Фельдман обратился с кассационной жалобой в Сенат. Слушание состоялось 13 февраля 1904 года в четвертом отделении уголовного кассационного департамента под председательством сенатора Г. К. Репинского. Суть дела доложил сенатор К. В. Постовский. Согласно журналистскому отчету, «представитель обвинительной власти, товарищ обер-прокурора С. М. Зарудной настаивал на отмене решения одесской судебной палаты, не принявшей во внимание некоторые обстоятельства дела, доказывающие вину Дорошевича». Защитник М. Л. Гольдштейн просил «утвердить решение одесской судебной палаты». «Сенат после продолжительного совещания постановил: решение одесской судебной палаты отменить и поручить той же палате вновь рассмотреть это дело»^[678]. Новое рассмотрение состоялось в Одессе в конце 1904 года. На этом заседании наиболее отчетливо всплыли наружу все сахалинские ужасы, вдохновителем которых был и Фельдман. «Защитник В. Дорошевича присяжный поверенный М. Л. Гольдштейн, — писал судебный хроникер, — мрачными красками нарисовал неприглядную картину жизни ссыльных, которых кормили сырым хлебом, вонючей рыбой и которых пороли без разбора <…> Судебная палата не могла допросить ни одного свидетеля по ссылке Дорошевича, так как против допроса каждого из них Фельдман спорил. Телеграмма Чехова <…> также оглашена не была ввиду спора Фельдмана <…> Одесская судебная палата <…> утвердила оправдательный приговор суда»^[679]. Так закончилась судебная история, тянувшаяся более семи лет.

Цензурные и судебные преследования стали причиной «сокращения» сахалинской темы на страницах «Одесского листка»: если за пять месяцев 1897 года было напечатано 18 очерков, то с января по май 1898 года — всего четыре. Весной 1899 года Дорошевич перешел в новую петербургскую газету «Россия», издание, даже среди либеральной периодики отличавшееся критическим тоном. Сахалинские очерки пришлись тут как нельзя кстати. Активная их публикация шла с июля 1899 по апрель 1900 года, последний очерк был напечатан в феврале 1901 года. Печатая в основном новые очерки, Дорошевич в «России» повторял, нередко в переработанном виде, и некоторые одесские публикации.

После закрытия «России» в январе 1902 года сахалинские очерки с марта по сентябрь печатаются в московской газете «Русское слово», издававшейся И. Д. Сытиным. По сути в газете «Россия» завершается публикация основного массива очерков, который вместе с напечатанными в «Одесском листке» составил содержание первого издания книги «Сахалин». Если публикации в «России» были как бы продолжением напечатанного в «Одесском листке», то в «Русском слове» в 1902 году Дорошевич повторил то, что было опубликовано в «Одесском листке», начиная с заглавного очерка, описывающего природу Сахалина (№ 81), до очерка «Пост Александровский» (№ 261). Причем ряд очерков был повторен без всяких изменений, другие же подверглись переработке, связанной с использованием новых подробностей, углублением характеристик героев. О том, как возникла идея отдельного издания сахалинских очерков Дорошевича, рассказывает в своих воспоминаниях Сытин. Дорошевич был сильно подавлен и растерян после закрытия «России» и высылки Амфитеатрова. Тогда же, в январе 1902 года, он «собирался за границу, очень нервничал, очень тревожился». И вот в этом состоянии предложил давно и хорошо знакомому издателю купить у него все его сочинения. Договорились, по словам Сытина, о продаже за десять тысяч рублей сахалинских очерков^[680]. Сотрудник же сытинского издательства, опытный редактор Николай Васильевич Тулупов, которому были переданы два чемодана с газетными вырезками, утверждает в своих неопубликованных воспоминаниях, что на самом деле гонорар составил шесть тысяч рублей. Он пишет, что Сытин попросил его взять «это добро» и посмотреть, «что с ним можно сделать». Тулупов увез «эту кипу фельетонов к себе на дачу в Листвяново и стал внимательно прочитывать, затем подобрал в хронологическом порядке, кое-где сократил, кое-где связал, если это было нужно, чтобы придать цельность всему материалу».

