Но Грозный не был бы сам собой, если бы не испортил все в самом начале. Еще до подступа его войск под знаменами Магнуса к Ревелю преданные ему ливонцы стали сноситься с ревельскими жителями, подбивая тех податься на сторону московского царя. Содержание прелестных писем можно передать выдержкой одного из них:

«Что представляет Ливония в течение двенадцати лет? Картину ужасных бедствий, кровопролитий, разорений. Никто не уверен ни в жизни, ни в достоянии. Мы служим великому царю московскому, но не изменили своему первому, истинному отечеству, коему хотим добра и спасения. Знаем, что он намерен всеми силами ударить на Ливонию: выгнать шведов, поляков и датчан. Где защитники? Германия о вас не думает: беспечность и слабость императора вам известны. Король датский не смеет молвить царю грубого слова. Дряхлый Сигизмунд унижается, ищет мира в Москве, а своих ливонских подданных только утесняет. Швеция ждет мести и казни: вы уже сидели бы в осаде, если бы жестокая язва, свирепствуя в России, не препятствовала царю мыслить о воинских действиях. Он любит немцев; сам происходит от Дома баварского и дает вам слово, что под его державою не будет города счастливее Ревеля. Изберите себе властителя из князей германских: не вы, но единственно сей властитель должен зависеть от Иоанна, как немецкие принцы зависят от императора — не более. Наслаждайтесь миром, вольностию, всеми выгодами торговли, не платя дани, не зная трудов службы воинской. Царь желает быть единственно вашим благодетелем!».

Не станем подвергать разборке все эти увещевания и обещания прелестей, даваемых русским царем чужеродным и иноверным людям, царем, который в это самое время вырезает целые города своих людей. Зададимся только вопросом, зачем после таких воззваний нужен камуфляж с датским принцем. Но ревельцы, как мы видели, не поддались ни на обещанные прелести безмятежной жизни под московским царем, ни на маскировку московской агрессии под датское вмешательство. Очередная авантюра кремлевского самодура с треском провалилась. Вслед за тем в Москве узнали о мире шведского короля с датским.

Война за обладание Ливонией входила в свою последнюю стадию. Но прежде чем русские люди скрестят в ней оружие с северным соседом, Москва будет вынуждена испытать страшной силы удар с юга.

Выше мы достаточно рассказали о том, что решая проблему выбора направления для очередной агрессии между Востоком и Западом, то есть между Крымом и Ливонией, Грозный в противовес большинству своих тогдашних советников и приближенных выбрал для себя второй путь. Равно как и постарались вскрыть все «за» и «против» каждого из вариантов, при этом большинство аргументов показали ошибочность выбранного русским царем направления. Так вот все это не совсем верно, ибо на самом деле, выбирая себе противника между Орденом со всеми его возможными союзниками и Крымским ханством, московский государь выбрал обоих. И нужно целиком согласиться с тем положением историка Г.В. Вернадского, когда он утверждает, что «реальная дилемма, с которой столкнулся царь Иван IV, состояла не в выборе между войной с Крымом и походом на Ливонию, а в выборе между войной только с Крымом и войной на два фронта как с Крымом, так и с Ливонией. Иван IV выбрал последнее. Результаты оказались ужасающими».

Насколько удобный для себя момент вступления в Ливонскую войну нашли западные союзники Ордена, когда московское воинство в непрестанных штурмах крепостей и замков, сломив сопротивление издыхающего рыцарства, растратило при этом и свои силы, настолько же удобный момент нашел для себя и крымский хан. Он давно ждал такого момента для своего очередного полномасштабного нашествия, он не мог не видеть резкого снижения военного потенциала Москвы, и такой момент для крымского властелина, наконец, настал. К тому времени, когда в мае 1571 года Девлет-Гирей подошел к Оке с более чем стотысячным войском, московское правительство уже в течение нескольких лет не только никак не укрепляло и не пополняло живой силой своего южного рубежа, но и снимало с него целые части, перебрасывая их на запад.

Во главе поредевших войск, занимавших окский рубеж, представлявший собой сейчас призрачную линию обороны, стоял воевода князь М.И. Воротынский. Выше мы уже называли это имя в связи с упоминанием жертв устроенного русским царем внутри своей страны кровавого террора. Теперь традиционным отступлением постараемся несколько подробнее дать портрет этого героя, удачно дополняющий собой характер той эпохи.

Жизненный путь князя Михаила Ивановича Воротынского, как и вся его судьба, настолько типичен для времени царствования Грозного, что мог бы служить иллюстрацией к нему самому. В его биографии, как в капле воды, отразились все явления тогдашней московской жизни.

Через толщу веков личность князя М.И. Воротынского представляется нам как эталон благородства, равно как его деятельность на службе русского престола стала эталоном воинской доблести. Впрочем, то же самое можно отнести и ко многим другим деятелям эпохи царя Ивана, целиком отдавшим себя ратной службе, своими заслугами прославившим отечество и ставшим жертвами его безумного правителя.

Князья Воротынские ведут свою родословную от сына черниговского князя Всеволода Чермного, Михаила, последнего князя, занимавшего перед нашествием в 1240 году на Южную Русь Батыевых орд киевский стол, бросившего тогда столицу, бежавшего в Венгрию, позже вернувшегося на Русь и убитого в Сарае по приказу Батыя. Православная церковь причислила князя Михаила Всеволодовича к лику святых, но для истории больший интерес представляет то, что его далекий, но прямой потомок Михаил Воротынский, ставший одним из самых знаменитых русских полководцев XVI века, целиком посвятил себя борьбе с татарской агрессией, идущей от осколков Золотой Орды. И именно он нанес потомкам некогда могущественных покорителей Руси столь чувствительные удары, что сама агрессия с Востока если еще и терзала русское государство, то уже не представляла собой угрозы для его целостности и независимости.

Род князей Воротынских владел обширными земельными угодьями в Северской Украине, принадлежавшей Великому княжеству Литовскому. В конце XV столетия, во времена правления Ивана III, когда многие литовские подданные русского происхождения из сопредельных с Русью областей переходили на службу к московскому князю, в Москву переехал служить отец будущего полководца, князь Иван Михайлович Воротынский.

Во времена правления отца Ивана Грозного, великого князя Василия, Иван Воротынский занимал довольно высокое положение в иерархии русской армии, неизменно неся службу на самых опасных рубежах Московского государства. Судьба постоянно перебрасывала его с одного театра военных событий на другой, чередуя традиционную для крымско-татарских вторжёний окскую оборонительную линию с походами в Литву, но основным местом службы для Воротынского-старшего все же стала пограничная служба на Оке, где князь многие годы возглавлял преимущественно Передовой полк.

А начало военной службы сына, князя Михаила, относится к 1541 году и связано с большим походом к московским рубежам крымского хана Саип-Гирея. Летом того года крымские орды вышли к Оке в районе Коломны, были отбиты на переправах и отступили в степи, бросив часть обоза и артиллерии, ставших трофеями московских воевод. На обратном пути хан осадил город Пронск в Рязанской земле, пытаясь хоть чем-нибудь восполнить неудачу предприятия, но и там не добился успеха. Первые приступы к Пронску горожане отбили, а приближение преследующих хана воевод заставило его снять осаду и спешно ретироваться. Московские полки преследовали хана до берегов Дона, а потом, разделившись на отряды, очищали свою территорию от бросившихся на грабеж и загулявших отдельных частей крымского воинства. Вот в связи с этими-то последними действиями и упоминается впервые имя князя Михаила Воротынского. В августе 1541 года во главе небольшого отряда московских войск он разбил царевича Иминя, задержавшегося для грабежа в Одоевском уезде. Этим эпизодом и открывается послужной список полководца.