Все они забрались на диваны и принялись разглядывать Серёжика. Их многочисленные глаза: карие, чёрные, голубые — смотрели с любопытством.

— Проснулся, однако? — заметил Паук Паукович.

Серёжик кивнул. Он не мог вымолвить ни словечка от ужаса. У него опять закружилась голова, а лапки стали такими холодными, будто он только что босиком пробежался по снегу.

— Что-то тихо он поблагодарил за ночлег! — сердито зашипел самый маленький паучок, весь седой, с дряблыми обвислыми щеками. — Или я не расслышал?

— Он молчит со вчерашнего вечера… — пояснил Паук Паукович. — Наверное, немой.

— А давайте его ущипнём! — весело предложили пауки помоложе. — Или укусим!

Тут к Серёжику вернулся дар речи.

— Не нужно! Не нужно! — поспешно проговорил он. — Благодарю Вас за мягкую постель, тёплый дом и крепкую крышу!

Эту красивую фразу он слышал по телевизору.

Хозяева довольно закивали.

— Однако, пора завтракать, — сказал Паук Паукович и пополз к круглому плетёному столу.

Там он сел на самый высокий стул, а все остальные пауки расселись на стулья поменьше. Расселись, не свесив ноги, а поджав их под себя, и сразу стали в тысячу раз отвратительнее!

Только паучихи не садились. Они торопливо принялись доставать кувшины, миски и чашки.

Вся посуда у пауков тоже была из паутины. Серёжику показалось странным, что из неё ничего не выливается и не высыпается. Ему даже захотелось потрогать все эти миски, чашки и блюдца.

Как будто услышав его мысли, Паук Паукович пригласил Серёжика к столу:

— Садись.

Серёжик испуганно отказался:

— Не хочу!

Тогда маленький дряхлый паучок вскочил и завопил, потрясая сразу всеми лапами:

— Да это верх невежества! Давайте его съедим! Такую невоспитанную колючку я вижу впервые в жизни!

Серёжик зажмурился от страха, но тут же вспомнил ещё одну хорошую фразу из какого-то кино:

— Прошу прощения, гостеприимные хозяева! Я не голоден!

От страха чего только не вспомнишь!

Дряхлый паучок вытер платочком слезы умиления, выступившие сразу на всех его мутных глазках. Но Паук Паукович нахмурился:

— Невежливо висеть в постели, когда другие сидят за столом. Мы ждём.

Действительно, пауки не притрагивались к тарелкам.

Серёжик изо всех сил забарахтался в паутине, разорвал её иголками и рухнул вниз, прямо на кружевной диван. Тот оглушительно треснул. Посередине зияла огромная дыра.

Пауки дружно охнули.

— Да что ж это такое! Я лично съем его! — возмутился старый паучок. — Этот диван вязала ещё моя бабушка!

— И я съем! — пискнул кто-то из-за угла.

— И мне оставьте! — прошипели рядом.

— Простим, однако,– успокоил всех Паук Паукович — Что вы заладили: съедим, съедим! Он нечаянно.

И тут Серёжик почувствовал такую горячую благодарность к этому пауку, что почти полюбил его.

Только бы ещё чего не испортить…

С опаской ёжик подошёл к столу, и присел на край кружевного стула. Тот был очень плотным. Конечно, если бы Серёжик вдруг начал подпрыгивать, то и его бы порвал. Но ёжик сидел смирно.

Пауки перестали обращать на него внимание и принялись за еду. Всё, что лежало на тарелках: картошку, салат, мясо — они хватали всеми лапами одновременно. Это было не очень приятное зрелище. Серёжик сидел, нагнув голову, и разглядывал полы. Они были обычные, земляные. Кое-где пробивалась трава. Серёжик вспомнил густой травяной ковер у себя дома и тут же пощупал ключ. Он был на месте.

— Однако, что за телеграмму ты хочешь послать? — вдруг спросил Паук Паукович. — Долго плести?

Оказывается, завтрак уже закончился, паучихи убрали посуду.

— Гэйдлу, — торопливо пояснил Серёжик. — Чтобы прилетел.

— А зачем?

Серёжик смутился.

— Ну… Мне нужно узнать: что на свете самое главное?

— И только? — расхохотались пауки. — Самое главное — умение прясть паутину! Это знают все звери, птицы и рыбы!

— Ну да … — осторожно согласился Серёжик. — Но мне ещё нужно спросить, где живёт Дракон Ноэль Восемнадцатый, Великий и Прекрасный, Могущественный и Великолепный.

