– Теперь смотри, – сказал Геджас.

Выполняя точные аккуратные движения, Геджас приставил нож к складке кожи под ухом женщины. Он аккуратно прорезал кожу, потом сделал такой же надрез с другой стороны. Женщина пошевелилась, и в глазах ее появились проблески сознания. Крови почти не вытекло, когда Геджас приставил помпу к разрезам и толкнул помпу внутрь. Артерии лопнули, и кровь наполнила помпу. Женщина несколько раз дернула ногами и умерла.

– Вот моя техника, которую я порекомендую тебе, Руиз Ав. Если ты прорежешь до самых артерий с первого же удара, то на тебя попадет множество крови, и ты сразу же много крови потратишь впустую.

Геджас вытер лезвие ножа о короткие седые волосы женщины и вручил нож снова Руизу.

– Я не могу этого сделать, – сказал Руиз.

– Не можешь? Ну, я тебя уверяю, что ты должен это сделать. Боль останется с тобой, пока ты не выполнишь свое дело. Она будет приходить к тебе, если ты не будешь работать с должной эффективностью. Да, придет момент, и ты полюбишь свою работу всей душой. О да! – Геджас говорил с оттенком ярости, это было первое чувство, которое у него заметил Руиз. Геджас вскочил на свой летательный пузырь. – Ты, однако, наглец. Тебе пришлось бы работать здесь долгие годы, пока тебе удалось бы отправить на тот свет столько же людей, сколько ты уже отправил. Мы же знаем твою репутацию и твою биографию, Руиз Ав. Ты много столетий уже сеял смерть по всей галактике. А?

– Это было иначе.

– Вот как? – Геджас выключил свет на своем летательном аппарате и исчез. Руиз услышал, как жужжание аппарата исчезло в тишине бойни.

Полоска конвейера увезла труп, и какое-то время ничего не происходило.

Потом Руиз почувствовал боль в середине тела, под металлической полосой, которая приковывала его к креслу. Проходили минуты, и боль становилась все сильнее, пока ему не пришлось сесть, скорчившись вокруг этой боли, вспотев и скрипя зубами.

Он стал поглядывать на конвейер и прислушиваться, не раздастся ли скрип тележки.

Когда он понял, что он делает, из его сжатых челюстей вырвался стон.

Боль пронизывала его тело, медленная безжалостная победа, завоевание, которое постепенно привело его в состояние стонущего, бессмысленного существа, которое не знало ничего, кроме муки. Когда конвейер наконец принес ему его первую жертву, он сперва не почувствовал никаких других эмоций, кроме облегчения. Он поднялся на ноги, когда тележка остановилась у края платформы.

Мука прекратилась. Страшная радость охватила его. Он прошел к краю платформы, сжимая нож.

Ребенок, казалось, не настолько был одурманен, как женщина, поэтому он сонно улыбнулся Руизу. У него были темные волосы и голубые глаза. Ему, должно быть, было не больше семи-восьми лет обычного земного летоисчисления. Веревки, которые привязывали его к тележке, казались слишком большими для него.

Радость испарилась, оставив только усталость и ужас.

– Нет, – сказал он.

Боль вернулась, приливная волна муки. Ноги его превратились в слизь, он упал на стальной пол, не в силах ничего делать, только слабо подергиваться. Он не мог дышать. Если можно было так сказать, боль была еще страшнее, чем раньше. Он пытался что-то сказать и не мог. Дыхания у него не оставалось. Зрение его помутилось, и он упал во тьму.

Когда он проснулся от своего обморока, он услышал, как малыш плачет, – сдавленный приглушенный звук, который наполнял бойню. Мука прошла, по крайней мере, на время. Он осторожно сел.

Ящик, в котором лежала помпа, загудел, и из него высунулся маленький рупор. Голос Геджаса раздался из него жестяным шепотом.

– Видишь, что ты натворил? Наркоз ребенка прошел. Теперь он должен умереть в страхе, и это будет твоя вина.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Руиз Ав.

Геджас рассмеялся низким тихим смехом, полным восторженного веселья.

– Не надо? Ты меня поражаешь, Руиз Ав. Умолять о пощаде гетмана… даже этот малыш не настолько глуп. Нет, ты должен выполнить эту работу. И продолжать, пока Желтый Лист не сочтет, что ты достаточно поучился.

– Нет, нет… – сказал Руиз.

Но он поднялся на ноги и поднял нож, спрятав его за спину.

