Все Среднее и Нижнее Поволжье теперь окончательно закреплялось за Московским государством, но легко понять, как отреагировал на это Крым. И не случайно лето 1555 года, то есть еще до завоевания Астрахани, отмечено нашествием крымского хана Девлет-Гирея на московские владения. Москва была не готова к внезапному нападению, царь сумел собрать и выслать навстречу неприятелю только 13 тысяч человек войска во главе с боярином И.В. Шереметевым. На походе разведка Шереметева выяснила, что хан направляется к Туле и что под его знаменами стоит 60 тысяч человек. Воевода дал знать о том в Москву, царь послал к нему в помощь отряды воеводы И.Ф. Мстиславского, а вслед за ним и сам выступил навстречу хану. Полагая, что московский царь не может отправиться в поход, не имея под рукой крупных сил, хан повернул обратно. Шереметев двинулся наперерез и в 150 верстах от Тулы, у местечка Судьбищи, повстречался с главными силами крымцев. Несмотря на малочисленность войска, русский воевода в надежде, что успеет прийти помощь, смело вступил в битву, держался до наступления темноты, удержал за собой поле сражения, но и татары отстояли свои позиции. Ночь остановила побоище. Наутро сражение возобновилось, сначала русские имели успех, они несколько потеснили боевые порядки противника, но после того, как Шереметев был ранен и сбит с коня, смешались и потерпели поражение. В двухдневной битве полегла добрая половина войска, другая половина сумела занять оборону в лесном овраге, защититься рогатками и отбить все попытки приступов. На третий день, опасаясь скорого прибытия русского подкрепления во главе с самим царем, крымцы, понесшие тяжелые потери и утомленные двухдневной битвой, не стали ее возобновлять и повернули к себе в сторону Перекопа.

Не успела закончиться военная эпопея на Волге, а с ней и стихнуть страсти на юго-востоке, как грянула война на северо-западе. Год 1554 стал годом начала очередной войны со Швецией. Поводом стали территориальные претензии шведской стороны и постоянные нарушения северным соседом установленной по реке Сестре границы. Шведы вдруг заявили свои права на земли по восточному побережью Финского залива до устья Невы. Выяснение отношений вылилось во взаимные опустошительные нападения на приграничные области с обеих сторон. Но постепенно военные действия приняли более серьезный характер, наконец, шведы решились на полномасштабное вторжение на русскую территорию и осадили крепость Орешек в истоках Невы. Русские выдержали осаду и отбили все приступы, а тем временем ответили противнику подобной акцией, осадив Выборг. Обе крепости выстояли, и противникам пришлось довольствоваться разорением окрестностей. Серьезного перевеса не удалось добиться ни одной из сторон, так что в 1557 году враждующие стороны заключили в очередной раз мир на условиях сохранения старой границы.

В этой последней русско-шведской войне отчетливо обозначилась позиция Ливонии и в особенности Польши, симпатии которых явно были на стороне Швеции. И магистр Ордена, и король Польши доброжелательствовали шведам, обещая помогать им, правда, оба до конца остались безучастными зрителями, и помощь их не вышла из области обещаний. Но не могло вызывать сомнений, что при несколько ином повороте событий и при большей заинтересованности западные соседи Москвы легко войдут между собой в союз, что и получилось в скором времени в ходе Ливонской войны.

Вот так вкратце можно осветить состояние дел в Московском государстве в канун Ливонской войны. Теперь, в особенности в связи с последним положением насчет того, что западные соседи Руси были готовы к тесному союзничеству между собой против Москвы на случай ее нападения на одного из них, необходимо рассказать и о собственно русско-ливонских отношениях тех лет. Но сначала следует рассказать о все более обнаруживавшихся переменах в образе правления русского царя, наметившемся разрыве с Избранной радой, а вместе с ним и о новом характере всей деятельности Ивана IV, приведшем, несмотря на блеск первых лет царствования, к полному упадку в его финале.

