Вследствие такого решения проблемы сезонных рабочих идеальное поместное хозяйство II столетия до P. X., как его изобразил Катон в «De Agricultura» [«О земледелии»], и как центр производства, и как центр потребления, а также в относительно сильной мере и как потребитель труда, вступило в тесную связь с рынком; основное положение: ничего не покупать, что можно у себя произвести, имело, правда, вес как унаследованная мудрость, но структура поместного хозяйства уже тогда позволяла лишь в малой мере проводить его в жизнь, как это превосходно доказала прекрасная работа Гуммеруса: в эпоху Катона растет денежное хозяйство. Но с все расширявшимся ростом крупного владения и размеров производства — явления эти, конечно, не тождественны, но фактически развиваются параллельно — уже в эпоху Варрона появляются наряду с кирпичными заводами и гончарными мастерскими для надобностей сбыта и поместные ремесленники для собственной надобности, затем, вполне достоверно, и применение (у Катона, как и в Элладе, еще совсем отсутствовавших) рабынь для изготовления одежды для рабов[496], устройство собственных маслодавилок, благодаря своей дороговизне доступных только обладателям значительного капитала. С другой стороны, в качестве типического явления в эпоху поздней республики уже появляются колоны.
Поместных ремесленников мы, естественно, больше всего находим там, где крупное производство проникает в более бедные городами и обменом области, и даже для тогдашних средней величины поместий, как это определенно указывает Варрон, риск капиталом, который влекло за собой владение собственными обученными рабами-ремесленниками, в большинстве случаев был еще очень велик. Чем крупнее поместье и чем больше лежит оно внутри страны (in Binnenland), тем большую роль играют, с одной стороны, собственные ремесленники, с другой — колоны.
Когда возникла мелкая аренда в форме двухстороннего bonac-fidei договора locatio-conductio[497], нельзя с точностью определить: она появляется, как и в Египте, вместо и с формальной стороны чисто по просьбе совершавшейся передачи земли, старинного феодального прекариума. Для оценки социального положения колона уже в республиканскую пору следует указать на тот факт, что он не только (как и прекарист) в отношении к собственнику земли, но и, в противоположность прекаристу и (несомненно) арендатору государственной земли, в отношении к третьим лицам не пользуется никакой защитой владения, но только по иску, вытекающему из договора, может получить возмещение ущерба в случае, если собственник земли опять не отдаст ему участка. Уже в республиканскую пору повсюду увеличивается число coloni вместе с увеличением объема наподобие лавины выраставших, частью в виде разбросанного владения (Streubesitz), частью в виде замкнутого «latifundia» [«обширное поместье»] — естественно, главным образом на первых, но и на последних. С тех пор как исчезли надежды на аграрный переворот, естественно возраставшее в числе крестьянство в Италии могло рассчитывать лишь на аренду земли у становившихся все более и более крупными землевладельцев. В провинциях государство забирало массами конфискованные или иным путем приобретенные владения царей или аристократических фамилий, на которых сидели колоны или крестьяне на прекарном владельческом праве.
Вопрос о том, выгоднее ли самому (т. е. с помощью рабов) вести хозяйство в поместье или сдавать в аренду колонам, научно разбирался уже в начале последнего столетия до P. X. На практике он мог решаться в пользу рабского труда до тех пор, пока этот последний так же дешево было пополнять, как и в республиканскую эпоху, но и тогда только для таких продуктов, которые производились в экстенсивном, в смысле труда, плантационном хозяйстве. Много пахотных земель (Getreideäcker) и в особенности лежащих далеко от центра (agri longinquiores) все растущих поместий сдавали, наоборот, вероятно, уже в эпоху Варрона (хотя он и не говорит об этом) также мелким съемщикам, как это бывало, вполне достоверно, позже; и чем меньше крупное поместье было приспособлено к производству продуктов плантационным способом, тем более должна была преобладать в нем сдача земли колонам. Ибо то, что колоны в этом смысле уже до Варрона стали представлять собой вполне типическое явление, вполне установлено, и в эпоху Цезаря (b. civ. [О гражданской войне] I, 34, 2) они социально и политически имели почти совершенно такое же значение в качестве «держателей» («Hintersassen») своего помещика (Gutsherr), как и его рабы и вольноотпущенники (liberti).
