В то время, когда старик произнес эти слова, вызванные справедливым гневом, ему показалось, что он слышит чей-то умоляющий голос.

— Кажется, несчастный умоляет нас о помощи? — тихо сказал он и в первый раз приподнял голову над окраиной, образуемой камышом. При виде надвинутой на голову лисьей меховой шапки и длинной, тяжелой винтовки, которую он держал в руках точно легонький прутик, апахи узнали одного из самых страшных своих врагов, и все с удивлением отступили назад, так как, за исключением Черной Птицы, никто из его подчиненных не встречался до того времени с Розбуа. Последний между тем устремил внимательный взор на противоположный берег, где лежал изуродованный Гайферос, слабым голосом моливший о помощи и простиравший к канадцу руки.

Индеец, изуродовавший несчастного белого, валялся тоже подле него на земле, еще сжимая в своих судорожно стиснутых пальцах покрытую волосами кожу с черепа.

При этом потрясающем зрелище старый охотник поднялся во весь свой гигантский рост.

— Старайтесь поддерживать против этих собак беглый огонь, — крикнул он своим спутникам. — И не забудьте, что они не должны захватить нас живыми!

С этими словами Розбуа решительно вступил в воду, глубина которой была такова, что всякого другого покрыла бы до головы, но канадцу она не доходила даже до плеч. Ружье, которое он нес перед собой с взведенным курком, держало апахов на почтительном расстоянии.

— Стреляйте после меня, — обратился Хозе к Фабиану, — у меня более верный глаз, чем у вас, и моя кентуккийская винтовка разит вдвое далее вашего люттихского ружья. Но во всяком случае старайтесь делать так, как я, и держитесь наготове! Если кто-то из этих гиен пошевелится, предоставьте мне расправу.

Устремив выжидающий взор на своих врагов, которые поспешили отойти прочь, испанец приподнялся из-за окружающей островок земляной ограды, держа перед собою ружье, готовый выстрелить при малейшем знаке неприязненности.

Между тем канадец продолжал двигаться вперед. Вода вокруг него стала уже спадать, как вдруг один индеец начал в него целить. Но в ту же минуту раздался выстрел, и ружье выпало из рук индейца, а сам он грохнулся ничком на песок.

— Теперь ваш черед, дон Фабиан! — воскликнул Хозе, бросаясь наземь, чтобы, по обычаю американских стрелков, зарядить ружье, лежа на спине.

Фабиан тоже спустил курок, но его выстрел был менее удачен, да и ружье его не брало так далеко, как кентуккийская винтовка; поэтому индеец, в которого он метил, испустил только крик ярости и боли, но не упал с коня. Несколько стрел просвистело мимо Розбуа. Старик только чуть нагнул голову, стараясь в то же время защититься от возможного попадания рукой, и пока он с несравнимым хладнокровием поднимался на берег, Хозе успел уже зарядить ружье и приготовился к вторичному выстрелу. Индейцы в первую минуту не знали, как им быть, и Розбуа воспользовался этим замешательством, чтобы поднять Гайфероса.

Несчастный, ухватившись за шею канадца, сохранял, однако же, еще настолько присутствие духа, чтобы оставить свободным движение его рук. Канадец с ношей на спине сошел опять в воду, но на этот раз пятился лицом к врагам; только один раз послышался звук ружья старого охотника, и ответом на этот звук служил предсмертный вопль индейца. Через несколько минут Розбуа благополучно донес до островка почти бездыханного Гайфероса.

— Число этих чертей уменьшилось на три, — заметил великан, — теперь нам отпущен Богом отдых на несколько минут. Вот видишь, Фабиан, сколько преимуществ представляет беглый огонь. Этим собакам пока вполне достаточно для первого урока. Твой дебют вышел не совсем плохим, и могу тебя уверить: из тебя выйдет весьма сносный стрелок, если ты будешь иметь такую же кентуккийскую винтовку, как у нас.

Минутная победа, одержанная канадцем над апахами, по-видимому, разогнала его печальные мысли, и он обратился к Гайферосу, глухо стонавшему на земле, с успокоительными словами:

— Мы немножко опоздали, почтеннейший, и не успели спасти волосы с вашего черепа; но успокойтесь — дело это не представляет особой важности для мужчины. У меня много знакомых, которые подверглись точно таким же случайностям, как и вы, но им теперь не так уж худо; вам нельзя будет всего лишь завивать волосы, вот и все. Вы живы, а это — главное; теперь надо позаботиться, чтобы ваше временное спасение было продолжительным.

К обезображенному черепу Гайфероса был немедленно приложен грубый компресс из перемятых и сильно смоченных водой листьев магнолии, а голова хорошо обвязана несколькими лоскутьями, оторванными от одежды. Когда перевязка была закончена, а с лица обмыта запекшаяся на нем кровь, ужасная рана уже не угрожала подвергнуться заражению.

— Видишь ли, — обратился Розбуа к Фабиану, все еще воображая, что последний будет жить при нем в лесах неразлучно, — тебе теперь надо знакомиться с привычками и обычаями краснокожих. Разбойники, лишившись трех своих товарищей, теперь знают, что с нами не так-то легко справиться, и вот они теперь удалились, чтобы решить — не удастся ли достигнуть хитростью того, чего нельзя добиться силой. Видишь, как после недавнего шума теперь все стихло.

— Теперь их всего семнадцать человек! — произнес старик торжествующим тоном, обращаясь к испанцу.

— Если их и впрямь только семнадцать человек, — хмыкнул Хозе, — мы, пожалуй, еще сможем с ними справиться. Но если придет на подмогу подкрепление?..

— Что делать! Воспрепятствовать этому мы не в силах, и всякая попытка в том будет очень опасна. Наша жизнь в руках провидения, — прибавил Розбуа. — Эй, дружище, — продолжал он, обращаясь к Гайферосу, — скажи, пожалуйста, не принадлежишь ли ты к лагерю дона Эстевана?

— Вы знаете этого человека? — спросил слабым голосом раненый.

— Без сомнения. А как случилось, что ты удалился так далеко от вашего лагеря?

Гайферос рассказал, как он послан был доном Эстеваном отыскать заблудившегося проводника и как, заблудившись сам, он вскоре был примечен апахами.

— Как звать проводника, которого вы отыскивали? — спросил Фабиан.

— Кучильо, — ответил бедняга.

Фабиан бросил на Розбуа многозначительный взгляд.

— Да, — объяснил старик, — подозрение, питаемое тобой к этому дьяволу в белой коже, по всей вероятности, не лишено основания, и, как кажется, он ведет экспедицию в Золотоносную долину.

— Еще один вопрос, — обратился он к раненому, — и мы оставим вас в покое: сколько народу у дона Эстевана?

— Около шестидесяти человек, — отвечал Гайферос.

Разведав таким образом все, что ему хотелось знать, старик вторично смочил свежей водой воспаленный череп раненого, который после такого облегчения, ослабел от сильных душевных потрясений и от большой потери крови, впал в бесчувственный сон.

— Теперь нам нужно подумать о себе, — произнес канадец, — и прежде всего нам надо устроить себе ограду, которая могла бы лучше противостоять пулям или стрелам, нежели эта хлипкая ограда из листьев и камыша. Вам не удалось сосчитать, сколько у индейцев карабинов?

— Семь, если я не ошибаюсь, — отозвался Хозе.

— Следовательно, десять человек из них менее опасны, — подытожил Розбуа. — Разбойники могут зайти к нам в тыл со стороны реки, слева. Посему нам следует быть готовыми встретить нападение с обоих берегов. Теперь они, вероятно, предприняли обходной маневр, чтобы перейти через реку и поставить нас между двух огней.

Сторона островка, обращенная к берегу, где индейские всадники показались первоначально, была достаточно защищена громадными корнями, торчавшими вверх, подобно рогатинам или кольям, употребляемым для окопов; но зато сторона, с которой можно было ожидать возобновления нападения, была защищена густым, но недостаточно надежным камышом и молодыми ивами.

Благодаря своей необыкновенной силе, канадцу удалось при помощи Хозе вырвать несколько заиленных больших сухих сучьев и стволов, которые незадолго перед тем были прибиты течением.