Прошло много дней, сперва в приятных развлечениях, потом в нарастающей скуке. Низа бесконечно купалась, радуясь роскоши никогда не иссякающей воды, богатому мылу и лосьонам, неизменным услугам раба-рабыни. Она много спала. Ела, вынимая еду из шкафчика в стене, который всегда подавал ей то, чего она желала. Она выдумала себе огромный гардероб платьев и великолепных одеяний тех тонов, которые ей шли.

Невзирая на эти развлечения, она становилась все более и более беспокойной. Никто не приходил, и в обществе вечно унижающегося существа ей становилось все скучнее. Приставания Айям становились все прозрачнее, все настойчивее. На третий день после ванны прислуга предложила ей массаж, и она согласилась. Массаж был на Фараоне высокоразвитой формой искусства. Низа лежала на подогретом куске камня-пуховика, закрыв глаза, улыбаясь в предвкушении хорошо знакомого удовольствия.

Она услышала шорохи — это ее прислуга сбрасывала одежду. Это ее не встревожило — жирные массажные масла испачкали бы прекрасную рубашку Айям.

Она почувствовала, как масло льется ей на спину теплой лаской. Сильные руки прислуги задвигались по ее телу, гладя, сжимая, мягко постукивая. Низа вся отдалась удовольствию.

Однако постепенно сноровистые пальцы Айям стали двигаться по более интимным местам.

— Что это ты задумало? — спросила Низа, хотя все было очевидно.

Мускулистые бедра прислуги обхватили ее крепче, а пальцы стали ласкать все глубже. Низа наполовину повернулась под охватившей ее ногами рабыней и открыла глаза.

Соски Айям были напряжены, краска страсти пятнами покрывала грудь. Пенис существа напряженно поднялся над маленьким влагалищем, которое влажно блестело.

Низа закрыла глаза.

— Нет. Слезь с меня, — сказала она голосом, полным завороженного отвращения.

Существо так и сделало, бормоча извинения, которых Низа даже не слушала, тем более не отвечала на них. После этого она стала осторожнее с рабским существом, а оно стало куда менее почтительным.

Когда день спустя дверь в ее камеру наконец открылась, звук удивил ее. Безобразная великанша толкала перед собой медицинскую каталку, а на каталке было неподвижное тело Вухийи.

Великанша толкнула каталку, и она покатилась прямо на Низу.

— Вот, — сказала великанша. — Он будет пока что твоим гостем. Оставь его в покое. Медицинская прилипала разбудит его, когда залечит повреждения.

С этими словами великанша ушла.

Низа наклонилась над Вухийей. Нет-нет, он был жив, но выглядел страшно больным, кожа его посерела, мышцы обвисли в нездоровой расслабленности. Она дотронулась до его лица и потом отдернула руку, слегка передернувшись. Тело его было холодным, слишком холодным. На шее у него было что-то похожее на металлического паука. На нем горели янтарного цвета огоньки. От паука отходили тонкие дрожащие щупальца и тонули в его шее. Низа подумала, неужели она сама была столь же похожа на труп, когда Вухийя впервые увидел ее, и эта мысль вызвала поток нежности. Вухийя ухаживал за ней. Теперь она будет ухаживать за ним.

Низа толкнула каталку через всю комнату, пока она не остановилась возле ее кровати. Она велела комнате продлить занавеси вокруг кровати так, чтобы они включали и каталку, так, чтобы он был с ней, даже когда она будет спать.

Когда она покончила с этим делом, она почувствовала на себе взгляд Айям, которое пыталось оценить ситуацию.

— Айям, — сказала она, — ты будешь относиться к этому человеку, как к моему почетному гостю, понятно?

Рабское существо глубоко поклонилось.

— Да, Благородная Дама. Все понятно.

Низа нахмурилась. «Неужели это существо смеялось надо мной? — подумала она. — Нет, должно быть, это мне показалось». Она обратила все свое внимание на Вухийю.

