Малое, если брать его абсолютно, значение торговли раннего периода не должно приводить к уменьшению относительного значения торговых барышей для среды, еще всецело пребывающей в стадии натурального хозяйства. Городская оседлость (аттические эвпатриды[251] носят название «άστοι») составляет также в экономическом смысле силу знати.

Рост денежного и земельного богатства, с одной стороны, задолженности крестьян — с другой, в городах, принимающих участие в морской торговле, приводят к кризису «родового государства» («Geschlechterstaat»). «Народ» гомеровской эпохи, поскольку он призывался во время войны в качестве пехоты, находится под властью и в подчинении у сражающихся на колесницах знатных родов (Geschlechter) точно так же, как херуски, по утверждению Сегеста, у своих «principes»[252]. Но по мере увеличения значения войска гоплитов это уже не везде было возможно. Прежде всего закабаление за долги крестьян грозило уменьшить военную силу государства и его могущество. А развивавшееся с денежным хозяйство имущественное неравенство создавало parvenu[253], неимущих свободных, разорившиеся знатные роды и вызывало таким образом в жизни полиса чрезвычайно страстную борьбу противоположных друг другу интересов.

Повсюду — в соответствии с правилами образования земельной ренты — самая богатая почва, прежде всего земля в равнинах, в противоположность горным скатам, в результате задолженности и путем покупки попадает в руки знати. Только она могла кормить, кроме земледельца, еще владельца ренты. Поэтому такую землю приобретает знать на сбережения, оставшиеся от собственного хозяйства, точно так же, как у нас фидеикомиссы предпочитают хорошую землю. Поэтому аристократический полис (Adelspolis) не только с гораздо большим трудом проникал в горные области, но и в других местах равнины («плоский Лакедемон», мессинская, эллидская, фессалийская, беотийская, аттическая равнина) являются местопребыванием знати, а άγροικοι селятся по скатам гор. Таким образом, крестьянская демократия и господство родовой знати (обычно это ясно в Афинах) разграничивались и территориально.

С другой стороны, в приморских портах вместе с развитием работающей для вывоза промышленности — например, гончарного промысла в Афинах — и мореплавания появляется все возрастающее в числе сословие людей, которые, находясь вне круга людей, сидящих на собственной земле и имеющих сельскохозяйственные интересы, готовы были служить политическим целям каждого, кто будет поддерживать их экономические интересы. Эти группы и деклассированные, попавшие в кабалу в качестве несостоятельных должников свободные составляют те элементы, на которые, на все вместе, если они находились в союзе друг с другом, или на один из них мог опереться государственный переворот, направленный против правления знати. С другой стороны, наряду со старинными землевладельческими родами возникает слой богатых людей, не принадлежащих знати, а вышедших из родов мелкой буржуазии. Что в древние времена до капиталистического развития было возможно приобрести богатство в качестве δημιουργός (демиурга), быть может у возможно заключить и из того известного компромисса партий, устроенного в Афинах в 581 г. до P. X., в силу которого в число архонтов[254] было допущено также двое «демиургов», которые, следовательно, должны были быть пентакосиомедимнами[255], следовательно, должны были иметь постоянный доход, по меньшей мере, 500 драхм (по тому времени высокий доход, а во времена Демосфена — нищенский). Не надо забывать, что к числу более древних демиургов принадлежали те семьи ремесленников-художников, которые наследственно владели секретом своего ремесла и первоначально (если судить по мифам) получали высокую плату за свои ценившиеся как редкость изделия и, несомненно, жили наподобие знати, большими семейными общинами (Familienkommunionen) и накапливали богатства. Лишь капитализм и рабский труд в связи с распадением древней большой семейной общины разрушили эту основу (см. ниже). Впрочем, надо принять в расчет еще и то, что к 581 г. до P. X. к политической партии «демиургов» причислялись, наверное, также и не принадлежащие ни к знати, ни к земледельческому классу купцы[256].

Господство города над страной (das Land) не могло больше держаться там, где внутри самого имущего класса создались резкие противоположности. Конечно, переворот произошел в разных местах очень различным образом и в очень различной мере. В первых крупных реформах в древней Элладе, однако, самым решительным образом преобладает стремление, прежде всего имея в виду чисто политические интересы — боевую готовность государства — прийти к какому-нибудь компромиссу с впавшими в задолженность крестьянами, как это было и в восточных «законодательствах». Радикализм крестьянства, явившийся последствием лишения политических прав, социального деклассирования и экономического угнетения способных нести службу гоплитов-землевладельцев, был для знати самой тяжелой политической опасностью. Законы Дракона и другие родственные им своды законов, так же, как и тирания, являются логическим выводом из этого, лишая полис его характера полуфеодального принудительно господствующего над страной бурга (als halbfeodaler Zwangburg des Landes), а знать — ее политических преимуществ: землевладельцы, поскольку они по своему экономическому положению способны носить оружие (οπλα παρεκόμενοι у Дракона), делаются гражданами, государственные повинности граждан распределяются сообразно с доходами с земельного владения (так было в Афинах). Город-государство в том смысле, в ка ком он существовал до тех пор, исчезает, земельное владение, как таковое, определяет политические права каждого: таким образом, город официально был подчинен стране. Как впоследствии Двенадцать таблиц в Риме, так и «своды законов» в Элладе носят аграрный отпечаток в смысле эмансипации не принадлежащего к знати землевладельца (nicht adeligen Grundbesitzes).

Мотивы и, большей частью, средства были аналогичны с теми, какие выступают уже в надписях шумерских царей и в древнейшем израильском законе. По своему экономическому положению способное носить оружие крестьянство и мелкая буржуазия (Kleinbürgerschaft), без которых теперь уже невозможно было обойтись на войне, потребовали (как мелкая буржуазия и крестьяне на Востоке) уничтожения остатков частного самоуправства («права файды»[257], можно сказать), суда (Rechtsprechung), опирающегося всецело на традиции и предрассудки, и судебной клиентелы и замены их писаными законами и гражданским судом (bürgerliche Rechtspflege). Они потребовали уничтожения личного закабаления за долги, в особенности же тяжести денежных долгов с их последствием — лишением мелких землевладельцев их владения и выходом их из их класса — посредством уничтожения рабства за долги, ограничения размера процентов и ограничения скопления земли в одних руках.

Радикальные представители деклассированных требовали нового передела земли и прощения долгов; так как громадная часть земли в качестве залога попала в руки знати, то первое требование в сущности было только более резкой формой второго[258]. Эйсимнеты старались найти компромисс. Рядом с фиксированием ставок штрафов, с устранением или смягчением задолженности идет стремление парализовать всякие попытки, направленные против существующего владения, и ослабить источники имущественного неравенства. Всего дальше навстречу нуждам крестьян пошла революционная мера Солона, сейсахтейя — прощение всех долгов (Pfandschulden), лежащих на земле и на личности должников. В связи с выкупом попавших за долги в рабство и проданных за пределы государства аттических граждан она находится в соответствии с политическим смыслом всей реформы: сохранением войска гоплитов, на которое отныне всецело опирается военное могущество государства.