Но если военный спор по балтийской проблеме можно считать закончившемся вничью, то разрыв Иваном III отношений с Ганзейским союзом остался его крупным дипломатическим поражением. Только в 1514 году сын Ивана III, великий князь Василий восстановит Ганзейский двор в Новгороде и возобновит все отношения с Ганзой. Но невозможно подсчитать, сколько убытков понесла за двадцать лет блокады московская казна.
В течение последующего, довольно продолжительного времени между Московским государством и Швецией снова установились мирные отношения, хотя симпатий у обоих соседей друг к другу никогда не было. Но Швеция не вмешивалась в конфликты Москвы с Ливонией, а Русь больше не пыталась нарушить равновесие на Карельском перешейке. В 1508 году уже в княжение Василия Ивановича со Швецией был заключен мирный договор сроком на 60 лет, дважды подтверждавшийся — в 1513 и в 1524 годах.
В 1537 году, во время правления Елены в годы малолетства Грозного был заключен новый мирный договор со Швецией. Согласно ему, правивший тогда в Швеции король Густав Ваза обязывался не вступать в военные союзы ни с Литвой, ни с Ливонией в случае войн последних против Москвы.
Затишье на северном пограничье московских владений было довольно долгим. Мир со Швецией продлился до 1554 года, пока на старых новгородских рубежах снова не вспыхнула война с северным соседом.
Причиной новой русско-шведской войны наши историки называют участившиеся пограничные ссоры. Думается, что это не единственная причина, и не главная. Пограничные ссоры и мелкие конфликты на русско-шведском порубежье не утихали никогда и раньше, но они далеко не всегда приводили к большой войне. Сейчас главным побудителем к военным действиям, надо полагать, стала перемена настроения в кремле. После недавнего успеха на Волге и захвата Казани у владельца московского трона начал появляться вкус к завоеваниям. По-настоящему он проявится в развязывании Ливонской войны, но уже сейчас Грозный был не прочь прощупать на прочность других своих балтийских соседей, возможных союзников Ливонии в будущей войне. Ведь во всех прошлых военных столкновениях с Ливонией, в особенности случавшихся во времена правления деда Грозного, Орден неизменно стремился заручиться союзом со Швецией, равно как и Швеция часто искала заступничества Ливонии в своих многократных войнах против Руси. Близость их балтийских интересов позволяла им легко находить общий язык и видеть в русской стороне общего врага.
Проснувшаяся вдруг в московском царе тяга к завоеваниям исключала возможность поиска иных путей урегулирования пограничных споров. При другом настрое эти споры легко могли быть улажены мирными средствами, но Грозный уже навсегда изменил иному настрою, а вместе с ним и мирным средствам в улаживании внешних конфликтов. Не чужды излишней агрессивности были и шведы.
Своим ходом новая война во многом повторяла все предыдущие. Избегая открытых встреч, противники снова обменялись взаимными ударами по опорным базам каждого. Пользуясь тем, что русские не имеют флота, шведы старались максимально использовать выгоду водного пути. Их эскадра вновь беспрепятственно прошла Финским заливом и всей протяженностью невского русла, достигнув первого русского укрепления на этом пути на Ореховом острове. Здесь противник безуспешно осаждал Орешек, несколько раз приступая к нему, потом снимая осаду, прерывая кампанию и вновь начиная ее после небольшой передышки. То же самое предпринимали русские против Выборга. Пройдя перешейком, где у противника не было воинских сил и где в лесистой, заболоченной местности можно было не опасаться навязанного ему открытого сражения, русское воинство вышло к знакомой шведской крепости и уже который раз в истории повело ее безуспешную осаду. Излишне говорить о том, что окрестности обеих осажденных крепостей были страшно опустошены, и в этом и был главный, да и единственный результат войны. В стратегическом и тактическом смысле он остался нулевым. Стороны не добились для себя ни малейшего успеха. Но нельзя не сказать, что во все время войны, а она продлилась три года, шведская сторона упорно искала союза с Польшей и с Орденом, настойчиво призывая к совместным военным действиям против Москвы. Так и не дождавшись помощи, шведский король первым заговорил о мире. Выдержки из присланной тогда русскому царю шведским королем грамоты мы цитировали в начале этой главы, и они как нельзя лучше передают настроение короля, вернее, его обиду и раздражение необходимостью сноситься не с самим царем, как себе равным, а с новгородскими наместниками. Царь, как мы уже отмечали, не изменил обычаю, но на мирные инициативы короля отвечал согласием: «Мы для королевского челобитья разлитие крови христианской велим унять… также и рубежи велим очистить по старым перемирным грамотам; мы не захотим нигде не взять его земли через старые рубежи, потому что по своей государской справедливости мы довольны своими землями, которые нам Бог дал из старины».
