Его единственное направление:

— Угодить!»^[846]

Припомнив щедринскую характеристику газеты «Чего изволите?», Дорошевич говорит о «Новом времени» как о Самозванце, явившемся представительствовать «за Россию». Фельетон задел Суворина, и он ответил «одному из петербургских юмористов, глубоко возмущенному тем, что статьи „Нового времени“ производят шум в целой Европе, в обществе, в печати, в парламентах». Он признает, что его газета «есть несомненный Самозванец» (образ которого, кстати, «меня так занимал всегда»), но заслуживший признание, как Лжедмитрий I, под именем которого скрывался монах Григорий Отрепьев. И призывая на помощь историка Устрялова, назвавшего Лжедмитрия II «едва ли не жидом», не без торжества говорит, что «между газетами теперь достаточно Лжедимитриев Вторых и, читая их, хочется сказать: „едва ли не жид“». Таков уровень полемики, предложенный издателем «Нового времени». А ведь ему вполне хватило бы и других аргументов, вроде тех, что «Новое время» «разнесло по России сотни миллионов своих листов, полных фактами государственными, общественными, литературными, художественными и проч.», что «через школу „Нового времени“ проходило много литераторов и журналистов»^[847].

Ну и, естественно, Дорошевич не остался в долгу, он пишет фельетон «Сцена у фонтана», который снабжает следующим примечанием: «Только что прочел „маленькое письмо“ г. Суворина, где он очень радуется, что я назвал „Новое время“ самозванным. Рад, что доставил старику удовольствие, и сожалею, что второе удовольствие немного запаздывает. Что делать! Я, к сожалению для меня, в Висбадене, а г. Суворин, к счастью для России, в Петербурге. И нет еще воздушной почты, чтобы посылать любовные письма». «Вторым удовольствием» был монолог Суворина-Отрепьева, в котором использованы «мотивы» пушкинского «Бориса Годунова»:

Эта «автохарактеристика» совпадала с отношением демократической общественности к «Новому времени». Сложнее было с определением отношения к личности самого Суворина. Сложность эта проявилась не только в отношениях Чехова и издателя «Нового времени». Речь не идет о том, чтобы, следуя известной традиции, отделить Суворина от его газеты или, по словам современного исследователя, «представить его жертвой времени и обстоятельств», так или иначе поддержать «легенду о двух Сувориных»^[849]. При всей критичности отношения Дорошевича к издателю «Нового времени» Суворин для него крупная фигура отечественной публицистики. Спустя почти десять лет, в дни пятидесятилетнего юбилея литературной деятельности Алексея Сергеевича, он даст более объемный его портрет в очерке «Журналист Суворин». Но еще раньше, сразу после смерти Чехова, сам Суворин, откликнувшись на траурную публикацию Дорошевича, попытается установить, что сближает и разделяет его с последним. Но об этом речь впереди.

Оценивая же «взаимоотношения» «России» с другими периодическими изданиями, следует иметь в виду, что они не всегда определялись неким идейным водоразделом. Немало здесь зависело как от личного элемента, так и от острого желания выделиться, для чего можно было не пощадить и собрата по либеральному лагерю. Полемика далеко не всегда носила принципиальный характер, о чем свидетельствует и «война» между «Россией» и «Северным курьером». Издававшаяся молодым литератором князем В. В. Барятинским газета «Северный курьер» была в известной степени конкурентом «России». Хотя в основании обоих изданий был разлом в «Новом времени»: Барятинский ушел из газеты Суворина почти в то же время, что и группа сотрудников во главе с Амфитеатровым. Существенная разница, пожалуй, заключалась в том, что тяготевший к позициям «русского марксизма», серьезно озабоченный экономической эволюцией в российском земледелии и промышленности и привлекший на свои страницы таких ученых авторов, как П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, И. И. Янжул, В. А. Яковлев-Богучарский «Северный курьер» был достаточно засушенной газетой, в то время как «Россия», тоже по сути настроенная реформистски, блистала живой, остроумной манерой в общении с читателем, чему, конечно, прежде всего содействовали фельетоны Дорошевича и Амфитеатрова. Вполне естественно, что две либеральные газеты, начавшие выходить в Петербурге почти одновременно, по-своему претендовали на общественное внимание и в этом плане соперничали. «Россияне» обвиняли «северян» в «высокомерном отношении к изданиям для улицы», к которым последние относили «Россию», и возмущенно вопрошали: «По какому праву? Что такое кн. Барятинский? Что такое г. Арабажин?»^[850] Дорошевич иронизировал по поводу «мальчишеского саморекламирования», «зуда известности», якобы одолевавшего издателя «Северного курьера»^[851]. Редактор последнего литературный критик Константин Арабажин пытался объяснить такое отношение «Северного курьера» к «России» тем, «что у заправил этой газеты нет определенных и твердо установившихся принципов, нет понимания великой задачи служения родине публицистикой»^[852]. Масла в огонь подлило выступление «Северного курьера» против опубликованной в «Санкт-Петербургских ведомостях» антисемитской статьи. В «России» сочли, что «каковы бы ни были ошибки кн. Ухтомского» (издателя и редактора «Санкт-Петербургских ведомостей»), «он весьма долго и основательно доказывал делом принадлежность свою к защитникам тех „принципов“, о которых от Барятинских и Арабажиных мы слышим только слова, слова, слова»^[853]. Издатель «Северного курьера» с достоинством отвечал своим оппонентам, отмечая, что «газета, стоящая на страже интересов всех людей без различия, не может <…> не смеет возбуждать общество против той или иной народности, той или другой религии <…> не надо превращать газету в полицейский протокол, нельзя делать из органа печати кафедры для проповеди ненависти к подобным вам людям»^[854]. Возможно, публикация юдофобской статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях» (в период отъезда редактора за границу) была действительно случайностью, не отражавшей подлинные взгляды князя Э. Ухтомского. Но и Барятинский имел полное право высказаться о ней. Тем более, что против его газеты развернулась настоящая кампания (особенно усердствовали нововременцы), в ходе которой «Северный курьер» именовали «еврейским флагом», писали, что его сотрудники «мечтают о наступлении в России царства Израиля». Хотя в целом этот конфликт, приведший к «суду чести» между Барятинским и Ухтомским^[855] (кстати, также либералом, правда, в отличие от европеизированного коллеги, больше национально-государственнического направления), был не столько отражением борьбы «по национальному вопросу», сколько столкновением самолюбий и стремления утвердить «чистоту» собственных знамен (не случайно и в «России» называли Ухтомского «сторонником того же знамени», которому служил и «Северный курьер»).