А характер русско-ливонских отношений к тому времени примерно складывался так…

На состоявшихся в Москве летом 1550 года русско-ливонских переговорах немецкой стороне в виде требования было предложено условие предоставления русским купцам права свободной торговли с западноевропейскими купцами без посредничества, причем торговли любыми видами товаров, в том числе и оружием, а также свободный проезд в Московское государство любых специалистов. Ливонская сторона отвергла такое условие, и очередной договор повторил собой все предыдущие, оставив Россию в положении, ущемляющем ее торговые и государственные интересы. Тогда занятая проблемами на востоке Москва отложила на неопределенное будущее разбирательство своих дел на западе. Но, однако, в преамбуле к договору московская сторона отметила свое недовольство повторением кабальных условий очередного торгового соглашения и упомянула о неправедных действиях партнера, вызвавших гнев русского царя. Впервые в тексте договора (его преамбуле) перечислялись обиды, нанесенные русским купцам в немецкой земле: «гостей новгородских и псковских безучастья и обиды и… торговые неисправления». А также звучала претензия на отказ ливонских властей пропустить во владения московского царя разного рода специалистов: «из Литвы и из заморья людей (служилых и всяких мастеров не пропускали». А в текст самого договора вошло обязательство ливонской стороны дать ответ по всем пунктам русских претензий. При соблюдении такого условия Москва заключила с Орденом очередное перемирие сроком на пять лет. Но на протяжении всего срока перемирия ливонская сторона не только не дала ответа, но даже не попыталась рассмотреть и обсудить выставленные русской стороной требования. Более того, через год после заключения договора Ливония демонстративно подтвердила свою позицию, согласно которой русские купцы могут совершать торговые операции только с их купцами, а все сделки московской стороны с иностранцами могут проходить только при орденском посредничестве.

Понятно, что после столь настойчивого упорства западного соседа у русской стороны не оставалось иного способа удовлетворения своих требований, как подчинение в той или иной форме Ливонского ордена своему влиянию. Поводом к решению проблемы послужил вопрос о так называемой «дерптской дани».

Как мы уже знаем, еще в 1503 году между дедом Ивана Грозного, великим князем Иваном III и магистром Ордена Плеттенбергом был заключен договор, согласно которому Дерптское епископство обязывалось платить Московскому государству дань, но это условие не выполнялось в течение всех прошедших с той поры пятидесяти лет. Происхождение этой дани, в смысле причины, по которой Дерпт обязан был выплачивать ее Москве, во многом неясно. Известно только, что такой данью облагалось Дерптское епископство в пользу Пскова еще в 60–70 годах XV столетия, то есть задолго до вхождения Псковской республики в Московское государство. О том свидетельствует ряд договоров, заключенных между Псковом и Дерптом. А после очередной войны Москвы с Орденом, случившейся в последние годы правления Ивана III, Дерпт становится уже данником Москвы. Последняя, таким образом, выступает правопреемником всего дипломатического наследия Пскова, хотя формально Псковская республика на то время еще сохраняла номинальную самостоятельность. Зато именно с этого момента Дерпт прекращает выплату дани русской стороне, а занятому в последние годы жизни внутренними делами московскому князю не до нее. Отцу Грозного, великому князю Василию, обремененному крымскими, казанскими, и в особенности литовскими заботами, было тем более не до выяснения вопроса о дерптской дани. Пребывая чуть ли не постоянно в тяжелых войнах с князем литовским, московский правитель не позволял себе разрыв отношений с Орденом, который легко мог заручиться поддержкой враждебной Москве Литвы. То же самое продолжалось в детские и отроческие годы Ивана IV. Потом свое внимание молодой царь переключил на Восток. В результате к середине XVI столетия о дерптской дани с обеих сторон основательно забыли.

