Болдт чувствовал себя сейчас в самом центре лавины.

Сначала он не понял того, что обычно оказывается самым трудным — понять, на какой стадии находилось расследование, — потому что некоторые члены команды неизбежно задерживались наверху с рычагами в руках, когда камень уже несся вниз по склону. Возможная причастность военного с обожженной рукой, который приходил к экстрасенсу, предположение лаборатории АТФ о том, что в качестве катализатора было использовано ракетное топливо, и, наконец, покупка Гарманом лестницы Вернера стронули камень с места, и он покатился вниз. В этот момент задачей Болдта стало удержаться рядом с ним, чтобы придать расследованию некую форму, чтобы им можно было управлять и руководить. Эта задача осложнялась двумя обстоятельствами.

Первое заключалось в том, что Гарман получил четвертое стихотворение и кусочек зеленого пластика — уже после того, как его допросили. Неужели он нагло дразнил полицию, раздумывал Болдт, или же был прав, утверждая, что невиновен и всего лишь очутился между двух огней?

Вторым обстоятельством можно было считать телефонный звонок от Эмили Ричланд Дафне, сделанный в тот же самый день. Она влетела в его крошечный кабинетик, запыхавшись, оттого что ей пришлось бежать с девятого этажа. Голос у нее срывался, когда она пулеметной очередью выпалила:

— Это была она! Эмили! Ник, парень с обожженной рукой договорился с ней о встрече на пять часов сегодня. Осталось всего два часа. Мы успеем?

Болдт почувствовал, как волна напряжения мгновенно поднялась у него от живота к голове. «Два часа», — раздумывал он. Наблюдение, команда быстрого реагирования, саперы — повторение команды, собранной им всего неделю ранее. Бранслонович еще не успела остыть в своей могиле. Воспоминание об этом жутком ее танце по-прежнему преследовало его.

— Мы попробуем, — сказал он.

Ровно в 4:49 пополудни лысый мужчина в хаки и туфлях до щиколоток вышел из дверей пурпурного дома на 21-й Восточной авеню. Детективы присвоили ему псевдоним Генерал. На Генерале были очки в металлической оправе и синий берет. Держа в руке маленький коричневый портфель, он быстро подошел к неприметному фургону, сел в него и уехал. В портфеле лежали микрофон и радиоприемник, радиопередатчик на батарейках в настоящее время был прикреплен скотчем к нижней части «рабочего» стола Эмили. Широкоугольная оптоволоконная камера была вмонтирована в кухонный глазок, давая возможность детективам в служебном фургоне любоваться спиной и плечами Эмили, а также слегка искаженным лицом ее клиента. Видеопередатчик был присоединен к тарелке кабельного телевидения, установленной снаружи пурпурного домика.

Оперативный фургон, тот же самый, который использовался меньше недели назад, был припаркован через квартал ниже по улице.

На лужайке соседнего дома стоял знак «ПРОДАЕТСЯ». Над знаком красовалась маленькая табличка, объявляющая: «Дом открыт», к ней были привязаны шесть разноцветных воздушных шаров, и всю эту сцену освещал небольшой прожектор. В доме горели все огни. Усатый мужчина в зеленой спортивной куртке с названием известной фирмы по торговле недвижимостью, наряженный в отутюженные джинсы и ковбойские сапоги из страусиной кожи, вошел в дом, приветствуя остальных работающих под прикрытием полицейских, прибывших по графику, чтобы вести наблюдение за домом. Каждый из них не сводил глаз с соседнего пурпурного домика, и в правое ухо каждого был воткнут телесного цвета микрофон. В задней комнате дома два сапера и два члена команды быстрого реагирования ожидали распоряжений.

Двое остальных членов саперной команды управляли тягачом, который с трудом — то есть медленно — втаскивал неправильно припаркованный автомобиль на платформу. Их позиция — совсем рядом с подъездной дорожкой к пурпурному домику, обеспечивала им доступ к синему грузовичку с белым фургоном, появление которого ожидалось с минуты на минуту.

Болдт, Бобби Гейнс и Дафна занимали мягкие поролоновые сиденья, которые стояли перед оклеенным искусственной пленкой венецианским окном в светло-коричневом фургоне для отдыха, припаркованном на противоположной стороне улицы. У Гейнс было тело гимнастки и ярко-синие глаза ребенка рождественским утром. На Дафне были стеганая рубашка и синие джинсы, а на ногах — высокие кожаные башмаки «редуинг» с двухслойной подошвой. Болдт держал в руке свой сотовый телефон, линия которого была открыта для телефонной станции, напрямую соединенной с головными телефонами диспетчера штабного фургона. У его ног лежали две переносные радиосистемы: одна позволяла подключаться к защищенному каналу связи и слушать радиообмен, вторая была напрямую подсоединена к передатчику внутри пурпурного дома. Сотовый телефон на сиденье рядом с Гейнс соединялся с переносным факсимильным аппаратом на батареях. На полу лежали два дробовика, дубинка полицейского, которую тот носит ночью, «тазер» и две коробки зарядов к дробовику. Рядом находились два бронежилета, на которых яркими желтыми буквами было написано слово «полиция». Болдт огляделся; до него вдруг дошло, что они вооружились, как для маленькой войны.

На втором этаже открытого дома, в темной кладовке, работал полицейский фотограф с двумя тридцатипятимиллиметровыми камерами «Никон», у каждой из которых была своя скорость движения пленки, так что записывались каждое движение, каждое слово.

Велосипедист, мотоциклист и две машины без опознавательных знаков были рассредоточены по соседним улицам, готовые последовать за грузовичком, как только тот покинет район. Кроме того, водители этих транспортных средств должны были наблюдать и за прибытием грузовичка.

В 4:57 пополудни по радио отчетливо раздался голос водителя мотоцикла.

Мотоциклист: Авто подозреваемого, номерной знак штата Вашингтон 124В76, только что пересекло контрольную точку «Браво», движется в западном направлении. Как поняли?

Диспетчер: Движется на запад, вас понял.

— Как раз вовремя, — сказал Болдт, глядя на часы.

Дафна, с непроницаемым выражением лица игрока в покер, была готова дать психологический портрет подозреваемого.

Диспетчер: 124В76 зарегистрирован на имя Николаса Трентона Холла, мужчины кавказской белой расы, двадцати шести лет. Указанный адрес места жительства: дом номер 124 по 232-й Южной улице, Поркленд.

— Вот он, — сказала Гейнс и приникла к щели, оставленной в коричневых занавесках, отделявших два передних сиденья фургона от пассажирского салона. Увидев приближение грузовичка, Болдт почувствовал, что в нем закипает мстительная ярость. Он вспомнил, как танцевала в языках пламени Бранслонович в окружении деревьев. Один мужчина, несущий ответственность за смерть многих.

Дафна спросила:

— Он служит в ВВС? Мы можем подтвердить это?

Болдт повторил этот вопрос в свой телефон. Диспетчер ответил, что в настоящее время идет поиск «по всем каналам». Болдт передал его ответ Дафне. Она кивнула головой, и на лице у нее не отразилось никаких эмоций.

Не прошло и тридцати секунд, как Болдт, державший трубку телефона неплотно прижатой к уху, поднес ее поближе и сообщил Дафне:

— Он служил в ВВС последние восемь из одиннадцати лет, а теперь он штатский вольнонаемный у шефа Джозефа.

— Увольнение — то есть изменение его статуса — совпадает по времени с полученным увечьем руки. Готов держать пари.

— Это едет наш парень? — поинтересовалась сидевшая впереди Гейнс, которая смотрела, как грузовик медленно приближается к дому.

Болдт пожал плечами. Он выглянул из окна. На переднем крыльце открытого дома стоял Ламойя, прощаясь, он пожимал руки Бримсли и Мейерс, детективам из отдела по борьбе с незаконным распространением наркотиков. Бримсли и Мейерс были одними из лучших в стрельбе из револьвера. Болдт хотел, чтобы во время прибытия подозреваемого оба были снаружи, на игровом поле. Если служба наблюдения оплошает, рассуждал он, то это случится в первые две минуты, как показывает история других дел. Он хотел, чтобы там были его лучшие люди. Сержант достаточно хорошо знал Бримсли и Мейерс, чтобы понять, что у обоих под одеждой были полицейские бронежилеты, у него — под спортивной курткой, у нее — под голубым дождевиком. Два полисмена остановились на дорожке, обернулись, помахали руками в знак прощания, Бримсли прокричал слова благодарности агенту по недвижимости. Оба стояли так, что оказались боком к пурпурному домику, держа оружие наизготовку.