Сегодня разделение газетной полосы на факты и комментарии — вещь, принятая во всем мире. Дорошевич первым в российской прессе взялся последовательно проводить эту линию в «Русском слове». Газета должна была стать всероссийской, для чего следовало в первую очередь наладить широкое поступление информации из провинции. Нужно было дать почувствовать читателю, что газета «доходит до него», до его непосредственных нужд и интересов, отражает события, происходящие там, где он живет. «Покрывайте и покрывайте провинцию сетью корреспондентов, чтобы больше, больше, больше было городов, — наставляет он Туркина. — 1903-й год есть год похода на провинцию <…> Корреспонденты это наши казаки, наша легкая кавалерия, они пусть захватывают места. Мы — пехота. Они захватили, мы — займем. Придем и укрепимся».
«Мы» — это публицисты, комментаторы, фельетонисты, те, кто должны «учить», «направлять», т. е. воспитывать читателя. Как это осуществлять наилучшим образом? «Король фельетонистов», пожалуй, впервые столь развернуто формулирует свое понимание газетных жанров:
«Обсуждение событий делается в фельетонах и статьях.
Одно и то же можно высказать, одни и те же мысли можно провести и в виде фельетона, и в виде так называемой передовой статьи.
Тут разница только в форме.
Передовая статья — это то, что в старинных учебниках словесности называлось:
— Форма рассуждения.
Фельетон мыслит образами.
Фельетон проще, понятнее, всем доступнее, занимательнее и легче усваивается.
Фельетон вовсе не должен отличаться острословием. Если оно есть, если есть для него повод — хорошо. Острое слово иногда не вредит.
Но Избави Боже от непременного острословия. <…>
Непременное условие фельетона:
— Остроумие мысли.
Самой мысли, а не слова.
Очень ловкая, яркая, выпуклая ее постановка.
Одна и та же мысль, повторяем, может быть высказана в любой форме.
В форме фельетона или в форме передовой статьи.
Но в фельетоне она прочтется гораздо большим числом читателей.
Произведет больше впечатления.
И легче будет усвоена.
Это заставляет редакцию „Русского слова“ отдавать большое место общественному и политическому фельетону.
Русская публика находится еще на первых ступенях гражданственности.
Обыватель только еще превращается в гражданина.
У него надо еще развить вкус к общественным делам и вопросам.
Приучить его ими заниматься.<…>
Вот почему „Русское слово“ отводит такое большое место в деле воспитания читателя и гражданина общественному и политическому фельетону.
И часто, вместо сухой передовой статьи, те же мысли и те же взгляды предпочитает проводить в фельетоне.
Предоставляя деловые статьи специалистам, когда надо высказаться по какому-нибудь специальному вопросу»[952].
Значение печатного слова в деле трансформации российского общества растет, и он не уставал напоминать об этом:
«Над переходом русского человека из „обывателя“ в гражданина работали очень много, — и ваш слуга всю свою жизнь в том числе.
Задача журналистов — в легкой, доступной, понятной, даже по возможности увлекательной форме говорить о государственных и общественных делах.
Прививать вкус к ним.
Интерес <…>
Русский человек слишком засиделся в обывателях.
Когда все соседи уже выросли в граждан.
Ему приходится подносить государственные вопросы:
— В самом легко усвояемом виде.
Делать кашки, пудинги, компоты, соуса из государственных вопросов, — чтоб он от них не отворачивался.
В этом задача журналистики и, в частности, фельетона»[953].
Если в 1916 году Дорошевич считал, что «русская публика находится еще на первых ступенях гражданственности», то что говорить о начале столетия, когда к реформам в «Русском слове» только приступали. «Было большое искушение в 1902 году с новой редакцией, — признается он в том же, написанном к юбилею Сытина очерке, — начать совсем новую газету». Но «газета здравого смысла может верить только в эволюцию». А «здравый смысл не допускает чудесного — внезапных, неожиданных полных перемен. Он верит только в сравнительно медленный, но глубокий, органический прогресс. Так в области политической, экономической. Так и по отношению к самой газете». Именно поэтому, «в надежде на новых», но чтобы и не «распугать старых читателей» «Русское слово» «предпочло переводить их из класса в класс», таким образом «расширяя круг своих читателей и постепенно приучая их к газете нового типа».
