– Что с Хиггсом? Он умер? – пробормотал Орм, указывая на продолжавшее лежать под песком тело.

– Нет, не должен, – ответил я, – но надо убедиться.

Мы с трудом принялись откапывать профессора. Когда мы вытащили его из-под львиной шкуры, лицо Хиггса было мертвенно-бледным, но вскоре мы поняли, что он жив. Профессор пошевелил рукой и застонал. Орм с тревогой взглянул на меня:

– Что делать?

– Немного воды улучшит его состояние, – сказал я.

Наступил решающий момент. Одна из наших фляг с водой опустела еще до бури, но в другой, объемистой и вместительной, замотанной войлоком, до начала стихии оставалось около трех кварт[4] воды, если, конечно, они сохранились. Не окажись воды, Хиггс не выжил бы, да и мы вскоре последовали бы за ним в мир иной, если бы не подоспела помощь. От волнения руки отказывались мне служить. Дрожащими пальцами я откупорил флягу и зубами вытащил пробку, которую предусмотрительный Квик загнал в горлышко как можно плотнее. Слава богу, вода была цела, она, конечно, нагрелась и стала теплой, но не пролилась и не испортилась. Я велел Орму смочить губы и видел, как он до крови кусал их, чтобы побороть искушение наброситься на флягу и опустошить ее до дна, – так сильно его палила жажда.

Не сделав ни глотка и поборов себя, как и полагается настоящему мужчине, он передал флягу мне и сказал почти бодро:

– Вы старший, мистер Адамс, вы и пейте.

Я тоже преодолел искушение, сел на песок и положил голову Хиггса к себе на колени. Капля за каплей, я влил немного воды меж его распухших губ. Результат был просто волшебный: менее чем через минуту профессор сел, схватил флягу обеими руками и попытался вырвать у меня.

– Злое себялюбивое животное, – простонал он, когда я отнял у него флягу с драгоценной влагой.

– Послушайте, мистер Хиггс, – ответил я грубовато, – Орму и мне тоже очень хочется воды, но мы не истратили даже капли. Мы дали бы вам выпить всю воду, если бы это спасло вас, но не спасет. Мы заблудились в пустыне, и воду нужно экономить. Если вы сейчас выпьете воды, через несколько часов вам захочется еще больше, а вскоре вы умрете.

Он подумал немного, посмотрел на меня и прошептал:

– Прошу прощения, я понял. Себялюбивое животное – это я. Но, Адамс, во фляге все-таки довольно много воды. Пусть каждый из нас сделает хотя бы по несколько глотков, иначе у нас не будет сил продолжать путь.

Мы отмерили небольшим стаканчиком, который лежал у меня в кармане, ровно три одинаковые порции воды. Каждому из нас хотелось выпить целый галлон, а довольствовались мы тремя-четырьмя глотками, но это были чудодейственные глотки: мы снова обрели человеческий облик.

Поднявшись на ноги, мы огляделись и заметили, что окружающий пейзаж сильно изменился. Там, где раньше на сотню футов возвышались холмы, теперь тянулись равнины, а там, где прежде лежали равнины, вздымались холмы. Уцелел только тот холм, на котором мы лежали, потому что он был выше других, а его песчаная поверхность – плотнее. Мы попытались определить по солнцу, в какой стороне расположен оазис Зеу, но не смогли: наши карманные часы остановились, и мы не знали, который теперь час и в каком месте неба должно быть светило. Во всей пустыне не было ровно ничего, что указало бы нам, куда держать путь.

Упрямый профессор, как всегда, заспорил с Ормом, куда нужно идти, чтобы вернуться в оазис, – направо или налево. Оба они с трудом соображали и были не в состоянии серьезно обсудить положение. Пока они горячились, я присел на песок и заставил себя спокойно подумать. Вдали я увидел неясные формы и принял их за те самые холмы, про которые жители Зеу говорили, что оттуда приходят львы. Однако я тут же поймал себя на мысли, что это могут быть и совсем другие холмы.

– Послушайте, – сказал я друзьям, – если львы обитают на этих холмах, значит, там есть вода. Попытаемся дойти туда; авось, по дороге увидим оазис.

Вот так и начался наш суровый поход. Львиная шкура, которая спасла наши жизни во время песчаной бури, стала твердой, как доска, и мы бросили ее, но винтовки взяли с собой. Весь день мы тащились вверх-вниз по склонам дюн, иногда останавливаясь, чтобы сделать глоток воды, и не переставая надеяться, что с вершины следующего холма увидим отряд, руководимый сержантом Квиком, а затем и оазис. Один раз мы воочию разглядели его, зеленый и сияющий, на расстоянии не более трех миль, но когда доползли до вершины холма, за которым, как мы верили, находится оазис, то убедились, что это лишь видение, и впали в отчаяние. Людям, умирающим от жажды, такой мираж в пустыне казался безжалостной насмешкой судьбы.

Наконец наступила ночь, горы были еще далеко. Мы обессилели и опустились на песок. Нам пришлось лечь лицом вниз, потому что наши спины были так изранены песком и опалены солнцем, что мы не могли лежать на них. К этому времени вода у нас почти закончилась. Внезапно Хиггс что-то сказал и вытянул руку. Мы посмотрели в том направлении и на расстоянии не более тридцати ярдов четко различили выделявшееся на фоне неба стадо антилоп, которые передвигались по хребту песчаной гряды с одного пастбища на другое.

– Стреляйте, – прошептал профессор, – я промахнусь и только спугну их.

Бедный Хиггс! Он впал в такое ужасное отчаяние, что сделался скромен. Мы с Оливером поднялись на колени и вскинули ружья, но за это время все антилопы, кроме одной, успели скрыться. Та, что отстала, плелась в двадцати ярдах позади остальных. Капитан спустил курок, но выстрела не последовало: чуть позже мы убедились, что в затвор попал песок. Я тоже целился в антилопу, но солнце слепило мои ослабевшие глаза, а руки плохо мне подчинялись. Плюс ко всему я сильно волновался, ведь от этого выстрела зависела жизнь всех нас. Теперь или никогда! Еще три шага, и животное скроется за холмом.

Я выстрелил и, поняв, что промахнулся, совсем пал духом. Антилопа сделала прыжок в несколько ярдов по направлению к гребню холма, но, поскольку она никогда раньше не слышала подобного звука, то остановилась, чтобы удовлетворить гибельное для нее любопытство, и поглядела в ту сторону, откуда донесся выстрел. В отчаянии я выстрелил снова, уже почти не целясь, и на этот раз попал антилопе прямо в грудь. Животное рухнуло на месте. Мы кое-как доползли до вожделенной добычи и немедленно принялись за кошмарную трапезу, о которой впоследствии никто из нас не любил вспоминать. По счастью антилопа, похоже, недавно напилась воды.

После сытной еды наши голод и жажда несколько утихли, мы немного поспали подле трупа животного, потом встали, чувствуя себя более-менее отдохнувшими, отрезали несколько кусков мяса и пошли дальше. По расположению звезд мы теперь точно знали, что оазис находится к востоку от нас. Но между ним и нами, похоже, на много миль простирались все те же песчаные холмы, а впереди нас, по направлению к гряде, характер пустыни менялся. Мы продолжили путь к этой гряде, почему-то решив, что он безопасен.

Остаток ночи мы провели в движении, а на рассвете поели сырого мяса, запив его остатком воды. Мы уже выбрались из полосы песчаных холмов и ступили на огромную, покрытую голышами равнину, тянувшуюся до самого подножия гор. Казалось, горы эти совсем рядом, но в действительности они располагались на значительном расстоянии от нас. Мы брели вперед, постепенно ослабевая, никого не встречая на пути и не находя воды. Слава богу, что изредка нам попадались небольшие волокнистые кустарники, листья которых мы жевали, потому что они содержали кое-какую влагу.

Хиггс, самый слабый из нас, сдался первый, хотя в целом он держался довольно мужественно, даже после того, как ему пришлось бросить ружье, – у профессора не хватало сил его тащить, а мы с Ормом не заметили этого вовремя. Когда Хиггс больше не мог стоять на ногах, Оливер взял его под одну руку, а я под другую, и мы повели его: однажды я видел, как два слона таким же образом вели своего раненого товарища.

Спустя полчаса мне тоже изменили силы. Хотя я уже немолод, обычно я держусь бодро и привычен к пустыне и связанным с ней лишениям – иначе и быть не может, после того как я побывал в плену у племени халайфа. Но теперь я не в силах был идти дальше, остановился и попросил товарищей бросить меня и продолжать путь. Не говоря ни слова, капитан Орм протянул мне свою левую руку. Я с радостью оперся о нее, ведь жизнь дорога всем, особенно если имеешь какую-нибудь цель или желание, которое хочешь исполнить, а у меня были и цель, и желание. В это мгновение я устыдился себя самого и приказал себе идти, пока не умру.