Как мы видели, поначалу своего самостоятельного правления едва вышедший из-под опеки царь Иван, окружив себя доверенными людьми, с необычайной энергией принялся за дела государственного преобразования. Под его руководством новое правительство начало претворять в жизнь хорошо продуманные планы внутреннего переустройства, и предпринимать смелые шаги в области внешней политики. Роль царских советников во всех успехах первых лет царствования Грозного неоспорима, хотя в неформальном правительственном кабинете царя уже давно не было единства, и он разбился на отдельные, враждующие между собой кружки. Постепенно противоречия в царском окружении привели к недоверию царя ко вчерашним советникам. Болезнь Ивана и история с присягой его малолетнему наследнику стали последними факторами, внесшими окончательный разлад между царем и его командой. Здесь уместно будет назвать еще одно свойство Ивана Грозного — неспособность действовать самостоятельно, его расположенность к легкому попаданию под влияние других лиц. Но подобным натурам свойственно также и легко отворачиваться от тех же лиц при первом недовольстве ими. Непостоянство — их главная черта. Что касается успехов молодого царя и, в первую очередь, его громких побед на востоке, то нельзя не отметить, что, имея огромное положительное значение для Московского государства, они сыграли отрицательную роль в окончательном формировании личности Ивана IV. Именно эти успехи, несмотря на то, что роль царя в них весьма сомнительна, возвысили его в собственных глазах, благодаря им он уверовал в свое могущество и, одновременно, в ничтожность своего окружения. Историк С.М. Соловьев так охарактеризовал моральное значение главного успеха первых лет царствования Грозного — казанского завоевания:

«И вот благодаря великодушным усилиям молодого государя Казань взята, присоединена окончательно к Московскому государству, завоевано Татарское царство. Надобно перенестись в XVI век, чтобы понять всю силу впечатления, какое производили на современников эти слова: Завоевано Татарское царство!.. Завоевание Казанского царства было… первым завоеванием, и, что всего важнее… после многих веков страдания и унижения явился наконец царь на Руси, который возвратил ей счастливое время первых князей-завоевателей; понятно отсюда, почему Иван IV стал так высоко над своими предшественниками…»

Но высота, которую определил для себя сам Иван Грозный, была значительно больше той, на которую его вознесли не только историческая действительность, но и сознание масс русского народа. А в сознании современников любые успехи всегда ассоциируются с именем верховного правителя; для народа остаются неизвестными имена как доверенных лиц царя, решающих вместе с ним насущные государственные задачи, так и его воевод, претворяющих в жизнь военные замыслы своего повелителя. Но даже отпущенная народом мерка, вознесшая Грозного царя на недосягаемую для его предков высоту, ему самому казалась недостаточной. И это еще одно, помимо неуравновешенности, свойство натуры Грозного. После своих подвигов на Востоке Иван IV, чувствуя свою силу и независимость от окружения, в котором все больше ощущает признаки опеки, начинает явно гнушаться своими вчерашними советниками. В такой ситуации отказ присягать наследнику некоторых из его ближайших помощников только подливал масла в огонь. Добрые отношения царя с Избранной радой сходят на нет. В особенности это становится заметным в принятии решения о нападении на Ливонию.

Безусловно, главным фактором, толкавшим русского царя к принятию такого решения, была слабость Ордена. И именно эта особенность, помноженная на невыгодное в торговом отношении для Москвы положение вещей, побудила Грозного к изменению сложившегося к тому времени на западе баланса сил. Вообще говоря, изменение такого положения в целом отвечало общей политике, проводимой неформальным кабинетом царя в первые годы его царствования. Ведь прорыв торговой блокады на Балтике существенно увеличил бы приток в московскую казну финансовых средств, необходимых для осуществления в стране затеянных реформ. Поэтому еще в конце 40-х годов, как только определился круг задач нового правительства молодого царя, в Избранной раде наряду с другими поднимался вопрос о пересмотре невыгодной для Московской державы политики по отношению к Ливонскому ордену.