– Вода!..

Земля и небо смешались в ринувшемся на Лациум ливне, заглушившем и раскаты грома, и треск разрушаемых землетрясением циклопических стен.

Альбуней вздулся и вышел из берегов; его волны проникли в руины старой усадьбы, срывая дом до основания.

Пастух и цари не успели выбежать вон, как уже очутились по грудь в воде, а огонь, разведенный Амулием, погас.

Мгновенно забыв скорбь и ярость, Нумитор охватил брата своими сильными руками и повлек этого оторопелого труса за собою, стараясь отыскать выход впотьмах. Они не столько шли, как плыли, по образовавшейся глубокой пучине, покрывшей все низменности Лациума до самой Альбы и дальше.

– Амулий, – обратился Нумитор к злодею, когда они уже очутились на безопасном мелководье ближнего холма, – я обрекся тени отца моего в день его погребения. Ты говорил, что тень утопит меня при наводнении реки, но я уверен, что именно отец устроил нашу встречу, чтобы я спас тебя от утопления... гляди!.. рухнули старые, крепкие стены нашего атриума... рухнули, лишь только мы вышли оттуда, как будто ждали нашего удаления. Бездушные камни вступились за то, что свято и дорого семье моей; бездушные камни сокрыли навеки гробницу нашего родоначальника, защитили Доброго Лара и палладиум от твоей нечестивой руки, ужасный человек!..

При тусклом блеске занимающейся зари, сквозь пелену густого тумана, братья увидели ровное место, покрытое водою, там, где высились руины их дома.

Усадьба не только рухнула, но и ушла в разверстые недра земли, и лишь небольшая кучка камней осталась, как памятник, на том месте, где был очаг над сидящими Ларом.

Амулий ничего не ответил на справедливые укоры брата. Они расстались, не обнявшись, не пожав взаимно рук, ничего не сказав друг другу о своем одинаковом, обоюдно-совпадающем решении, но невольно, инстинктивно оба сознавали, что расстаются навсегда.

Старому Нессо не удалось ни долго прожить еще, чтобы много-много смельчаков-юношей принести в жертву Цинтии, ни умереть, как он желал, – от удара секиры, под рукою соперника, упасть к подножию алтаря богини в жертву ей, – ни отомстить Амулию на нанесенное оскорбление покушением на его жизнь несвоевременною сменой.

Амулий не ходил в священную дубраву даже и в ночь ежегодного праздника Цинтии, – упрямо отказывался видеться с оскорбленным жрецом.

Но Нессо нередко вызывал перед собою мысленно образ узурпатора и разговаривал с ним в насмешливом тоне.

– Оо!.. Мы еще поживем и поборемся долгонько, храбрый, мудрый Амулий!.. Старого, глупого Нессо не так-то легко сменить с должности молодым умникам Лациума!..

Убеждаясь, что силы его еще нисколько не слабеют, жрец самодовольно потирал руки в промежутках взмахов секиры по воздуху, что он делал ежедневно для упражнения.

Все последние годы он спокойно жил в хижине над озером, занимаясь охотой, рыбной ловлей, приготовлением различных орудий для этого, стряпнёю, починкой одежды, запасая себе все нужное с обыкновенною старческою заботливостью с зимы для лета и с лета для зимы.

Одиночество нисколько не томило его; привыкший к уединению, Нессо любил обстановку такой жизни анахорета; из посетителей один Нумитор был ему приятен; его старый жрец уважал, как царя, и любил, как сына; с ним он вспоминал царя Проку; ласкал он и приходившего с ним Эгерия, угощая их отборными кусками своих обильных запасов.

Разразившаяся страшная катастрофа наводнения застала Нессо совершенно врасплох.

Утомленный дневными трудами, старик только что разделся, лег на отдых и начал дремать, как вдруг страшный, подземный, вулканический гул заставил его вскочить с постели.

Недоумевая, что это значит, жрец прислушался.

Гул продолжался с возрастающею силой, походя на раскаты грома и на рев отдаленного потока или дождевого ливня, происходящего вдали от озера.

Всякие катастрофы огненного или водяного свойства повторялись в Италии так часто, что никому там не были в диковину, но тем не менее, всякий старался предупредительно спастись, не считая пустяком это заурядное явление.

Нессо решил выйти из хижины, чтоб узнать, в чем дело, но в тот момент, когда он перешагнул порог ее двери, из кузницы Вулкана раздался новый удар, на этот раз сопровождаемый оглушительным треском; почва задрожала, заколебалась под ногами Нессо, и он упал, больно ударившись головой об каменный порог двери.

К утру он очнулся от обморока, весь в крови из опасной раны, полученной при падении; при его попытке встать эта рана открылась снова и было запекшаяся кровь полилась струей из разбитого затылка.

Поняв, что ему легко истечь кровью, старик собрал последние силы, встал на ноги и, шатаясь, побрел обратно в хижину.

– Теперь я так слаб, что даже подросток одолел бы меня, – мелькнуло в голове.

Он с тоскою принялся пить вино для укрепления сил, обмыл рану, обвязал тряпкой, и улегся в постель.

К вечеру того дня, почувствовав облегчение, Нессо вышел из хижины; он опирался на секиру, потому что какая-то странная, никогда прежде неизведанная им истома владела его организмом, – предчувствие близости смерти.

В воздухе произошла непонятная дикарю перемена: атмосфера была насыщена вулканическим электричеством и серными парами; было сыро, но в то же время и душно, несмотря на зимнюю, январскую прохладу.

Нессо прервал свое раздумье криком удивления, лишь только кинул первый взгляд на окружающую местность: там расстилался совсем другой вид; многое изменилось в одну ночь до неузнаваемости благодаря могучей работе подземных сил.

Где прежде возвышались громадные старые дубы и платаны векового дремучего леса, Нессо приметил их не больше десятка; все непроходимые дебри священной дубравы Цинтии исчезли в образовавшемся провале, ушли в недра земные, опустились с почвой, как пропал и старый дом царя Проки со всею альбунейскою усадьбой.

Изумленный анахорет, забыв свою немощь, торопливо бросился к этому месту и понял, что произошло: почва расселась на несколько огромных трещин, образовав на прежде гладком месте Горного ущелья овраги и пропасти, из которых одни поглотили упавший туда лес, другие зияли полные черных, обгорелых камней, обугленных проходившей тут некогда огненной, вулканической жилой.

Озеро Цинтии обмелело, ушло в землю, почти исчезло, чтоб стать снова глубоким не раньше, как спустя много лет, когда случится вновь такая же катастрофа в природе и все переделает, перекроит одежду местности на прежний лад.

Не в силах освоиться с совершившимися переменами, Нессо направился к центру поляны, где находился жертвенник, чтобы взглянуть, цело ли святилище.

Куча камней с дровами на них уцелела, но к своему величайшему горю, жрец приметил, что почва около этого места оседает, сыплется в овраг и с каждой минутой ущелье, превратившееся в холм, уменьшается объемом, грозя поглотить хижину и самого жреца в болото.

Жертвенник стоял уже не в центре, а с края равнины, около пропасти.

Спасения не было; слезть с этого небольшого холмика оказалось некуда; кругом виднелось мутное болото с серными испарениями, издававшими отвратительную вонь.

Так прошло несколько дней.

Нессо не выздоравливал, все хуже расхварывался от раны, а его надежда, что почва высохнет, вода уйдет, соберется по-прежнему в одно место, в озеро, не сбывалась. Напрасно он день и ночь наблюдал, следил за изменениями в почве, почти не спал, ел на ходу, боясь потерять драгоценную минуту какой-либо спасительной случайности, стал строить плот, чтобы спастись, если вода достигнет до самой вершины холма, но вода не сбывала и не поднималась, а продолжала с медленною постепенностью подмывать холм, и жертвенник Цинтии готовился рухнуть в топь.

Нессо стало думаться, что если он уцелеет на плоту среди образовавшейся грязи, то не будет в состоянии уложить с собою все свои запасы, а если бы и мог, то из них одно прокиснет, другое протухнет, засохнет, заплесневеет или сквасится в три дня времени, а ему все равно неизбежно грозит голодная смерть, потому что люди, если и узнают про его опасность, и захотят выручить, не проберутся, не принесут провизии через топь.