— Прекрасный!!! Великолепный!!! — захихикал старенький паучок. — Скажешь тоже… Видал я Ноэля Семнадцатого, когда был маленьким. О, это самое безобразное, самое ужасное существо, которое я встречал!

— Ужасней лягушки? — дружно спросили молодые пауки.

— Во много-много раз ужаснее! Из ноздрей валит огненный пар, изо рта — зловонное дыхание! Глаза косые, зубы кривые. Шкура железная лязгает с таким громом, что глохнешь на неделю. На лапах когти, как сабли, длинные да острые. Из ушей вонючая слизь льется, куда капнет — там всё чернеет. Фу!!! И вспоминать не хочу! И это Семнадцатый! А Восемнадцатый ещё страшнее!

Серёжик слушал, раскрыв рот. К такому чудищу он пойдёт?! Да ещё когда с листьев облетят деревья?!

У него даже мелькнула трусливая мысль, что телеграмму посылать не нужно.

Но пауки уже открыли кладовку и достали прялки. Закружилось, запело веретено, десятки паучьих лап принялись тянуть невидимые нити. Только Серёжик, как ни старался, не мог их разглядеть.

Вдруг молодой паук, который проворнее всех перебирал лапами, воскликнул:

— У меня «Б» готова! — и протянул Пауку Пауковичу свою тонкую лапу, всю в колючих шерстинках. Совершенно пустую.

— Опять ты, Пук, поторопился. — сказал Паук Паукович. — Разве это буква «Б»? Палочка внизу, а кругляшок вверху. Всё перепутал. Это какая-то «В» недоделанная.

Пук покраснел и предложил виновато:

— Давайте я из неё «В» доплету.

Серёжик хлопал глазами. Дурачатся, что ли? Ничего ж не видно!

Паук Паукович протянул ему большущую лупу.

— Полюбуйся.

Серёжик посмотрел сквозь неё и разглядел хорошенькую кружевную букву, всю в серебристых завитушках. Конечно, Пук сплёл её неправильно, но работа была так тонка и прекрасна, что Серёжик засмеялся от радости.

— Красота! — прошептал он восхищенно.

И тут пауки заулыбались. Да-да! Оказалось, что они умеют это делать! А шире всех улыбался счастливый Пук.

И в ту же секунду случилось чудо! Серёжик перестал замечать их длинные лапы, нечёсанную шерсть, белёсые выпуклые глаза. Конечно, он все это видел по-прежнему, но страх куда-то улетучился.

— А можно мне попробовать? — спросил он смело.

— Садись к Пуку, — кивнул Паук Паукович.

Пук, гордый и радостный, подвинулся и стал показывать, как крутить прялку, как водить веретено, как делать мелкие кудряшки.

Конечно, нитка, что получалась у Серёжика, была толстой, но Пук сказал, что такие нитки тоже нужны. Например, чтобы делать мебель. Вместе они быстро залатали дыру на диване, а потом принялись чинить гамак.

Эх, как здорово делать что-то своими лапами! Серёжик решил, что когда найдет маму, то обязательно уговорит её купить прялку. И тогда, тогда, тогда… О, тогда он сплетёт маме кресло-качалку! Сам!

Пауки не умели работать молча. Потихоньку, один за другим, они затянули песню. И если говорили эти мохнатые существа грубовато, с шипением, то пели наоборот, тоненько.

— Ой, еси, ой еси… — дребезжаще тянул старичок.

— Плывут в речке караси... — вторил ему Паук Паукович.

— Плачут все, ой, вместе! О своей невесте! — подхватывали молодые пауки.

Красивая это была песня. Только очень грустная. О любви карася к паучихе, «красе-многоножке, чудо-осьминожке», о том, как резвились они «на воде-водиченьке» и как лягушка паучиху съела.

У Серёжика в конце даже слезы на глаза навернулись. Он грустно подпевал:

— Ой, течёт-течёт река, течёт глубоченька.

Убивается карась: Где ты, паученька?

Долго делать солнечную телеграмму! До поздней ночи пряли пауки. Не обедали и не ужинали. И только когда на небе засияли звёзды, она была готова: «Многоуважаемый Гэйдл! В Дальнем Лесу, под Старым дубом, в Паучьем доме, Вас ждет Серёжик. С почтением, П., П., П., П., П., П., П.».

— Что это: пэ, пэ, пэ, пэ, пэ? — удивился Серёжик, рассматривая телеграмму через лупу. — Привет от барана?