Колоны уже в позднереспубликанскую эпоху являются постоянными жителями поместья (Gutsinsassen), которые в качестве собственного имущества в большинстве случаев владеют лишь некоторым количеством скота и которым помещик сдает землю вместе с инвентарем и поэтому часто предписывает способ пользования ею в форме общего для всего поместья закона — характерно соответствующего нашим «рабочим распоряжениям» («Arbeitsordnungen»), — которые часто оказываются задолжавшими ему и затем благодаря залоговому праву становятся фактически прикрепленными к своему имуществу. Кроме того, поскольку аренда должна была быть арендой из части продукта, — что, впрочем, не может быть доказано для частного владения еще в начале императорского периода на Западе — естественно, каждый раз от условий отдельного случая зависело бы, рассматривались ли ни прежде всего как люди, которые брали на себя обязанность так вести хозяйство на данном мелком участке земли, чтобы собственнику поступало с него в виде части продукта как можно больше дохода, или же как арендаторы, которые за плату части продукта получают право согласно договору эксплуатировать этот участок. Но и при денежной аренде там, где собственник земли всегда предоставлял инвентарь, с самого начала возобладала первая точка зрения: это сам собственник земли «через посредство колонов» («per colonos») хозяйственно «эксплуатирует» («exerxet») свой участок.
На основании источников нельзя прямо доказать, что на колонов договором возлагалась обязанность работать на барском дворе в виде выполнения подсобных работ. Варрон молчит об этом. Что такие работы в период большой нужды в рабочих руках все же производились, это тем не менее a priori представляется в самой высокой степени вероятным. Согласно одному, впрочем, в этой интерпретации оспариваемом месту, впоследствии, если они работали для барского двора, они, как и почти все свободные рабочие древности, получали от землевладельца содержание и подлежали надзору инспектора.
Таким образом, с ростом крупного землевладения и масса свободного сельского населения — ведь колоны занимают частично территорию свободных крестьян — на праве необеспеченного владения осела на своей земле. Если первоначально войско в Риме, как и в каждом полисе, составлялось из самоэкипировавшихся земельных собственников, то после того, как стали принимать и безземельных «capite censi» в теперь уже экипируемое государством войско, все больше и больше на их место вступают колоны.
Ведение хозяйства в республиканскую пору страдает значительными недостатками, именно вследствие типичного абсентеизма землевладельцев, которые, участвуя в политике, постоянно жили в городе. Владелец в большинстве случаев лишь от времени до времени появляется в деревне, чтобы принять от вилика отчет. Как мало сам он (очень часто) понимает в хозяйстве — чем дальше, тем меньше — показывают те облегчения (Eselsbrücken), какие хотят устроить для него аграрные писатели. Ведение книг распространяется в сколько-нибудь тщательной форме только на высокоценные продукты сбыта, именно на оливковое масло и вино. Наличная денежная рента — единственная цель владения. Отсюда нерасположение ко всяким преследующим более далекие цели улучшениям, для которых к тому же не было выработано формы реального кредита. Этим же объясняется и частое отчуждение урожая винограда и оливок на корню. Культура оливок и винограда экстенсивна в смысле труда и в общем, по-видимому, в очень малой мере тщательна. Хлебопашество, техника которого осталась в смысле труда интенсивной, служило главным образом натурально-хозяйственному покрытию потребностей поместного ойкоса. Колоны могли снабжать мелкие местные рынки. Снабжение хлебом Рима с помощью контролируемого государством заморского ввоза было почти совершенно отнято у свободного рынка в главном своем деле — в снабжении хлебом масс и все более и более базировалось на натуральных взносах подданных, которые обращались на хлебные раздачи.