Согласно заключенному тогда договору (1557 г.), шведы могли выкупать из русского плена своих людей, а русских пленных должны были вернуть бесплатно. Кроме того, в договоре уделялось много внимания условиям взаимной торговли и проезда через владения друг друга в другие земли:
«Шведским купцам в вотчину великого государя, в Великий Новгород, в Москву, в Казань и Астрахань ездить вольно, им и послам шведским ездить во всякие государства, в Индию и Китай… гости и купцы отчин великого государя из многих городов говорят, чтоб им в торговых делах была воля, которые захотят торговать в Шведской земле, и те б торговали в Шведской земле, а которые захотят идти из Шведской земли в Любек и Антверпен, в Испанскую землю, Англию, Францию — тем была бы воля и береженье, и корабли были бы им готовы».
Главным же условием договора было подтверждение прежней границы. Таким хрупким миром и завершилось дело, если не считать возобновлявшиеся время от времени просьбы короля сноситься напрямую с царем, на что Москва неизменно отвечала ссылкой на невозможность нарушения древних обычаев. Старина нарушена не была, зато вспыхнувшая на следующий год война за Ливонию нарушила и без того неустойчивое равновесие в регионе. Разглядеть в Швеции потенциального для Москвы противника в новой войне было не трудно. Заинтересованность ее в ливонском побережье и стремление не допустить до него русских не вызывали ни у кого сомнений. Правда, прошло более десяти лет войны, прежде чем Москва скрестила оружие со старым соперником. Сложная, запутанная обстановка, переплетение взаимных интересов и занятость северного соседа войной с другим противником способствовали отсрочке очередного столкновения Москвы со Швецией. Тут дело даже не в мирных договоренностях, которые были заключены прежде и которыми до истечения их сроков были повязаны обе стороны. При других обстоятельствах любая из них нарушила бы мир, не останавливаясь перед химерой дипломатической корректности. Но Швеции необходимо было завершить затянувшуюся войну с Данией, а перед Москвой вырисовался куда более грозный противник, сначала Литва, а с 1569 года и Польша. Поэтому и Швеция и Московское государство легко пошли на заключение в 1563 году семилетнего перемирия. Вспышка же в 1570 году новой войны со шведами объясняется вовсе не окончанием срока перемирия, который просто случайно совпал с завершением войны Дании со Швецией и заключением последней антимосковского союза с Речью Посполитой. Теперь война Швеции против Москвы становилась реальностью. Но даже и сейчас ее инициатива принадлежала московской стороне.
К тому времени прошло уже несколько лет, как русский царь вынашивал идею дать Ливонии статус вассального от Москвы государства, поставив во главе его зависимого от себя правителя. Получив, как мы уже рассказывали, сначала отказ от одного бывшего орденского магистра, затем от другого, Грозный, по подсказке советников, остановил свой выбор на эзельском правителе Магнусе, и выбор этот, как казалось, был очень удачным. Принц Магнус был не только датским подданным, но и членом королевской семьи. А с Данией у Швеции уже несколько лет продолжалась война за северные территории Ливонии. Правда, к этому времени с обеих сторон уже прозвучали мирные инициативы, которые скоро приведут к окончанию войны, но в Москве об этом пока ничего не знали. В этой ситуации вступление в войну эзельского правителя можно было рассматривать как очередную кампанию Дании против Швеции в продолжающейся войне, в которой Москва вроде бы и не принимает никакого участия. Конечно, все это шито белыми нитками, ведь вряд ли можно долго удержать в секрете договор, заключенный в Москве Магнусом с русским царем. К тому же под знаменами датского принца будут стоять русские войска, и их контингент будет преобладающим в войсках эзельского правителя, при этом представить их как наемников не удастся, в Европе всем хорошо известно, что русские ратники не используются в качестве наемной вооруженной силы. Одним словом, рассчитывать на то, что можно влезть в войну под чужой маской и не быть при этом опознанным, было бы слишком наивно, но наивность как раз та черта, которой Грозный царь лишен не был. А главное, он при этом ничего не терял, ведь война со Швецией сделалась неизбежной, так почему было не попробовать использовать такую маскировку.
