— Вы знаете, Виталий Васильевич, у меня батя, ветеран войны, прошел от Сталинграда до Берлина, большой философ. Мы как-то разговорились о наших деловых людях, они распадаются на две группы. Одна, значит, не умничай, а выполняй, стой насмерть, но выполняй; другая — это шустрые, они говорят, думай и сметай все устарелое, не упирайся в приказ, в план, а думай, как лучше. Словом, он мне очень хорошо все объяснил на фронтовых примерах, просто здорово. Я как-нибудь вам расскажу, а сейчас вспомнил другое, как раз то, что вы говорите. Ленинский принцип демократического централизма. Вот батя и об этом говорил мне, но по-своему, по-крестьянски. Надо, говорит, окошко перенести в другое место.

— Какое еще окошко? — улыбаясь и склонив крупную голову, спросил Виталий Васильевич.

— Окошко, из которого, говорит, начальники получают свои блага, деньги, награды, поощрения, назначения, то есть то окошко, от которого они целиком зависят. Сейчас, говорит, окошко повернуто к высшему начальству, в сторону центра кверху по ступенькам. Они, значит, и глядят в ту сторону, а к народу повернуты задо́м. Надо, говорит, перенести окошко на сто восемьдесят градусов, чтобы начальники к народу повернулись передо́м. С чего он говорит, надо начать? А с того, что выбирать начальников на месте, коллективом. Например, директора совхоза — рабочими хозяйства, директора завода — заводским коллективом, секретаря райкома, горкома — коммунистами на местах. Мы и сейчас их вроде выбираем, но их привозят, предлагают, а мы поднимаем руки, и все. А надо, чтобы мы и выдвигали, говорит, и выбирали. И так по всем ступеням, снизу доверху. Ученые, говорит, продумали бы все, как лучше, ловчей все это сделать, чтобы дров не наломать. Наука нынче, говорит, все может вычислить и рассчитать. Он, Виталий Васильевич, темный у меня, но не дурак, надо, говорит, передать власть народу, и всего-то перенести окошко в другое место. И сама власть тогда перейдет в руки народа.

— Ну, братец, батя у тебя… — Виталий Васильевич сперва покрутил головой, улыбаясь, с ямочками на щеках, потом убрал ямочки и повторил тише: — Ну и батя…

— А что? У него, знаете, у бати, целая папка вырезок из газеты «Правда». О чем он вырезает? А вот о злоупотреблениях властью партийными руководителями. Таких материалов много. Он показал мне целую пачку. Я, конечно, все это читал, но как-то не ставил в ряд. А он поставил, и получилось многовато, но это ж только что напоказ выставлено, а сколько мы не знаем, всех не накажешь, всех не осудишь. Значит, дело не в наказании нерадивцев или преступников, а в условиях, в которых они размножились. Всех не переловишь, не выглядишь, надо, чтобы система организации не позволяла руководителю-чиновнику злоупотреблять, — значит, как говорит батя, надо окошко перенести. Вот тут у нас Сережа Харченко вернулся из Уренгоя, рассказывает — их министр у себя в отрасли наладил такую систему, самонастраивающуюся, что без этой системы, министр этот якобы говорит, пришлось бы прибегнуть к уряднику. Это министр теперь переведен в заместители Председателя Совета Министров. Интересно: думает он теперь о своей системе, какую построил в отрасли? Отец опять же упирается в свое окошко. Перенесите его, говорит, вот вам и вся система. Что-то тут есть, Виталий Васильевич, честное слово.

Виталий Васильевич до этого говорил весело, легко, уверенно, а тут первый раз затруднился, не далеко ли зашли они в своем разговоре. Однако же лучше думать, чем не думать. И в окошках этих ничего неожиданного, собственно, и нет.

— Да, философ твой батя. Мог бы у нас на семинаре в академии выступить. Если говорить просто, с точки зрения наивного мышления, эти окошки как раз и есть то, что говорил я. Цель углубления нашей демократии и заключается в постепенном приближении к этому идеалу. Есть уже случаи, когда рабочие коллективы выбирают своих руководителей, прямо и непосредственно. Но мы еще полностью не используем тех возможностей, тех прав, которые уже сейчас предоставлены трудовым коллективам. — Виталий Васильевич встал с места, размялся и вышел из-за стола.

Возле шкафа лежали подшивки газет.

— У тебя «Правда» есть тут?

Михал Михалыч быстро подошел к шкафу и развернул подшивку газеты перед Виталием Васильевичем.

— Вот свежий пример, Михал Михалыч. — Он полистал и нашел, что искал.

И дальше раскрывается эта история.

Виталий Васильевич полистал еще газету.

— А вот другое. Информационная заметка из Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Тут тоже рассказывается возмутительная история, когда вопиющую несправедливость допустили ответственные работники, первый секретарь районного комитета партии на Украине. Никто не разобрался в этом вопиющем произволе, пришлось вмешаться партийному контролю при ЦК КПСС. И таких материалов много, сам знаешь. И знаешь, что ведется непримиримая борьба.

— Ведется, Виталий Васильевич. Но ведь всего не раскроешь сверху и всего не опишешь в газете. Значит, надо отрегулировать какую-то систему, чтобы сама эта система не позволяла таких злоупотреблений, чтобы она сама ставила тормоз перед зазнавшимися нерадивыми деятелями.

— Поэтому Центральный Комитет и делает все, чтобы углублять, развивать дальше нашу демократию.

— В общих-то чертах понятно, углубляем, но нарушений не становится меньше, а как вроде бы больше становится. Это, конечно, потому, что стали вскрывать больше, раньше не было этого.

— Да, раньше… Вот тогда и было все запущено. Еще не сказано об этом в полную силу, а надо сказать, нельзя от народа утаивать. Ведь все знают, что даже среди министров были преступники, и даже выше. Конечно, систему надо налаживать, чтобы урядник, как ты говоришь, не требовался. С чего мы начали, если посмотреть с самого начала? С национализации. Верно? Верно. Все наличное хозяйство страны национализировали, заводы, фабрики, банки, землю. Но это было только формальное обобществление средств производства, первоначальный этап. Второй шаг состоял в переходе от формального обобществления к обобществлению на деле. А что это такое? Это создание планомерно и эффективно функционирующих форм хозяйствования в интересах общества и его членов. Этот второй этап не доведен еще до конца. Здесь идут поиски методом проб и ошибок. И в этом мы принимаем сегодня непосредственное участие, Михал Михалыч.

— Вижу, Виталий Васильевич, не зря вы ездите в свою академию. Мудрено, а все правильно и в общем понятно.

— Как видишь, Михал Михалыч, дело идет по науке, не так, как некоторым кажется: пришел новый человек, а с ним и новые увлечения. Ведь есть и такие понятия. Мол, тот любил одно, этот другое. Не-ет. Идет исторический процесс, закономерный. Здесь не может иметь места никакой произвол. Дескать, был бы другой руководитель, мог предложить и другое. Вместо интенсификации еще что-нибудь. Не-ет. Мы имеем сегодня грамотного и понимающего исторический процесс человека. Интенсификация сегодня выступает как историческая неизбежность. Переломный период, качественно новое общество — привыкли мы к этим словам. Но ведь слова нужны более сильные для определения того, что происходит сегодня, на что настраивает нас ЦК. Возьмем интенсификацию. Тревожно становится, как быстро успели затрепать это слово, не понимая хорошо его сущности. На каждом шагу — от инспектора по заготовкам районного масштаба до министра — все усвоили слово, крестятся им и когда надо, и когда не надо. А ведь я думаю, Михал Михалыч, что мы переживаем сейчас революционный период, сходный по своему значению с Октябрем семнадцатого года, а также со второй революцией, то есть коллективизацией сельского хозяйства. Мы переходим от экстенсификации к интенсификации. А что это такое? А то, что мы совершаем переход в новую историческую эпоху нашего развития. Я себе представляю дело таким образом. Экстенсификация — это такая бацилла, которая сидела в русском народе испокон веков. Подумайте, другие народы, другие племена сидели себе на своем месте, жили, размножались, совершенствовались, ну, воевали между собой, иногда пытались создать мировые империи, завоевывали полмира и вскоре распадались опять на составные части, на отдельные народы и племена. А племя восточных славян, конкретно — русичи, все время расползалось вширь. Нет, идеи мирового господства никогда не было у русского племени, но оно без конца расширялось, осваивая все новые и новые земли. Кавказ, Азия, Сибирь, вплоть до Ледовитого океана, западные племена, нуждавшиеся в защите, — все это складывалось как семья братских народов. Конечно, самодержавие есть самодержавие, царизм есть царизм, но в русском народе никогда не было разбойных колонизаторских намерений, страсти к подчинению и угнетению соседей. Потому-то в наших соседях, почти во всех без исключения, жило ответное желание к присоединению или к воссоединению с Россией. И вот пришел предел этому расширению; там ограничивал океан, здесь сильные, самостоятельные народы с хорошо развитой государственностью, там сильная, самостоятельная Европа, здесь сильная, самостоятельная Азия. Настало время приостановиться. Дальше расширяться некуда. А страсти к мировому господству, повторяю, у нашего народа никогда не было. Дальше экстенсификация пошла по пути освоения своих собственных пространств. Пошло освоение Урала, Сибири, развитие азиатских братских республик, распашка новых земель, которая в конце концов вылилась в последнее экстенсивное стремление, в освоение целинных земель. Рекультивация мертвых пустынь в Азии, осушение заболоченных земель и их распашка, индустриализация страны, продвижение промышленных предприятий во все концы огромной державы. И только в последнюю очередь Россия подумала о себе, в самую последнюю очередь обратилась к себе, к своему Нечерноземью. И наступил момент, когда экстенсификация исчерпала свои возможности, ей больше нечего делать, негде гулять, потребовалась остановка, переход к совершенно новому этапу, к интенсификации. Осваивай свои территории по-новому, богатей за счет внутренних резервов. То есть стоп экстенсификация, даешь интенсификацию. Кончилась тысячелетняя история, началась новая история в развитии нашего народа. Так что мы сегодня вступили в совершенно новую историческую эпоху, а если учесть социальные вопросы, вопросы дальнейшего продвижения социализма, уже качественно нового развития, то нельзя не назвать наше время, наш сегодняшний день этапом новой революции, равной Октябрю и эпохе коллективизации. Вот, Михал Михалыч, мои рассуждения на этот счет. Не из учебника взятые, не от профессоров услышанные, а свои собственные, доморощенные. За научность всех этих понятий не ручаюсь, но так я понимаю нынешний, переживаемый нами отрезок истории.