведенного с ним эксперимента, Тока ничуть не удивился. Он, вообще, никогда ничему не удивлялся. Невозмутимо подведя часы, он сказал, что если еще возникнет необходимость продемонстрировать опыт, то пусть обязательно используют его.

Само собой напрашивался вопрос: раз возможен замедленный ход времени, значит, возможен и ускоренный его ход.

— Разумеется, — сказал Гек. — Мы уже это теоретически обосновали.

— Так в чем дело! — воскликнул Владимир. — Теперь надо осуществить практически, и немедленно. Начнем?

— Я сам нетерпеливый, но ты просто огонь. Что скажешь, Люси?

— Скажу, что можно попробовать.

— Ты замечательная женщина, Люси! За три денька справимся?

— Как пойдет, — уклончиво ответил Гек.

— Ты слышал, Санек? Есть возможность отдохнуть, я давно обещал тебе. Сам я, как видишь, не могу, надо пробовать. Вместо меня будет Тока, хорошо? Отдыхайте как хотите и где хотите — за Америку я спокоен. Но чтобы мы знали, где вы.

Нас с Токой вызвался сопровождать сорокадвухлетний студент-онтогенетик, веселый, шустрый, белобрысый парень. Первый день мы провели на великолепном пляже, купались, загорали, катались на скоростных глиссерах, плавали на прозрачных подводных лодках-малютках, плавали и сами в необычных аквалангах без масок и кислородных баллончиков — просто вокруг головы каким-то образом, с помощью поясничных батарей, создавалась воздушная подушка, в которой легко было дышать и вести наблюдения. Потом студент свозил нас на мыс Кеннеди, на старинный и современный космодромы. На отдельной площадке стояли две, знакомые по журнальным иллюстрациям, ракеты «Апполон» и «Сатурн», когда восхищавшие людей своей громадой и мощью. Но какими громоздкими и неуклюжими казались они теперь, по сравнению с легкими изящными кораблями, примерно такой же величины, но в тысячи раз мощнее. Я попросил студента свозить нас в какой-нибудь большой город, поскольку в наш беспокойный двадцатый век я и мечтать не мог побывать в Америке. Мы посетили Филадельфию, а потом — Нью-Йорк. Я думал, что в Нью-Йорке немыслимые небоскребы, а их там совсем мало. Значительную часть острова Манхэтэн занимал восьмисотэтажный, искрящийся дом, который наполовину пустовал. Сооружение прямо фантастическое — уходящая за облака громада, при этом создающая впечатление какой-то воздушности и удивительной свежести. На Уолл-стрите сохранились здания банков и фондовой биржи. Две стадесятиэтажные башни Торгового Центра тоже на месте и тоже до сих пор впечатляют. Статуя Свободы «жива и здорова». Сам же город, хоть и многоярусный, но довольно низкий, очень своеобразный и красивый. Такие славные, едва заметно вращающиеся на разных уровнях коттеджи с расчетом, чтобы всем было солнце, сказочные теремки, словно парящие в воздухе, и все-все утопает в зелени. Не город — сад! И запах цветочный. Свернули в Вашингтон. Тоже — сад. Я так и не видел нигде ни кусочка асфальта. Побывали мы и в Пентагоне. Вот уж никогда не думал, что судьба забросит меня в Пентагон. Мы гуляли по коридорам бывшего военного ведомства и рассматривали экспозиции, рассказывающие о всех войнах на планете Земля. Во дворе пятиугольного здания в строгой последовательности разместились все виды оружия и вооружений разных времен, начиная от дубинок, копий и мечей и кончая танками, артиллерией, самолетами и обезвреженными баллистическими и прочими ракетами. Наш студент был здесь первый раз и таращил глаза, удивлялся, его сознание не принимало, что все это когда-то предназначалось для уничтожения человека!

— Столкновение идеологий, — бормотал он. — Кому-то лучше, кому-то хуже, но зачем обязательно убивать?

По возвращении в Майами у меня было такое чувство вины перед Владимиром, будто я совершил прогул в Горгазе. Но он сделал вид, что не заметил нашего длительного отсутствия. Дела у них, кажется, шли хорошо. Я подключился к работе: поднести, подержать, изготовить по заказу какую-нибудь детальку. А Тока скучал, к нему почти не обращались за справками. Вечерами мы купались в океане. Люси превосходно плавала и учила меня секретам своего мастерства. Очень простая и милая женщина. Мне казалось, что я с ней давно знаком, будто мы вместе выросли на одной улице. Когда у меня что-то не ладилось с плаванием, она шутливо говорила, что я увалень и баловень, будто я нарочно баловался. Владимир и Гек Финн помешались на борьбе. Как свободная минута, так сразу начинают бороться, кто кого положит на лопатки. Силы их были равными и победителями они были поочередно. Однажды устроили борьбу прямо в лаборатории на виду у всех. Сломали какой-то прибор. Сотрудники моментально превратились в болельщиков. И судьи нашлись. Смех, крик, улюлюканье.

Я поинтересовался, как долго мы будем в гостях у американцев, потому что сильно соскучился по Юлии.