– Нет? Гетманы не понимают такого слова, Руиз Ав. И подумай. Если я снова накажу тебя болью, мальчик будет лежать тут еще дольше, пока ты не придешь в себя. Ты издаешь страшные звуки, когда ты лежишь без чувств. Ты хочешь, чтобы его страдания продолжались?

– Нет.

Руиз встал над мальчиком, глядя вниз на его залитую слезами мордочку. Малыш перестал плакать, хотя губы его дрожали и глаза были широко открыты.

– Давай-ка, – сказал Геджас. – Он уже и так предназначен на мясо, и не важно, твоей рукой он будет зарезан или чьей-то еще. Боль в конце концов тебя убьет, а Желтый Лист велела мне терзать тебя болью, пока ты не выполнишь то, что она приказывает.

Руиз не отвечал. Он отложил нож. Он откинул волосы мальчика со лба, так нежно, как только мог. Малыш что-то сказал на языке, которого Руиз не знал. Почему-то это показалось ему самой страшной жестокостью – он даже не мог утешить малыша на том языке, который он понял бы.

– Ну же, – сказал нетерпеливо Геджас. – Твоя следующая работа скоро подъедет.

– Минуту, – сказал Руиз. – Не бойся, – сказал он ребенку самым нежным тоном, на какой только мог решиться.

Он смахнул слезы, потом взял маленькое личико в руки.

Мальчик робко улыбнулся ему, и он улыбнулся в ответ. Руиз проскользнул своими длинными пальцами убийцы за уши малыша, нажал на артерии покрепче.

Голубые глаза потускнели и закрылись.

Руиз продолжал нажимать еще минуту. Не настолько, чтобы сердце малыша остановилось. Потом он взял нож и сделал остальную работу.

– Ну вот, Руиз Ав, разве тебе не стало лучше? – сказал Геджас и засмеялся.

Тележка дернулась и увезла мясо прочь. Руиз подошел к стулу и сел. Время, казалось, остановилось. Он сумел вообще ни о чем не думать.

Через несколько минут приехала тележка со следующей жертвой, и он убил ее.

Через несколько часов все лица слились воедино, стали сплошным пятном, в котором не было ничего человеческого, ничего, что можно было бы назвать иначе, чем мясом для его ножа.

Подлодка царапнула стену небоскреба в восьмистах метрах под поверхностью. Кореана похлопала по панели управления, пот блестел на ее дорогом лице. Мармо играл в свои бесконечные игры против своих сопроцессоров в темном углу маленькой каюты.

Субмарина отошла от камня, и Кореана подала еще немного питания в молчащие моторчики.

– Так лучше, – сказала она.

Мармо оторвался от экрана.

– Выживем ли мы?

– Разумеется, – ответила она. – Разве мы всегда не выживали, а?

Мармо посмотрел на стальной потолок, словно видя сквозь него ту резню, которая творилась на поверхности, по всему морскому древнему городу Моревейнику.

– Сейчас тысячи говорят те же самые слова. Они скоро будут мертвы.

Она бросила ему взгляд смешанного презрения и озабоченности.

– Мы сильнее, умнее, удачливее.

– Никто не удачлив больше Руиза Ава, – сказал серьезно Мармо. – Если каким-нибудь чудом мы выберемся из Моревейника, давай убежим к северным космопортам, вернемся к «Черной слезе», заберем наши пожитки и покинем Суук. Разве в этом плане нет для тебя искусительной прелести? Разве тебе не хочется жить?

– Без Руиза Ава, который бы меня развлекал, – нет, – ответила она коротко.

Она посмотрела на старого пирата-киборга и увидела в его полумеханическом лице нечто, что она все чаще и чаще замечала за прошедшие недели. Это выражение лица явно говорило: ты безумна!

Но Мармо прекрасно понимал, что нельзя говорить такие вещи вслух. Он вернулся к своим играм.

Самые худшие ожидания Низы оправдались. Снова Руиз Ав привел ее в какое-то страшное место и снова оставил одну.

Откормочная казалась ей самым ужасным местом, в котором ей довелось побывать. Она была пропитана атмосферой такой безнадежной жестокости, что сочла невозможным сохранить даже ниточку надежды, что Руиз Ав снова найдет для них возможность выжить. Его небольшие чудеса, которые он творил для них, показались незначительными по сравнению с ужасами откормочной, функцию которой она постепенно начинала понимать. Сперва она отказалась верить, что бывают люди столь развращенные и разложившиеся морально, как родериганцы. В конце концов, они казались людьми.