Через ручей, вытекающий из Бизонового озера, было перекинуто нечто вроде грубого мостика, и под зеленым сводом переплетшихся между собой ветвей гациендер и его дочь могли оставаться в полной безопасности, нисколько не теряя из виду чудесного зрелища саванны и табуна диких лошадей.

Каждый занял свое место, все тихо и неподвижно ожидали появления диких лошадей. Вдруг среди глубокой тишины раздался пронзительный свист, это был знак, что загонщики тронулись и стали загонять лошадей к условленному месту. Вскоре со всех сторон поднялись дикое гиканье и свист. Лесная чаща огласилась отдаленным ржанием, то приближался табун диких лошадей. Ржание слышалось со стороны Красной реки, вблизи того места, где гациендер и его дочь стояли на летучем мостике и смотрели на охоту.

Если бы дикий табун бросился к этому мостику, то можно было опасаться какого-нибудь несчастья, ибо молодые деревья были не в состоянии сдержать напора животных, которые опустошают леса, как ураган. Дон Августин, предвидя подобную опасность, кликнул нескольких загонщиков, и они тотчас покинули свои места, чтобы присоединиться к нему.

— Как вы думаете, — спросил он одного из них, — не может ли табун броситься в нашу сторону?

— Очень возможно, — отвечал вакеро, — я сам думал об этом, и, если не принять надлежащих мер предосторожности, вы можете подвергнуться еще большей опасности. Если вы позволите, я возьму еще двух товарищей, и мы станем позади вас вдоль этого канала.

— Чем подвергать вас бесполезной опасности, — возразил гациендер, — я думаю, было бы лучше покинуть это место.

Но загонщики принадлежали к разряду людей, привыкших не обращать внимания на опасности, сопряженные с их ремеслом, и, желая угодить своему господину, осторожно прошли вперед и остановились в сотне шагов от реки, представляя передовые посты на пути табуна.

Это было последнее приготовление, которое они успели сделать. Приближалась минута, долженствовавшая решить судьбу благородных животных, которых гнали к роковому коралю. Здесь их ожидали рабство и плен. Шум, слышанный до сих пор, еще более усилился. Теперь в лесу раздавались только пронзительное гиканье и резкий свист загонщиков, перекликавшихся между собой. В редкие и кратковременные промежутки, когда наступало недолгое молчание, раздавались ржание испуганных лошадей и их тяжелый храп.

Стаи птиц с криком поднялись с верхушек деревьев; неуклюжие совы, ослепленные дневным светом, от страха забились в глубину чащи, а олени от необычного шума бросились прочь из лесу на просторы саванны.

Вскоре затрещал лес, молодые деревца стонали под напором табуна. Громкое ржание лошадей смешалось с нарастающими криками охотников и грохотом копыт испуганных скакунов.

Лавина, внезапно скатившаяся с гор, не может произвести более ужасного шума, чем тот, что раздавался в лесу, когда зеленая завеса, окружавшая просеку, разом прорвалась. И показались конские головы с глазами, налившимися кровью от страха, с раздувшимися ноздрями и гривами, развиваемыми ветром. Вся эта масса голов словно слилась вместе, образовав некое подвижное разноцветное море, над которым, точно волны, разбивающиеся с пеною, колыхались то туда, то сюда гривы и хвосты бешеных животных. Через несколько минут у двери, пробитой лошадьми, появились отважные загонщики. Со свистом и гиканьем они, носившиеся из стороны в сторону, размахивали в воздухе своими лассо.

Наконец наступила минута, когда табун разделился, не зная, где спастись от внезапных преследователей.

Двенадцать всадников, размахивая шляпами, с диким ревом помчались навстречу лошадям, не обращая внимания на грозившую им опасность быть растоптанными вдрызг сотнями копыт. Теснимые спереди и сзади, лошади на минуту остановились как вкопанные; на мгновение земля перестала дрожать, вода в Бизоновом озере остановилась. То была минута гнетущей неизвестности. Выбери табун направление вправо или влево — не только пешие, но и конные загонщики были бы неминуемо раздавлены и измяты, как хлебные колосья на жатвенной машине.

— Не уступай, ребята! — кричал дон Августин, увлекаясь охотничьим пылом. Прыгнув со своего мостика на берег озера, он начал громовым голосом подстегивать рвение своих подчиненных. Бешеный рев пастухов был ответом на его призыв. Наконец бывшая во главе табуна лошадь, глаза которой светились безумием и уже некоторое время были устремлены на забор, покрытый зелеными ветками, стремительно бросилась в брешь, оставленную посреди этого забора. Тотчас весь табун последовал за ней и метнулся вперед, словно поток, прорвавший плотину. Со всех сторон поднялись радостные вопли. В ту же минуту Энцинас со своими товарищами, на мгновение скрывшиеся за этой шумной лавиной, ловко и быстро проскользнули из корали в бреши из плотно скрепленных бревен.

Прошло несколько мгновений, пока эти гордые дети лесов поняли, что попали в плен. Когда они в первый раз в жизни увидели себя окруженными забором из брусьев, из тысячи глоток поднялось жалобное ржание, смешанное с яростью. Как великолепно было это стадо бешеных животных, они ржали, храпели и фыркали с шумом, двигаясь в испуге то туда, то сюда, с глазами, метавшими искры, с мордами, брызгавшими клубами пены, сталкиваясь друг с другом и поднимаясь на дыбы.

Крик торжества, раздавшийся среди загонщиков, служил ответом этому фырканью лошадей.

— А! Он тут, он тут! — кричал Энцинас.

— Кто тут? — заревело двадцать голосов.

— Белый Скакун степей!

В самом деле, самый красивый и благородный из всех этих вольных обитателей степей, самое дикое из этих животных, самое злое и поворотливое из всех, — конь безукоризненной белизны, такой белизны, как снежные розы, попался наконец в кораль. Это был тот самый конь — накануне его тщетно старался догнать загонщик Франциско. Чудное животное с глазами, метавшими искры, бросалось с одного конца на другой и в ярости сшибало с ног всех разделявших его несчастье товарищей, которые не могли выдержать удара его груди. Таким образом вокруг него образовалось широкое пространство, в котором конь бешено метался с развевающейся по воздуху гривой и издавал жалобное ржание.

— Туда, туда! — закричал вдруг Энцинас, бросаясь к месту, где Белый Скакун поднялся на дыбы, готовясь перепрыгнуть через забор. Но было уже поздно. Свободный круг, образовавшийся около животного, позволил ему разбежаться, и загонщики увидели только белую стрелу, разрезавшую воздух, а затем видение исчезло. Могучим прыжком конь перескочил через забор кораля и в одно мгновение скрылся в зеленой чаще. Крики ярости и, удивления раздались вслед; впрочем, обманутые в своем ожидании охотники скоро утешились в потере лучшего из захваченных скакунов. В их руках осталось не менее двухсот коней, из которых было что выбрать.

— Ну, верите ли вы теперь, что этот скакун сверхъестественное животное? — спросил Энцинас.

Ответа не последовало: все были убеждены в истине такого предположения.

Образовавшееся посреди табуна пустое пространство через минуту пополнилось опять, и попавшиеся в западню лошади своими прыжками и скачками вредили только самим себе; волнующаяся масса живых голов поминутно перекатывалась с одной стороны кораля на другую. Табун было бросился разом в забор, пытаясь свалить его, но крепкие столбы только затрещали, не поддались.

Облака пыли поднялись над коралем. Некоторые из лошадей в бешенстве принялись грызть палисады, которые не удавалось сдвинуть с места, другие в ярости били о землю копытами, некоторые падали наземь, будто пораженные молнией, и уже больше не вставали. Наконец, вся эта кавалькада, точно остывающее море лавы, мало-помалу стала утихать, сознавая бесполезность борьбы, и перестала биться о забор. Ярость уступила место унынию. Мрачная неподвижность сменила бешеные прыжки. Дикие обитатели лесов покорились своей участи.

Ночь распростерла свой мрачный покров над саванной. То была праздничная ночь торжествующих загонщиков, успевших совершить один из тех удалых подвигов, о которых охотники в саваннах имеют обыкновение еще долго рассказывать многие подробности. Дон Августин сделал распоряжение выдать загонщикам по хорошей порции каталонской водки, и охотники, усевшись вокруг огромного костра, еще долго пересказывали происшествия дня, между тем как звезды уже давно завели свой полночный хоровод.