Я читал перед этим подробности о подвиге „Варяга“ во враждебных газетах, говоривших о „бесполезном деле, о бесполезном выходе двух русских судов против целой эскадры“.

Если честь ничего не стоит — тогда, конечно, подвиг бесполезен»^[978].

Приходят неутешительные известия о гибели «Петропавловска», «Цесаревича», «Ретвизана», о японских атаках на Порт-Артур. Но вот даже англичане считают, что это прежде всего «война резервов», а они у России, в отличие от Японии, имеются. Та же Балтийская эскадра и корабли Черноморского флота. Дорошевич надеется на лучшее, а пока путешествует по Индии. В мае 1904 года он пишет Сытину из городка Тиручираппалли: «Не сердитесь, дорогой и глубокоуважаемый Иван Дмитриевич, что ничего не пишу. Каждый день узнаю, вижу такую массу нового, интересного, что сразу нет возможности даже сообразить все. Мне часто кажется, что я сошел с ума, и все, что я вижу кругом, — кошмар. До того все чудовищно и красиво в одно и то же время. Изо всех моих поездок эта самая интересная. Материала масса страшная. Бог даст, удастся написать недурно, и тогда расквитаюсь нравственно и материально: зажарю Индию ежедневно, кроме текущего, на злобу дня. А писать наскоро, не проверив, не обдумав — это значило бы попадать впросак и подрывать интерес.

Крепко жму Вашу руку. Мой сердечный привет всем, Федору Ивановичу особенно. Я вижу нашу газету — мне высылают из Коломбо. Вот где получается „Русское слово“. Ничего. Росс часто даже совсем хорош.

Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне посылали газету: Port-Said, Poste-restante. W. Dorochevitch. Это для возвратного пути. Путешествие трудное страшно. Жара удушающая — 40–45 градусов. Что-то ужасное. Кругом чума. Но я здоров. Зацапал только тропическую лихорадку и вторую неделю ничего не ем: две тарелки куриного бульона в день, без хлеба, без всего. Но крепок и бодр: уж очень все кругом интересно. Шатаюсь по таким местам, где ни гостиниц, ни приюта. Ночую то в пустом вагоне, то где-нибудь на станции. Трудно, но зато уж очень материал хорош»^[979].

Поездка по Индии совпала с английской «военной экспедицией» в Тибете, а по сути с войной, которую Англия вела «индийскими войсками и на индийские деньги». Да, англичане, может быть, лучшие в мире защитники правосудия, неприкосновенности личности и собственности, но «до той минуты, пока страна не покорена, они не знают сентиментальности». О зверствах английских солдат известно со времен восстания сипаев, «когда на деревьях было больше людей, чем плодов». И вот спустя почти полвека имя командующего английскими войсками в Индии лорда Китченера становится символом «пустыни, остающейся там, где он прошел». «Горы трупов. Реки крови. Сравненные с землей селения». И ко всему этому ужасу добавляются еще «изощренные кощунства, святотатства, богохульства». Не зря Китченер изучал «религию народа, против которого послан». Накануне английской интервенции начали устанавливаться дипломатические контакты между Тибетом и Россией. Призрак русских штыков за Гималаями, подчеркивает Дорошевич, стал настоящим кошмаром для «старой Англии», считавшей, что пока Тибет ей не принадлежит, «Индия еще не совсем покорена»^[980].