Перед редактором стояла сложная задача — упорядочить громадный по объему материал. Он разделил его на две части. В первой, озаглавленной «Каторга», объединены очерки, преимущественно описывающие природу Сахалина, устройство каторги, ее быт, нравы. Во второй, названной «Преступники», сгруппированы очерки, посвященные отдельным каторжанам. Строго выдержать это разделение не удалось прежде всего по той причине, что необходимо было соблюсти и хронологическую канву повествования, которая определялась сахалинским маршрутом Дорошевича, начавшимся в Корсаковском порту. Поэтому в первой части присутствуют и очерки об отдельных каторжанах, а во второй — бытовые и нравоописательные.

«Книгу набрали и стали печатать, — вспоминает Тулупов. — Вышел объемистый том в 51 печатный лист, ценой три рубля за экземпляр. Печатание книги обошлось в 15 тысяч рублей, а с авторскими — в 21 тысячу рублей. Сытин кряхтел и охал. Каждый день призывал заведующего складом Силяева и спрашивал: „„Сахалин“ Дорошевича разослан по всем отделениям?“ — „По всем, Иван Дмитриевич“. — „Повторные требования были?“ — „Нет, повторных требований ниоткуда не было“. — „Сели с „Сахалином“, сели“. Так продолжалось недели три. Вдруг положение изменилось. Приезжаю я как-то в правление Товарищества у Ильинских ворот, меня встречает служащий в правлении Жигарев вопросом: „Читали сегодня газеты?“ Говорю: „Читал, в чем дело?“ — „„Сахалин“-то Дорошевича запретили продавать из железнодорожных киосков“. Что может быть глупее подобного распоряжения Главного управления по делам печати! В киоске книгу купить нельзя, а в любом книжном магазине можно. Прочитав это распоряжение, публика набросилась на книгу. В короткий срок первое издание было распродано. За первым изданием последовало второе, затем третье. О книге заговорили»^[681]. На доходы от «Сахалина» Сытин построил новую типографию на Пятницкой улице в Москве (ныне 1-я Образцовая типография).

Дорошевич во время случайной встречи с редактором в Большом театре горячо благодарил за помощь. «Книга увидела свет только благодаря вам. Я сам не мог бы ее выпустить, потому что не умею усидчиво и кропотливо работать <…> Написать фельетон или статью меня хватает, а вот сидеть и приводить в порядок чужой труд — слуга покорный, не могу», — сказал он, пожимая Тулупову руку. Будучи «чистой воды» журналистом, он считал свое дело законченным уже на газетной полосе. Его звала и увлекала ежедневная встреча с читателем. Случай с «Сахалином» — тот редкий и счастливый, когда редактор-профессионал помог рождению знаменитой книги.

Первое издание вышло, таким образом, в «композиции» Тулупова и было, по его воспоминаниям, одобрено Власом Михайловичем. Следовательно, можно говорить об определенной авторизации редакторского труда. Но Дорошевич и сам, как ни парадоксально это звучит, приложил руку к собственной книге, проявив при этом и усидчивость и кропотливость. При его жизни вышли четыре отдельных издания «Сахалина» (два в 1903, в 1905 и 1907 годах). Если второе издание (1903 г.) было повторением первого, то третье (1905 г.) несет на себе следы серьезной авторской правки. Дорошевич произвел «перемонтировку» в отдельных очерках (раздел о палаче Хрусцеле перенес из очерка «Телесные наказания» в очерк «Палачи»), убрал некоторые повторы, произвел существенные сокращения в очерках «Интеллигентные люди на каторге» и «Поэты-убийцы», снял отдельные абзацы, строки, сноски, эпиграфы и подзаголовки, уточнил даты, ввел новые примечания, раскрыл некоторые фамилии, ранее обозначенные только первой буквой. Купюры в рассказах о конкретных каторжанах, главным образом дворянского, интеллигентного круга, безусловно, связаны с изменениями в их судьбах, произошедшими за годы после выхода книги. Впрочем, и судьба женщины простого сословия была ему небезразлична: фамилию крестьянки Коноваловой он изменил на Шаповалову, поменяв одновременно и название очерка (в первом издании — «Каторжные работы Коноваловой», в третьем — «Женская каторга»). Есть правки, связанные с изменениями в законодательстве. Каторга шла к своему концу, и Дорошевич не мог этого не чувствовать.