В 1902 году «Русское слово» не могло обходиться без романа-фельетона, которого требовал читатель, и потому «в газете печатались бесхитростные, наивные исторические романы Д. С. Дмитриева». Но когда они зазвучали «диссонансом с остальным текстом газеты», их заменили историческим романом кн. Волконского, присяжного романиста «Нивы», что было уже «рангом повыше». А затем «роман князя Волконского был заменен уже настоящим, в полном смысле слова, литературным произведением — романом А. Н. Будищева». Далее «появился роман корифея русской беллетристики — маститого П. Д. Боборыкина». А затем читатель «подрос» настолько, что перестал требовать от своей газеты непременно романа-фельетона. «Так, работая над собой, сама переходя из класса в класс, газета повышала уровень своего читателя, повышала его требования к газете»[954]. Если в 1904–1905 годах среди авторов газеты еще преобладают такие популярно-бытовые и криминальные прозаики как Боборыкин, Будищев, Клавдия Лукашевич, Николай Брешко-Брешковский, то с 1906 года их место постепенно занимают публицисты, эссеисты, аналитики — С. Н. Булгаков, Д. С. Мережковский, Н. А. Рубакин, М. М. Ковалевский, И. Х. Озеров. Из старых беллетристов удержался только Вас. И. Немирович-Данченко. В рекламном объявлении на 1907 год газета особо выделяет предстоящую публикацию «политических памфлетов В. М. Дорошевича, ряда сатирических очерков по поводу текущих событий политической жизни»[955].
Одновременно «Русское слово» стремилось расширить свой читательский круг. Поэтому решено было высылать газету бесплатно в народные училища и читальни, волостные правления, сельские больницы. Важнейшим стало удовлетворение интереса растущего массово и образовательно читателя к разносторонней и оперативной информации. Невозможно было не ощущать напряженное дыхание XX века, динамичного, несущего технический прогресс и общественные перемены. Одну из главнейших своих задач газета видела в том, чтобы «дать читателю картину русской, европейской, мировой жизни»[956]. Обширная сеть корреспондентов «Русского слова» покрыла почти все губернские центры России и даже не очень крупные города. К 1916 году провинциальный отдел газеты руководил работой более двухсот корреспондентов. На это ушли годы «колоссального труда»: «В каждом городе России найти человека, чуткого к общественным вопросам, внимательного и осторожного к верности сообщаемых фактов, способного к журнальной работе, живого, отзывчивого, умеющего загораться, что необходимо при спешке „огневой“ газетной работы, и притом человека, на которого редакция могла бы вполне положиться, за которого могла бы принять на себя полную ответственность, — задача неимоверно трудная. Сколько лиц пришлось сменить, пока выработался, наконец, теперешний штат бесчисленных провинциальных корреспондентов „Русского слова“»[957]. Специальные корреспонденты стали выезжать на места, где происходили важные события.
Особой заботой была организация корреспондентских пунктов за границей. Влас сразу же стал решительно ломать старую практику русских газет, когда сидевший в каком-нибудь российском посольстве или консульстве чиновник считался корреспондентом только потому, что присылал переводы или компиляции из зарубежной периодики. Впрочем, это еще был лучший вариант — все-таки человек жил за границей. Чаще же заграничные газеты кромсал ножницами некто, знающий иностранные языки и живущий в двух шагах от редакции. В марте 1902 года Дорошевич писал Благову: «Меня всегда удивляла запоздалость наших политических передовых статей и удивительно нерусская точка зрения». Но иначе и не могло быть, поскольку источником этих статей были публикации в «Independence Belge», которую использовал никуда не выезжавший, живший в Москве, но считавшийся «иностранным корреспондентом» врач В. Я. Канель. Установив сей факт, шеф «Русского слова» указал сытинскому зятю, что не видит «оснований для русской газеты через 9 дней освещать мировые вопросы с бельгийской точки зрения». Было предложено «доктору Канелю бросить упражнения в переводах. Пусть ежедневно является в редакцию и на основании полученных днем телеграмм, если есть что-то интересное, пишет статью. Тогда они будут, действительно, злободневны. Если статьи удачны — печатайте. Нет — в корзину. Ежедневная политическая передовица вовсе необязательна <…> Пусть г. Канель лучше выбирает и переводит заграничные известия. Если г. Канель на эту комбинацию не пойдет — он может уйти»[958]. В случае отказа Канеля работать так, как ему рекомендовано, Дорошевич советует Благову обратиться за помощью к почтенному литератору Виктору Осиповичу Иордану (в 80-е годы он издавал газету «Московская летопись», а в обновленном «Русском слове» числился среди постоянных сотрудников): «Попросите его только, чтобы статьи были патриотичными, но не патриотарскими, глубоко национальными, но не националистическими, не ретроградными и не шовинистскими».