Но вот после казанских и астраханских успехов московское правительство вспомнило о Дерптской дани. Повод подали сами орденские власти. В 1554 году в Москву прибыло посольство от магистра с предложением продления срока очередного перемирия. С московской стороны послам ответили, что из-за неуплаты дани ни о каком продлении мира не может быть речи. Послы долго не соглашались, ссылаясь на то, что не слышали ни о какой дани. Со своей стороны московские дипломаты со свойственной им исторической основательностью привели летописные сведения о завоевании Ярославом Мудрым племени Чуди, в земле которого русским князем был основан город Юрьев, теперешний Дерпт, о захвате его в более поздние времена немцами, о последующем долгом споре русской и немецкой сторон за право владения им, наконец, об уступке немцам чудских земель в обмен на выплату упомянутой дани.

Расчет русской стороны более глубок, чем это может показаться на первый взгляд. Ведь в приводимых аргументах не столько просматривается материальная сторона вопроса, ставящая Дерпт в кабальные условия, сколько то, что признание ливонской стороной права Москвы на упомянутую дань есть признание своего вассалитета по отношению к Москве. Московская сторона рассматривает дерптскую дань как плату ливонцев за право селиться на чудских землях, якобы изначально принадлежавших Руси (принадлежность некогда этих земель полудиким языческим племенам ни русской, ни немецкой сторонами со свойственным обеим цинизмом во внимание не принимается). Иными словами, за неуплату дани, как за нарушение условий аренды, русская сторона оставляет за собой право занять эти земли. Возобновление же уплаты дани, по мнению московской стороны, должно послужить гарантией добрых отношений.

Как покажут ближайшие события, меньше всего Грозному нужны были добрые отношения, и меньше всего он хотел согласия ливонской стороны на свои требования. Ведь в этом случае он терял повод к захвату Ливонии, сам он вставал перед необходимостью объяснения несправедливой захватнической войны, к которой русский царь столь упорно стремился и развязыванию которой старался придать «законный вид и толк».

Орденская сторона понимала истинную цену всех этих исторических натяжек, как понимала она и то, что русский царь стремится к полному подчинению Ливонии своему влиянию, а потому выплата дани не решит проблемы и Москва не остановит своей экспансии на запад. Тому подтверждением могут послужить слова ведавшего переговорами с русской стороны думного дьяка И.М. Висковатого, заявившего на переговорах, что если ливонцы откажутся выплачивать дань, то московский царь сам придет за нею. Такое далекое от дипломатической корректности заявление, когда от противной стороны еще не поступило отказа и вообще пока не прозвучало никакого ответа, дает слишком много оснований полагать, чего же все-таки хочет Москва.

В таких условиях ливонской стороне не оставалось ничего другого, как прибегнуть к затяжке в решении проблемы.

Наконец, сторонам удалось договориться, и в новый мирный договор включалось условие, согласно которому Дерптский епископ обязан был собрать дань со всего епископства, «со всякие головы по гривне по немецкой» и в три года выплатить русской стороне недоимку за 50 лет. Кроме того, Договор предусматривал ряд льгот для русских купцов и неприкосновенность русских церквей в ливонской земле. Последнее условие было вытребовано тем обстоятельством, что православная церковь в Ливонии подвергалась нападкам и притеснениям. Особенно это стало заметным в самое последнее время в связи с переходом немцев из католицизма в протестантство. Были ливонской стороной при заключении договора допущены и иные уступки, например, русские торговые люди получали право приобретать в Ливонии у каких угодно иностранных купцов без посредничества любые товары кроме оружия, а в Россию открывался свободный проезд мастерам любых специальностей. Особый акцент в договоре делался на то, что если его условия немецкой стороной не станут выполняться, то русский царь оставляет за собой право «за их крестное преступление искать своего дела самому». При этом на магистра Ордена и на рижского архиепископа, как на высшую орденскую власть, возлагалась обязанность следить за выполнением принятых обязательств. Стоит обратить внимание на последнее условие. Им московская сторона накладывает обязанности на высшее руководство другого государства. Царь беспокоится о том, чтобы в новом договоре были задействованы не только полномочные представители ливонских властей, но и сами власти. Этим московский самодур выдает себя с головой, он уже мнит себя хозяином соседней земли. Впоследствии такое будет за ним замечаться еще не раз, но в случае договора 1554 года мы видим это впервые.