Индия — особая тема в его жизни и творчестве. Он думал о книге, которая, быть может, могла стать вторым после «Сахалина» целенаправленным трудом в его жизни. Наталья Власьевна вспоминала об архиве отца: «Большинство черновых записей, набросков, к сожалению, не сохранилось, но даже подбор коллекций, рукописи и книги на английском и санскрите, короткие надписи на фото говорят, что материал готовился не для фельетонов. О своих замыслах и планах, о сюжетах своих индийских сказок Дорошевич постоянно советовался с ориенталистом академиком Сергеем Федоровичем Ольденбургом — дружба несколько неожиданная для легкомысленного фельетониста. Сделать книгу не удалось: она распалась на куски». Что имелся серьезный замысел — подтверждает и объявление о подписке в «Русском слове» от 21 ноября 1904 года, где среди других публикаций, рассчитанных на привлечение читателя, было указано — «Индия. Последнее путешествие В. М. Дорошевича». Собственно, очерковый цикл начался уже в октябре, когда были опубликованы два очерка под общим заголовком «Индия». Чувствуется, что у автора был определенный план, не случайно рассказ о «волшебной, таинственной стране» он начинает с самого больного и потому прежде всего бросающегося в глаза — положения индусов в своей стране, где тон задают англичане. Когда 14 апреля следовавший из Коломбо пароход «Bulimba» ошвартовался в порту Тутикорина, Дорошевич оказался свидетелем унизительной сцены разделения пассажиров, происходившего при посадке в железнодорожные вагоны. «Всякий белый — джентльмен. Всякий цветной — только „существо мужского пола“. Поэтому в первом классе дамские отделения имеют надписи:

„Для дам“.

„For ladies“.

В третьем классе отделения для белых носят названия:

„For women“.

„Для женщин“.

На отделениях для туземок надписи:

„For females“.

„Для существ женского пола“»^[981].

Та же дискриминация происходит и в армии. И потому это «армия, лишенная доверия. Вся артиллерийская и саперная часть находится в руках английских солдат <…> К сипаю относятся, как к врагу. С презрительностью, как к побежденному. Ни того, ни другого ему не дают забыть ни на минуту. Никогда». И поскольку «одна часть армии на службе презрительно третирует другую», то фактически существуют «две разные армии. Между которыми нет ничего общего»^[982].

Потом в индийских публикациях наступил большой перерыв. Только в августе 1905 года Дорошевич попытался продолжить «Индию». Появившиеся один за другим три очерка (с подзаголовками «Призрак мира», «Религия», «Атеизм») свидетельствовали как о желании нарисовать сложную картину духовного состояния индийского общества, так и о стремлении проникнуть в тайны индуизма, постижение которых помогает «достичь того состояния, когда человек становится сверхчеловеком, богом, становится Брамой». Последнему должны были содействовать встречи и беседы с последователями великих индийских мудрецов-йоги, которые он вел в Бенаресе, Агре и других священных городах. Но далее этих трех очерков дело не двинулось. Индийская тема была тогда перекрыта требовавшими отклика и осмысления горячими событиями в России.

Спустя три года он попробовал вернуться к давнему замыслу. В начале 1908 года «Русское слово» проанонсировало: «…будет печататься в ряде фельетонов новый большой труд В. Дорошевича „Индия“. Отчет о большом путешествии». Была подведена и соответствующая идейная база, в том смысле, что «двадцатый век выдвинул на мировую сцену новые политические могущества, переместив центр тяжести великих грядущих событий туда, где недавно Европа хозяйничала, как хотела <…> Нет сомнений, что мы находимся накануне таких переворотов, которые совсем изменят вместе с политической картой земли и установившийся было уклад ее жизни». Просыпающийся Восток убеждал в грядущих переворотах, волновал… Но и на этот раз ничего не вышло. Как отзвук последней попытки можно расценить появившиеся в 1909 году с подзаголовком «Из записок об Индии» две публикации — «Рабы I. Парии» и «У алтаря одной богини»^[983].

«Индийский замысел» не поблек с годами. Видимо, после «Сахалина» он представлялся не менее важным трудом. Но если значение сахалинских очерков выросло в ходе их многолетней публикации в разных газетах, счастливо завершившейся выходом сразу ставшего сенсационным отдельного издания, то к книге об Индии он шел сознательно, стремясь разорвать затягивающее кольцо газетной текучки. Быть может, в своих воспоминаниях Наталья Власьевна слегка и пережимает с ролью «большой темы» в жизни Дорошевича, ибо газетная поденщина, «хроника бытия» и была по сути главной темой его творчества. Но, несомненно, жило и укреплялось с годами стремление запечатлеть в большой работе богатейший опыт, связанный с разнообразными путешествиями. Да и накопившиеся жизненные впечатления, материалы, типы русской жизни просились в большую вещь.