Руиз проснулся в сказочной стране, по крайней мере, ему так показалось. Пастельные шелка, сквозь которые падал мягкий свет, сладкие ароматы в воздухе, а над ним парило преображенное лицо Низы. Черные волосы феникса с медным отливом были искусно свернуты, заплетены и перевиты нитями блестящих драгоценных камней. Ее лицо было накрашено с большим искусством. На ней было простое одеяние из какой-то прозрачной ткани, которое слегка касалось ее тела. Когда она увидела, что он не спит, лицо ее зажглось таким сиянием, которое согрело его там, где ему было холодно уже долгие-долгие годы.

— Вухийя, — сказала она, и у нее перехватило дыхание.

Тело Руиза дрожало из-за дозы антиседатива, и он почувствовал маленькие сосущие уколы боли там, где медицинская прилипала убирала из него свои щупальца. Горло его словно заржавело оттого, что он так долго не говорил, поэтому сперва он даже не мог издать никаких вразумительных звуков.

— Где все это? — он услышал пугающую слабость в своем голосе.

— Ты в порядке, Вухийя. Это мои покои. Разве не красиво?

Руиз был сбит с толку. Его последние воспоминания были связаны с Мокрассаром и его ледометом, страшное, рвущееся ощущение в мозгу, когда смертная сеть угрожала стянуться, непрочное чувство облегчения, когда она немного стабилизировалась. То, что его перенесло в надушенную роскошь, дезориентировало его, и это только наполовину было приятным переживанием. Прилипала закончила убирать свои присоски и упала с шеи. Ему хотелось поднять руку и потереть это место, но рука не слушалась его. Затем, постепенно, жизнь стала горячей струей вливаться в его мышцы. Боль исказила его черты, и он увидел, как его страдания отразились на хорошеньких чертах Низы.

— Все в порядке, — прохрипел он, — мне скоро станет лучше.

Она улыбнулась и вытерла ему с лица выступивший от усилий пот. Прохладная ткань была так приятна. В ее жесте сквозила удивительная сноровка, и Руиз понял, что Низа выхаживала его.

Сентиментальные слезы навернулись ему на ресницы. Он проклинал свою слабость, но все, что он мог сделать — это не зарыдать от облегчения. Он снова подумал про манипуляции Накера с его мозгом, но на сей раз он не чувствовал возмущения. Что бы ни сделал уловитель, результат был не без своих прелестей. Сердце Руиза словно было обнажено, это правда, но что ему было ожидать? Каким-то образом Накер срезал мозоли, наросшие в его душе от долгой и полной лишений жизни.

Потом еще одно лицо вплыло в его поле зрения, поразительное лицо андрогина, светящееся злоехидным любопытством. Зрение Руиза внезапно прояснилось, и он нахмурился. Вот, уж, действительно, неприятное столкновение.

— Что это? — спросил он.

Низа похлопала существо по широкому плечу.

— Это Айям, та прислуга, которую мне дала леди Кореана, когда я стала ее особой гостьей.

Руиз прикрыл глаза. Он не только был заперт в камере с представителем одной из самых предательских дильвермунских рас, но и камера вдобавок была в личных апартаментах Кореаны. Он подумал, есть ли еще вариант, при котором события могли бы развиваться еще хуже. Тут он вспомнил, что Кореана теперь наверняка знала, что он не фараонец, даже не пангалактический турист, которого случайно захватили вместе с труппой и фениксом.

Руиз мог ожидать послойной прочистки мозга. Он надеялся, что его защитная личность выдержит натиск.

В течение следующих дней выздоровление Руиза завершилось. Низа была трогательно заботлива, хотя временами ее патрицианское воспитание очень противно вылезало наружу. Руиз просто-напросто игнорировал противные вспышки, и вскоре к Низе возвращалось ее хорошее настроение.

Ее женомуж Айям был постоянным источником беспокойства для Руиза. Он отметил с поразительным чувством облегчения, что Низа отвела Айям отдельную от своей постель. Враждебность женомужа по отношению к Руизу не была очевидна для Низы. Казалось, она вообще не могла понять самую мысль о том, что раб может быть опасен.

— Но ведь, — говорила она ошеломленно, — Айям — это только прислуга. Какой в нем может быть вред? Айям здесь для того, чтобы нам было удобно.

Руиз никак не мог придумать осторожный способ намекнуть Низе, что, хотя они сами тоже были всего-навсего рабами, он весьма и весьма надеялся причинить массу вреда. Камеру наверняка просматривали и прослушивали. Потому он терпеливо говорил: