Если оставить в стороне этот в научном смысле «неудобоваримый» пункт, то остальные постановления носят, очевидно, по существу тот же характер, что и многие законодательства, изданные на Западе с целью смягчить сословную борьбу. Рассматривая эти постановления вне всякой связи с историческими условиями, можно было бы подумать, что они, как и эти последние, были изданы городскими «родами» («Geschlechter») с целью смягчить последствия закабаления крестьян за долги, а при известной дозе воображения можно было бы себе представить ханаанскую городскую аристократию (которая, например, в Сихеме[164] так долго продолжала свое существование) в виде патрициата, а израильтян в виде организованного капеланами восставшего плебса, который в «законе» добился своей magna charta[165]. Между тем об этом нельзя говорить серьезно. Скорее же можно допустить, что «закон» — кроме своей чисто религиозной цели — должен был воспрепятствовать такому же порабощению крестьян родами, какое уже произошло на их глазах в прибрежных городах, и спасти старую свободу простых свободных. Такое понимание было бы во всяком случае менее фантастичным, чем некоторые другие выдвинутые за последнее время гипотезы, хотя и оно, конечно, не бесспорно. Что в сражениях так называемой эпохи судей израильтяне сражались пешими, их противники — на конях, а городские цари этих последних — на колесницах, явствует из данных древнейшего литературного памятника: из песни Деборы (Книга Судей, 5)[166]. Отсюда же видно, что они считали свою победу торжеством простых свободных над «магнатами» (которые от их покорения ждали себе дани хлебом и «цветных шитых платьев»), как, например, швейцарцы свою борьбу против рыцарства. Но до каких пор эта свобода простых людей (Gemeinfreiheit) могла называться «крестьянской», представляется, судя по источникам, весьма спорным. Песня Деборы знает и на стороне израильтян один город (не выступивший на бой с Сизерой[167] и потому подвергаемый в песне проклятию) и его «горожан». Конечно, каким образом был устроен этот и другие израильские «города» того времени, не ясно. В предании об эпохе Судей встречаются роды, владеющие многочисленными (30) «селениями», затем живущая в городе ханаанская, но породнившаяся с израильтянами, аристократия (в Сихеме), и вся эпоха Судей[168] вообще есть сплошная цепь сменяющих друг друга узурпаций некоторых сильных своей численностью и богатством, в том числе и рабами, аристократических родов, которые снаряжали своих колонов и во главе их вели непрерывные войны с городами филистимлян и с племенами пустыни, — положение вещей, которое, если судить по аналогии с явлениями из истории других народов, обыкновенно предшествует «синойкизму»[169], но, однако, уже указывает на большие успехи социальной дифференциации.

Освободительная борьба с филистимлянами создала затем царскую власть. Ополчение, набранное Саулом[170], есть прежде всего национальное ополчение. Но власть избираемого народом царя скоро утратила свой первоначальный характер. Еще в легенде о единоборстве Давида, едва ли без тенденции, прославлялось геройство необученных военному делу крестьян, с которыми пребывает Иегова (Iahwe), в сравнении с филистимлянами, герои которых были «воины от юных лет» (напр. Голиаф, I. Сам. 17,37)[171]. Дальнейшие данные показывают, что образование прочных кадров с царскими офицерами и целым коленом (Stamm) обученных и получающих постоянное содержание царских «слуг» было неизбежно. Схематическое разделение на двенадцать колен служило цели обложения натуральными повинностями в пользу царя и войска в соответствии со сменой месяцев; если оно даже и могло совпадать с древними областными союзами (Gauverbände), тот само было все-таки искусственным делением на филы, имевшее тот смысл, что и деление на филы в эллинских государствах воинов (Kriegerstaaten).

Уже при Давиде и еще более при Соломоне[172] Израильское царство начало приобретать черты восточного, опирающегося на натуральные повинности государства (Fronstaat): укрепленная столица, образование царской «сокровищницы», появление иноплеменных телохранителей наряду с народным ополчением, постройки, для которых мастера вывозятся из-за границы, а материал доставляется населением, вызываемым на барщину. Господство городов и бой на колесницах проникают теперь и к израильтянам, как свидетельствуют об этом как библейские, так и ассирийские данные (об Ахаве[173]). Тем не менее национальное войско не теряет своего значения: известия, относящиеся к периоду царств, показывают, что состоит оно из людей, вооруженных за собственный счет и имеющих для этого достаточный земельный участок. Данные о подати, наложенной Менаимом[174] на «богатых» (adsidui в римском смысле), указывают значительную цифру (60 000?) хозяйств, способных и обязанных поставлять вооруженных воинов. По данным ассирийских источников Ахав выставил на поле сражения 2000 колесниц и 10 000 человек.

Действительно ли произошло наделение царских воинов на ленных правах землей за счет израильтян, чем грозил израильтянам Самуил[175] (I. Сам., 8) — хотя бы только воинов, сражавшихся на колесницах — или же это только картина, взятая с целями устрашения против царской власти из отношений, существовавших в Египте и в городах-государствах — последнее кажется более правдоподобным, — решить это невозможно. Во всяком случае последующая история показывает, что военная организация и тут имела своим последствием господство «родов» («Geschlechter»), способных по своему экономическому положению и вооружаться за свой счет, и заниматься военными упражнениями, о чем говорят появившаяся теперь забота о чистоте крови и происхождения, возникающий интерес к героической истории, легенды о патриархах и, прежде всего, (см. ниже) Второзаконие с его многочисленными постановлениями. Кто не принадлежит к родам, способным носить оружие и внесенным в кадастр, т. е., по меньшей мере, все безземельные, юридически рассматриваются как метеки. Тот факт, что в Израильском царстве войско не раз распоряжалось царской короной, соответствует такому положению вещей.

Оно же было причиной «распада» древнего единого государства: возникающая концентрация царской власти и культа в «полисе» Иерусалиме создавала хорошо известный на всем Востоке, возникающий почти всегда вместе с образованием государства, антагонизм между старыми военными родами и жреческими родами нового центрального города: первые являются естественно заинтересованными в сохранении древних местных культов, отправлявшихся на их родных высотах, и в то же время в подчинении царской власти войску. Последние дают царской власти «законность» («Legitimität») и тем самым, между прочим, и право на произвольное распоряжение рабочей силой «подданных», чтобы в свою очередь подчинить себе царскую власть; они стремятся к искоренению местных культов. Этот антагонизм привел к взрыву сразу же после Соломона, который — de facto такой же египетский вассал, как и его сын — очевидно и беспощадно, на египетский лад, эксплуатировал барщину своих подданных. После «отпадения» древних коренных израильских колен (которые противодействовали образованию барщинного государства [Fronstaat]), государство, сделавшееся отныне «иудейским», стало концентрироваться окончательно как настоящий город-царство в Иерусалиме, завися временами от Египта, позднее платя дань Ассирии, явно все более и более приобретая характер бюрократического города-государства.