Не проронив ни слова, Элси села, но две горькие, обжигающие слезы скатились по ее пылающим щекам.

— Не о чем плакать, Элси, — сказал отец, — это только пожилой джентльмен, который приехал к твоему дедушке по делам и который никогда не замечает детей и, по всей вероятности не станет задавать тебе вопросов. Я надеюсь, что ты когда-нибудь научишься придерживать свои слезы до тех пор, пока для них будет серьезная причина.

Пока отец говорил, пожилой джентльмен остановил лошадей и вышел из экипажа. Элси увидела, что он был один, и вздохнула с большим облегчением, так как от страха почти не слышала, что говорил отец.

Прошло еще полчаса, а мистер Динсмор все еще сидел за чтением книги, не обращая внимание на Элси, которая не решалась ни заговорить, ни пошевелиться. Девочка постепенно стала дремать. Ей очень хотелось положить голову отцу на колени, но она не решалась проявить такую свободу.

Наконец ее сморило, и она бессознательно склонилась на него. Проснулась она от резкого голоса, произносящего ее имя:

— Ты устала и хочешь спать, поэтому, если хочешь, можешь идти в постель.

— Спасибо, папа, — ответила она, поднимаясь на ноги.

— Ну что еще? — спросил он, видя, что она колеблется,— говори, если хочешь что-то сказать.

— Я очень сожалею, папа, что была такой непослушной. Пожалуйста, прости меня. — Слова были произнесены очень тихо, со всхлипыванием.

— Будешь ли ты стараться не вмешиваться в мои дела впредь, и не плакать за столом, и не дуться, когда тебя наказывают? — спросил он холодным неприятным тоном.

— Да, сэр, я постараюсь всегда быть хорошей девочкой, — смиренно ответила она.

— Тогда я прощаю тебя, — ответил он, развязывая носовой платок с ее руки.

Но Элси все же медлила. Она словно не могла уйти без хотя бы маленького доказательства прощения и любви, хотя бы легкой ласки. Он посмотрел на нее с нетерпением.

— Еще что? — И в ответ на ее молчаливую просьбу ответил: — Нет. Я не поцелую тебя сегодня, потому что ты была ужасно нехорошей. Иди в свою комнату.

Тетушка Хлоя была напугана безутешностью скорби ребенка, так как девочка, вбежав в комнату, бросилась прямо в ее объятия, страстно рыдая и всхлипывая.

— Что случилось, моя дорогая? — спросила она с тревогой.

— О, няня, няня! — всхлипывала девочка. — Папа не захотел меня поцеловать, он сказал, что я ужасно плохая! О, няня, он теперь никогда не полюбит меня!

Мисс Дэй имела обыкновение в конце месяца подавать родителям табель успеваемости и поведения своих учеников. С тех пор как мистер Динсмор возвратился домой, впервые наступил момент, когда она отдала ему табель Элси.

Оценки были очень даже удовлетворительными, потому что Элси была старательной ученицей, употребляя в учебе свои религиозные принципы, так же как и во всем остальном. Несмотря на то что мисс Дэй постоянно старалась зацепиться за что-нибудь, она редко находила оплошность как в успеваемости, так и в поведении.

Мистер Динсмор взглянул на табель и вернул его со словами.

— Все очень хорошо, очень даже удовлетворительно. Я рад видеть, что моя дочь развита и хорошего поведения, но я хочу, чтобы она выросла сообразительной и хорошо воспитанной леди.

Элси, стоявшая неподалеку, слышала его слова и покраснела от удовольствия. Она выглядела радостно-возбужденной, но отец повернулся и ушел, даже не удостоив ее взглядом. Выражение счастья растаяло, и большие глаза наполнились слезами раненых чувств.

Наступило время и для второго табеля, но — увы! Прошедший месяц был очень трудным для маленькой девочки, погода была жаркой, и она чувствовала себя хилой и слабой. Мысли ее постоянно были заняты тем, как можно достичь отцовской любви, настроение было подавленным из-за частых неудачных попыток, и она была не в состоянии сосредоточить свое внимание на уроках.

Да еще и Артур, с той самой недели, как он был наказан, чаще, чем обычно, досаждал ей. Он тряс ее стул и подталкивал под локоть, когда она писала. В результате ее тетрадка была испорчена, а мисс Дэй никогда не ставила ей таких низких оценок. Она несла табель отцу Элси с затаенным злорадством, добавив длинные жалобы на лень и невнимательность ребенка.

— Пошлите ее ко мне, — рассердившись, сказал он. — Я буду у себя в комнате.

Мисс Дэй оставила Элси в классе, когда та приводила в порядок содержимое своего стола после занятий, вернувшись, она застала ее за тем же делом.

— Элси, — сказала гувернантка с презрительной улыбкой, — твой отец желает видеть тебя немедленно, он в своей комнате.

Девочка мгновенно покраснела, потом побледнела и так сильно задрожала, что некоторое время была не в состоянии пошевелиться — по выражению лица мисс Дэй она догадалась, что ее может ожидать.

— Я советую тебе лучше сразу идти, — повторила она, — потому что, без сомнения, чем дольше ты будешь ждать, тем для тебя окажется хуже.

В этот самый момент раздался злой, холодный голос мистера Динсмора:

— Элси!

Изо всех сил стараясь контролировать свои чувства, девочка поспешно пошла на зов. Дверь его комнаты была открыта, она вошла и спросила дрожащим голосом:

— Ты звал меня, папа?

— Да, — ответил он, — звал. Подойди ко мне.

Он сидел с тетрадкой и табелем в руках, и в его обращении, тоне и взгляде была холодная суровость. Элси повиновалась, но не могла сдержать дрожь, и лицо ее было смертельно бледным, а глаза наполнены слезами. Она умоляюще подняла их к его лицу, и тронутый ее неподдельным ужасом и расстройством, он сказал более мягким тоном.

— Можешь ли ты объяснить мне, Элси, почему твоя преподавательница принесла мне такой скверный табель о твоем поведении и успеваемости? Она сказала, что ты была очень ленивой, и табель подтверждает ту же истину, а эта тетрадка представляет собой ужасную грязнулю.

Девочка ответила только слезами и всхлипываниями, которые, казалось, раздражали его.

— Элси, — строго сказал он, — когда я задаю вопрос, то я немедленно требую ответа.

— О, папа! — умоляюще ответила она. — Я не могла учиться. Я очень сожалею, но я постараюсь, очень' постараюсь, только, пожалуйста, не сердись на меня, папа.

— Я сержусь на тебя, очень сержусь, — ответил он тем же суровым тоном, — и серьезно намерен наказать тебя! Ты не могла учиться? Чем это еще можно объяснить? Ты что, болела?

— Я не знаю, сэр, — всхлипнула девочка.

— Ты не знаешь? Очень хорошо, значит, ты не могла быть серьезно больной без того, чтобы не знать этого, и я вижу, что у тебя нет никакого оправдания! Однако я не буду наказывать тебя никак в этот раз, так как вижу, что ты очень сожалеешь и обещаешь заниматься лучше. Но предупреждаю, если я еще раз увижу такой табель, как этот, или услышу жалобы о твоей лени, ты будешь жестоко наказана. Предупреждаю также, что, если твоя тетрадка в следующий раз не будет выглядеть лучше, чем эта, я обязательно накажу тебя. Здесь есть несколько страниц, которые выглядят довольно хорошо, — продолжал он, листая тетрадку, — значит, ты можешь делать как следует, если захочешь. Есть такое старое выражение: «Не можешь, научим, не хочешь — заставим». Ни слова! — воскликнул он, когда Элси попыталась что-то сказать. — Можешь идти! — И, откинувшись в кресле-качалке, он взял газету и стал читать.

Элси все-таки стояла, ее истомившееся сердечко так жаждало хотя бы одного взгляда участия и любви. Ей так хотелось броситься ему в объятия и сказать, как сильно, как ужасно сильно она любит его. Она так жаждала хотя бы мимолетной ласки. Ах! Как же она могла уйти от него без этого? Ведь впервые в жизни она осталась с ним наедине в его комнате, где она никогда раньше не была, но куда она часто приходила в своих радужных мечтах.

Итак, она медлила, трепетала, надеялась, боялась, но неожиданно он посмотрел на нее с тем же холодным недоумением.

— Почему ты стоишь? Я тебе разрешил уйти, иди! С отчаянием Элси повернулась и побрела в свою