Перевод «Русского слова» на европейские рельсы требовал новой организации работы редакции. Была разработана и с каждым годом совершенствовалась структура отделов. «Редакция состояла из двух отделений: Московского, руководящего, и Петербургского. Московское отделение делилось на пять главных постоянных отделов: статей и фельетонов, московский, петербургский, провинциальный, иностранный. Отдел статей и фельетонов являлся самым важным, так как именно он выражал наиболее ясно политическое лицо газеты. Московский отдел занимался городской хроникой, петербургский — хроникой столичной жизни. Задачи провинциального и иностранного отделов ясны из их названий. Во время первой мировой войны особую значимость приобрел военный отдел. В редакции существовали также более мелкие отделы: общественно-административной хроники, финансовый, театральный, судебный, парламентский, музыкальный, народного образования, обзора печати. На правах отдела был и журнал „Искры“ — еженедельное иллюстрированное приложение к газете»^[946]. Столичное, петербургское, отделение редакции, возглавлявшееся предприимчивым, умеющим устанавливать связи в самых разных, в том числе высших, сферах Аркадием Вениаминовичем Румановым, насчитывало в своем штате около ста человек. Здесь собиралась информация из приемных министров, посольств, кругов, близких к царю. Были налажены тесные контакты с аккредитованными в России корреспондентами зарубежных изданий.

Штатные сотрудники получили твердые и достаточно высокие оклады. Абсолютно неслыханным до того делом было введение оплачиваемых отпусков. Гонорар в «Русском слове» значительно превышал оплату в других газетах. Так Дорошевич повышал статус журналиста и журналистики как профессии. Многим бросилась в глаза новизна порядков, заведенных уже в здании на Тверской. «Дом для редакции был выстроен на манер большой парижской газеты, — вспоминал Гиляровский, — всюду коридорная система, у каждого из крупных сотрудников — свой кабинет, в вестибюле и приемной торчат мальчуганы для посылок и служащие для докладов; ни к одному сотруднику без доклада постороннему войти нельзя <…> У кабинета В. М. Дорошевича стоял постоянно дежурный — и без доклада никто в кабинет не входил, даже сам И. Д. Сытин.

Когда В. М. Дорошевич появлялся в редакции, то все смолкало. Он шествовал к себе в кабинет, принимал очень по выбору, просматривал каждую статью и, кроме дневных приемов, просиживал за чтением гранок ночи до выхода номера». Гиляровскому казалось, что старый приятель Влас «в созданной им обстановке редакции портился. Здесь он не был тем милым и веселым собеседником, каким я часто видал его у себя дома или в компании»^[947]. А Дорошевич и не мог быть в редакции «милым и веселым», потому что разболтанности и необязательности старых редакций противопоставил абсолютно новый газетный быт, ввел «строжайшую дисциплину» (слова Гиляровского) — условия, при которых только и можно было рассчитывать на создание в России газеты нового, подлинно европейского типа. В старых редакционных помещениях на Петровке многое оставалось так, как было заведено в русских газетах издавна. Но когда Сытин приобрел у наследников купца Лукутина старинный дом на Тверской улице, прямо в центре Москвы, и с помощью архитектора Эриксона перестроил его (1904–1906 гг.) с учетом того, что в нем разместится редакция «Русского слова», жизнь газеты была соответственно реорганизована по образцу лучших европейских изданий, с производственным бытом которых Дорошевич детально знакомился в Париже, Лондоне, Берлине.

График был очень жесткий. После совещания редактора и заведующих отделами, где намечался «общий абрис завтрашнего номера», вырабатывался взгляд «на то или другое общественное явление», начинались сбор и обработка информации, вал которой достигал своего пика к полуночи. Шел буквально «дождь телеграмм и телефонограмм». Московский почтамт вынужден был открыть специальное отделение в здании «Русского слова». В отделах редакции всю ночь кипит напряженная работа, идет самая настоящая конкурентная борьба за «место под солнцем», за публикацию тех или иных материалов, которые представляются на данный момент самыми важными. В четыре утра номер сверстан и отправляется в печать, «чтобы везде поспеть и разлететься сегодня по всей России»^[948]. В целом различного материала приходило не менее 12 тысяч строк. Из них только около 3 тысяч строк поступало и обрабатывалось днем, основная же масса материала приходила ночью. За вечер и ночь сотрудники успевали подготовить к печати и сдать в набор «от 6,5 тыс. до 8 тыс. строк»^[949]. Таковы были нагрузки.

Очерк Дорошевича, в котором в живописных деталях воссоздан редакционный быт «Русского слова», по-своему дополняют воспоминания сотрудника газеты П. Мурашева: «В „Русском слове“ платили сравнительно хорошо, но и требования к сотрудникам предъявляли большие. Рабочий день начинался в 12 часов дня с редакционного заседания, после которого часть сотрудников (репортеры в заседании не участвовали) уходила для выполнения задания, злободневные фельетонисты и передовик писали статьи на заданные темы, часть ответственных сотрудников оставалась на дежурство в отделах, часть уходила на отдых до вечерней работы <…> Дорошевич считался гением газетного дела, он умел выделить событие, которое могло заинтересовать широкие круги. Это событие муссировалось, интерес к нему подогревался, и читатель с напряжением начинал следить из номера в номер за развитием его. К моменту, когда событие так или иначе кончалось, выдвигалась новая сенсация <…> Рядовые сотрудники зарабатывали не так уж много, но газета из них высасывала всю мозговую энергию. Напряженная работа начиналась с 6–7 вечера, когда начинали поступать в редакцию в большом количестве информационные материалы (телеграфные, телефонные, от репортеров). Несмотря на то что сотрудники были безусловно грамотные и умеющие писать, каждая заметка и статья тщательно редактировалась заведующими отделами и их помощниками. В типографии распоряжался бессменный выпускающий, бывший военный, пожилой, не утративший военной выправки. Редактор или заведующий редакцией просматривал материал в гранках и в случае шероховатостей в стиле или какого-нибудь ляпсуса по внутреннему телефону вызывал к себе заведующего отделом. Дорошевич не церемонился и обкладывал заведующих непечатными словами. В свою очередь заведующие обкладывали своих помощников, сваливая перед Дорошевичем свои грехи на них. Заведующие перед Дорошевичем ходили, что называется, на задних лапках, заискивали, льстили. Хотя холуйство было совершенно не нужно: Дорошевич человек недюжинный, крупный, прекрасно разбирался в людях и знал истинную цену лести. Работа в редакции продолжалась до 4, иногда до 5–6 утра. Работа напряженная, нервная, требовавшая большой быстроты и отчетливости»^[950].

Это впечатления, относящиеся к периоду после первой революции. Сам же облик газеты начал меняться раньше, когда стали внедряться те важнейшие профессиональные принципы ее организации как «информационного предприятия», которые Дорошевич спустя много лет сформулировал в очерке о «Русском слове»: